Порох и соль

Мар-витт вскрикнула, рванула левую руку, сочно оторвав ее от палубы и, залившись кровью, выбросила из звонко звучавшее проклятие. «Марион» вздрогнул, оставленный своей живой сестрой. Море, призванное мар-витт, охнуло, выбросив из пучины сверкающий водяной столб. Упругая струя ударила стрелу, сломала, сделала бесполезной. Вода опала всей своей огромной массой, бесшумно из-за рева шторма вокруг.

А ногу отпустило, и Хорне, никого не стыдясь, всхлипнул, сделав первый шаг. К ней, к смуглой и блестящей от воды девчонке, снова вернувшейся к своему делу.

Ведьма, заплакав в голос, вцепилась обратно в доски. Хорне, хромая, оказался рядом, влил в сжимающееся горло ром из фляги. Придерживал голову, пока та жадно глотала спиртное, чувствовал сердце, бьющее рвано, с остановками. Смотрел в белое, как мука, лицо, чуть поняв – чем ей давалось все это. Глаза мар-витт не блестели алмазами слез. Глаза ведьмы превратились в черную бездонную бездну боли, где она плавала, захлебываясь ею.

– Держаться! По местам стоять! – рявкнул Хорне, перекричав ветер и волны, гул парусов и рычание кренившегося корабля. – Лисс, готовь правый якорь!

Эмар нагонял. Пару раз доносился грохот барабанов. Ойялла выли, вгоняя себя в раж. Будет вам бой, ублюдки, блоддеров хвост вам в глотки!!! Скоро, скоро будет!

– Роди! Скажи Донеру – канонирам готовиться!

Рыжие бакенбарды мелькнули, улетая вниз. Хорне, вцепившись в дрожащие ванты, выпрямился, глядя на совсем близкого врага. Втянул в себя запах моря, своей свободы и силы, пахнущей солью. Скоро здесь добавится пороховая гарь. И так будет правильно.

Ойялла слишком много, эмар крепкое судно, абордажа не избежать. Море бесится, не прицелиться, лишь бить в упор. А своих ребят Хорне любил и терять не хотел… Ни одного.

Ладно, пора, пусть увидят, сволочи, на кого напоролись. Хотя Хорне не обольщался, здесь же Юг.

– Флаг поднять! Ху!

Хорне не любил Юг. Здесь его не знали. Даже мар-витт, увезенная девчонкой, не узнала, значит, и не помнила. Но на Севере лишь флот номедов готов гоняться за Хайнрихом Хорне, за Хайнрихом, мать его…

– ХУУУ!!!

Сорок глоток рявкнули разом. От носа и до корма, от планширя и до трюма. Его псы взвыли, вызывая вражью стаю. Его псы, его, мать вашу, корсара Хорне-Кишки-вон!

Хлопнуло над головой. Даже через рев бури и шлепки насквозь мокрого такелажа.

– ХУУУ!!!

Багрово-алое, как засыхающая кровь. Серо-черная костяная голова мар-хунда, морского пса, скалящегося с перекрещенных костей. Флаг Хорне-младшего, последнего из Хорне-Кишки-Вон.

– Якорь! Руль вправо! Держаться всем!

Цепь загрохотала, падая в рокочущую бездну. Непроглядная черная тьма под килем испугалась, бросилась в стороны, пропуская железо. Баклберри навалился на рулевое колесо, бросая судно в разворот.

Мар-витт закричала, перекрывая все звуки, бурю, грохот разъяренного неба. Крик, скрип «Мариона», треск задрожавших мачт, гнущихся и стонущих, единый вопль моряков-северян, вцепившихся кто во что смог и стоящих под падающей стеной воды, поднятой разворотом, сумасшедший ритм барабанов ойялла, все разом. Крик морской ведьмы резал сам воздух, заставляя кричать других, ощутившх ее боль и гнев моря, которому ведьма не сдавалась, борясь за жизнь и свободу.

