Родина за нами!

Тот, потомственный казак-пластун, в семнадцатом как встал на сторону большевиков, так и держался её до конца. И никогда не скрывал от внучат той жестокой правды, что жила в нём. Семён знал многое. Как рубили в плавнях застигнутых «белых» и их семьи, как расстреливали хутора «кулаков», как потом, после Гражданской, ещё долго бурлила и исходила кровавым потом гордая и непокорная Кубань. А рядом, не собираясь ложиться под «красных», бушевал некогда вольный Дон. И когда на его глазах, из подъезда дома, куда семья переехала, вывели и посадили в «воронок» инженера Фроймана – Семён не удивился. «Воронок» потом зачастил к их дому, украшенному лепниной и колоннами, стоявшему на самой Красной. Брали многих, кого ночью, кого посреди бела дня. После, через несколько дней, недель, иногда через пару месяцев, вывозили и семью очередного «врага народа». А на их место, в опустевшие комнаты бывшего «дворянского» дома, въезжали новые жильцы.

Такие же, как родители Семёна: молодые комсомольцы и коммунисты, дети тех, кто прошёл революцию с двумя войнами, оставил часть себя в кровавых бурях, но не рвался к власти, не шпионил в пользу Англии-Германии-Японии и прочих империалистов. И тогда подросток с станицы не кривил душой и не жалел ни Оськи Фроймана, ни Маши Дёмичевой, ни других новых друзей. Кто же виноват в том, что их папы и мамы не хотели жить в новой стране так, как положено её гражданам. А вот семья Семёна хотела. И он сам хотел.

Рос, учился, занимался спортом. Прыгал с парашютом с вышки в парке, что начали строить на Старой Кубани. Стрелял в тире, выбивая девять очков из десяти постоянно. Занимался боксом. Собирался идти дальше в институт, учиться, стать инженером как отец. Но пришли немцы, и Семён, на глазах которого люди в мышиного цвета форме расстреляли его маму, когда она пыталась завести в подъезд девочку с шестиконечной звездой на одежде, ушёл в партизаны.[9 - Звезда Давида, Моген Давид (на данный момент нац.символ государства Израиль, наряду с изображением семисвечника) – традиционный атрибут жителей бывшей Иудеи (т.е еврейского народа). На территориях, подчинявшихся фашистской Германии евреи подвергались преследованиям и уничтожению (т.н. Холокост). Данные действия были напрямую спровоцированы Гитлером и его окружением, стремившимся к расовому очищению и созданию истинно арийского государства (при этом забывая, что арии на своём пути прошли всю Евразию, в том числе и нашу с вами Родину). Нашивки с «Моген Давид» обязаны были носить все лица, причисленные к еврейской нации. Информацию про гетто, газенвагены, лагеря смерти и прочие, связанные с этим моменты, всегда можно найти в Сети. Прим. автора.]

Десять лет он провёл в собственном крае, скитаясь по лесам и горам как волк. В своей собственной стране, такие же, как он люди, решившие не сдаваться, постоянно защищались. И нападали сами. Расстреливали полицейские участки и войсковые колонны, пускали под откос поезда с солдатнёй и грузами, подрывали здания администрации и гестапо. Семён был одним из немногих, кто продержался так долго. Тех, кто начал воевать с фашистами одновременно с ним, практически не осталось. Облавы, засады, ловля на живца, предатели. Всего хватало в жизни тех, кто решил бороться до конца и ушёл в лес. А сегодня ночью наконец-таки наши и их. И так, что при одном только воспоминании об этом, Семёна снова начала бить крупная дрожь.

Если бы он тогда не захотел сходить в сортир, если бы не повариха, царствие ей Небесное, Леночка, нажарившая домашних котлет из свежего мяса… Сейчас бы он, скорее всего, был бы уже мёртв, также, как и товарищи, оставшиеся где-то там, далеко.

Часовых «те» сняли быстро и практически одновременно. Это Семён понимал уже сейчас. Потому что те, кто уничтожил отряд вошли в «городок» отряда сразу и со всех сторон. А тогда…

На войне твой «ствол» всегда должен быть рядом. Равно как боеприпасы к нему. И уж как ты выберешься из такой ситуации, как сейчас, когда отвыкший за три месяца рейдов по фашистским тылам организм красного партизана негодовал от нормальной еды – твое личное дело. «Революция» в животе и привела к тому, что Семён даже не смог добежать до нескольких отдельно стоящих деревянных «ватерклозетов», как издевательски прозвали их в отряде.

Сидя в кустах, росших сразу за «его» землянкой, с ПП, прислонённым к стволу ольхи, своей густой кроной закрывающей его от дождя, он был рад тому, что не погнушался когда-то снять с ещё тёплого фрица удобную «сбрую» из кожи и сейчас та не мешала, оттянутая по груди плотно набитыми магазинами. Было немного стыдно за самого себя, но что тут поделаешь, когда вот так вот прихватит?

Со стороны одного из трёх входов в «городок» неожиданно раздался чей-то безумно дикий крик, зависший на одной высокой ноте и неожиданно резко оборвавшийся. Семён насторожился, чертыхнувшись про себя и на самого себя. Чуть позже раздались первые очереди и взрывы. Что заставило его тогда тихо отползти в сторону и не убегать сразу? Скорее всего, въевшийся опыт войны, подсказывающий – нужно увидеть тех, кто напал, и понять то, что следует ожидать. Не кидаться, очертя голову, в бой до того, как не поймёшь весь уровень опасности.