Флейкк вздыбился, почти лег на борт, почти… Мастерство корабелов и сила мар-витт сделали свое дело. «Марион», ухнув вниз, вздрогнул, выпрямляясь. Звонко и страшно подались звенья цепи, лопнули, разлетаясь в стороны. Хорне скалился волком. Маневр удался. Борт «Мариона» смотрел в борт эмара. И шкипер даже видел смуглых мокрых усачей, воющих через шторм.

Как старпомом может оказаться баба, пусть и из мар-ши? Да просто: корабль заново делала ее семья. Вот вам и сюрприз, сволота южная…

Лепестки, прячущие орудийную палубу, все в узорах и кажущиеся невесомо-ненужными, красивыми и бесполезными, дрогнули, пошли в стороны. Выпустили наружу наглые и голодные жерла восьми каронад, снаряженных гренадами, брандкугелями и книппелями. Ойялла загомонили… поздно. Чугунные звери рявкнули разом, харкнув пламенем, дымом и снарядами. Донер не любил шутить в море и хорошо знал свое дело.

Первый книппель, свистя цепью, в труху разнес носовую надстройку с «дьявольским органом». Жидкое пламя его зарядов растеклось по доскам, ухватило несколько людей. Второе цепное ядро сделало самое нужное. Сломало бизань, почти у самой палубы. Тяжеленное дерево рухнуло вниз, заваливая фок-мачту. Люди метались, отскакивали, прятались… и не успевали. Мачты собрались свой урожай, выкинув за борт и превратив в лепешку трех-четырех ойялла. Первая жертва Морскому королю осталась за Хорне и Севером.

А эмар, пока не сбрасывающий скорости, продолжил отзываться стоном дерева, только теперь уже внутри. За проломами, оставленными единственным, таким нужным и таким чудесным залпом, сделанным канонирами «Мариона». Парни Донера молодцы, Хорне оскалил зубы, радуясь удаче.

Брандкугели и гренады загрохотали на двух нижних палубах корабля ойялла. Несколько раз вырвалось пламя, жирное и плюющееся искрами, видать, попалось какое-то масло. Хорне закричал что-то, не слыша самого себя. Кровь стучала в виски, звала в бой, накинувшись самым настоящим амоком, не хуже, чем у рыжих парней из Норгейр. Кровь требовала боя и чужой крови, разбрызганной и выпущенной, растекшейся по доскам и растворенной за бортом. И Хорне не спорил с самим собой, не стоило. Это будет его последний бой, и он не спрячется, чертов калека, он встретит смерть и уйдет к своим, в темноту, раз уж больше не может даже стоять на палубе. Такая жизнь не по нему.

Хорне сплюнул, видя маневр врага и зная, что будет дальше. Сам он поступил бы точно так же. А раз так… Шкипер вытянул тесак, черный, старый, тяжелый. Дед оставил перед последним походом, откуда его привезли холодным и твердым, как плавник с песчаных пляжей Стреендама. Может, дед чувствовал, кто знает… Но тесак оставил, а внук с ним больше не расставался.

Эмар, полыхая изнутри в трех местах, навалился на флейкк. «Марион» шел вперед, но выброшенные кошки вцепились в бок, притянули-стреножили. Тенями мелькнули два абордажных мостика-корвуса, грохнули по палубе его, Хорне, корабля. Да и ладно… От драки ли ему бегать, если собрался продать свою жизнь подороже?!

Стрела «скорпиона», выпущенная так близко и подло, чуть не опалила лицо. Загудела дальше, сбив с ног Рорка, сбросив великана с мостика. Ведьма белела призраком, почти смертельно обескровленная. Татуировка зелеными змеями жила на ее коже, разрастаясь по рукам и лезла на грудь, шею. Мар-витт даже не хрипела, просто хватала воздух широко открытым ртом, давилась им, попадавшим пополам с соленой водой, бьющей из-за борта. Задыхалась, но не отпускала настил.

Хорне, скрипнув зубами, оказался рядом. Оторвал от переплетения заклятья, горевшего алым на досках. Баклберри выругался, лязгнул выхваченным тесаком и выругался еще раз, рокоча тарабарщиной Оловянных островов. Хорне оглянулся.

Ойялла уже были здесь. Сталь скрежетнула о сталь. Плеснула первая кровь, оставшись за северянами, Баклберри умел не только стоять у штурвала, его тесак плясал крест-накрест, отбивая кривые клинки южан. Хорне накинул на ведьму забытый плащ, воткнул тесак в палубу, встал на пути тройки, бегущей к нему с палубы. Кормовые украшения полыхали, ханьский огонь со стрелы грыз их без жалости.

Оба пистоля не подвели. Жахнули свинцовыми орехами, отправив к морскому дьяволу двух ойялла. Ха, пришла пора звенеть железом, выпуская кровь…

Шкипер Хорне Кишки-Вон выпрямился, освободив трость от ненужного дерева. Выпустил наружу тонкий прямой клинок, сделанный Роди за следующую ночь после того, как сам шкипер выжил. Забыв про боль шагнул вперед, блеснув алыми отсветами на обоих острых полосах стали, ждущих скорого боя. Алое плясало на дедовом тесаке и на новой, такой тонкой рапире, скорее всего вступившей в бой первый и последний раз

– Ху!

Сталь о сталь, почти не двигаясь, работая только кистями рук и плечами. Надолго ли его хватит? Плевать, он Хорне Кишки-Вон, и его семья никогда не бегала от врагов. Даже если осталась одна рука, как когда-то у отца. А у него их целых две, вот как!

Звон, лязг, парировать, чуть сдвинуться, снова отбить, ужалить левым, протыкая горло усача, рубануть тесаком вниз, подлым хитрым ударом, пластая ляжку ойялла надвое. Кровь лилась и лилась, смешиваясь с темной кровью мар-витт, в шторме никак не впитывающейся в доски.

Хорне, скрипя зубами, отодвигался назад, оставив два тела перед собой и стараясь добраться до двух оставшихся. Его чиркнули и даже проткнули, но легко, он знал, такое понимаешь лишь пройдя много схваток и драк. Сталь о сталь, уже тяжелыми и воющими от боли руками, отбить, отступить на полшажка, выдержать, не упасть, ответить, зацепить самому, хрустнуть тесаком по ятагану, отбивая в сторону и прямым впиться во врага. Молодец, молодец, Хайни, так держать, ху!

Снизу раздался медвежий рев, треск, ор и грохот. Но понять, почудилось ли ему что Рорк жив или нет, Хорне было не суждено. Хромой не справится со здоровыми. Как не сжимай зубы и не терпи боль. Последний ойялла достал его.

– Ты будешь долго жить, шкипер.

Хорне захрипел. Пить хотелось неимоверно. Вода потекла в рот тонкой струйкой.

Он открыл глаза, огляделся. И выдохнул. Каюта. Его каюта. Темно, светит один фонарь, стоящий у койки. Темный силуэт рядом. Длинные волосы, голые плечи…

– Мы дома?

Она наклонилась ниже. Пахнула цветами и морем. Хорне усмехнулся. Почему морские альвы даже в море пахнут цветами? Губы Лисс оказались совсем рядом. Но прежде… Тихим сладким шёпотом ему в ухо:

– Мы прошли Зеенсмарку. У нас очень мало времени. Потом мне же снова надо быть твоим старшим помощником.

– Корабль?

– Цел. Товар… Товар тоже почти цел. Такелаж не успел сгореть, планширь нарастили на стоянке у Оловянных островов.

– Люди?

– Роди… Роди тоже не совсем целый. Баклберри ушел на дно, Свалк его не спас. Агам, Шоллен, Кистас, эти тоже. Рорк живой, но без глаза. Он тебя и спас. И мар-витт. И корабль. Перерубил концы с кошками, мы отошли. И дали еще один залп. Они пошли на дно. Пленных продали в шахты, на островах.

– Хорошо. – Хорне поискал глазами бутыль. Лисс всунула в руку. Ее любимое пойло, сладкое нортумберское… Сойдет. – Спасибо.

– Да не за что. Так… шкипер, смотрю, ты ожил. И не смей снова прикидываться, время уходит.

Фонарь она не гасила. Никогда.