Света в лагере естественно не было. Увидеть что-то Семён смог лишь когда начали полыхать, одна за другой, землянки и несколько палаток, стоявших на отшибе. Увидел, не поверил собственным глазам, но всего через несколько минут сломя голову нёсся через лес. Старался убежать как можно дальше, оскальзываясь и растягиваясь на мокрой траве. Потому что на отряд напали не люди.

Несколько тёмных и гибких пятен мелькнуло в багровом свете от горящего дерева и ткани. Приникших к самой земле, странно отсвечивающих неестественно большими глазами, вооружённых собственным оружием. Семён видел, как две таких твари вытащили из землянки молоденькую медсестру Юльку, опрокинув её навзничь. Как один из них накинулся на неё, рубанув по шее длинной и странно гнущейся рукой. Кровь брызнула таким фонтаном, что даже при скудном свете пожара её было заметно издалека, блеснувшую и немедленно залившую всё вокруг. А потом в широкий красноватый круг света вошёл первый из тех, кто полностью сломал психику партизана.

Высоченный, широкий как шкаф силуэт в длиннополом, кожаном, мокром от дождя плаще. С небольшим круглым шлемом на голове, чем-то вроде больших мотоциклетных очков на лице, отсвечивающих изнутри зеленоватым светом. С большим ранцем на спине, из которого тянулась, еле слышно лязгая, длинная пулемётная лента. Тянулась она к МГ-50, который верзила играючи перебросил в руках, срезав очередью кого-то из ребят. Семён застыл, глядя на это чудо и чуть было не попал сам.

Один из первых, низких, может тот самый, что убил медсестру, повёл головой, как будто принюхиваясь. Застыл на месте, повернувшись в его сторону, Семёна, что-то коротко прошипел. Когда рядом с первым здоровяком возник второй, а ствол МГ в его руках повернулся к партизану, столбом застывшему в спасительной темени кустов, Семён еле-еле успел очухаться. Очереди грянули чуть запоздало, когда он уже нёсся вперёд. Бежал, бросив за спиной погибающих товарищей.

И вот сейчас, сидя на сопке, возможно, той самой, где в прошлой, мирной и доброй (для него) жизни собирал с дедом ягоды кизила, Семён неожиданно для самого себя заплакал. Тяжело, одними глазами, задыхаясь в спазмах сдерживаемых воплей, рвущихся наружу. Ладонью на всякий случай крепко зажал в рот, стараясь не пропустить подозрительного шума. Плакал от собственного стыда, потому что сбежал. От детского страха, который до сих пор жил в нём, когда в голове всплывало запрокинувшееся навзничь гибкое Юлькино тело, из которого бил вверх всё никак не заканчивающийся фонтан крови. Десять лет партизанской жизни неожиданно ушли в никуда, оставив на высоте сопки лишь одинокого и до смерти испуганного маленького ребёнка с автоматом в руках. Дождь пошёл вновь, смешивая капли с каплями слёз, катившихся из глаз Семёна.

Он не расслышал того, как экспериментальный образец боевого антропоморфного разведчика тихо поднялся по склону. Не заметил того, как невысокое и гибкое существо в собственном природном камуфляже тенью скользнуло к старому кизиловому дереву, приметив врага, чей запах вёл его вперёд, выдавая даже через сильный дождь. Смерть пришла к струсившему партизану лишь спустя неполных пятнадцать минут после гибели тех, кого он считал друзьями. Быстрая и очень болезненная. Как всегда бывает при применении моментально действующего гибрида искусственного и природного ядов, попавшего в кровь с помощью выстреливаемой иглы.

– Отличный результат, герр Роецки. – Ханс Зиммер, подтянутый и совершенно соответствующий всем параметрам истинного арийца, довольно кивнул, рассматривая пепелище. – Впечатлен, немедленно по возвращению составлю полную докладную записку в Берлин.

Полномочный представитель гауляйтера Хоффмана, поблескивающий неизменным кожаным плащом, въедавшимся в членов СС второй кожей, покивал еще раз, рассматривая раскладываемые тела партизан.

Собеседник, выглядящий в плохо подогнанном фельдграу недавно призванным, кивал в ответ. Кепи, чересчур большая, съехала на лоб, по козырьку вниз катились капли дождя, но его это не беспокоило. Герр Роецки, как нельзя больше соответствующий стереотипам о странноватых ученых, ждал появления подопечных.

– Нельзя ли в следующий раз, герр штардантенфюрер, выпустить ребят без сопровождения егерей и ваших, мм-м, подчиненных? Хотелось бы наблюдать индивидуальные действия и действия в группе с их личными инциативами.

– Герр Роецки… – Зиммер обернулся так резко, что без слов стало ясно изменение его настроения. – Ваши ребята есть собственность германского духа и торжества нашей науки, и мы ими крайне дорожим. Потому искренне прошу вас, герр Роецки, больше не пытаться заниматься самодеятельностью, как говорят наши русские… хм… друзья. Хорошо?

Тот кивнул, поспешно и невольно втягивая голову в плечи.

– Отлично. За такое понимание друг друга разрешаю вам переодеться в более привычную одежду и по прибытию назад вам не придется быть наказанным за срыв запланированной атаки при ранее не оговоренном выпуске ваших… ребят.

Герр Роецки сглотнул. И… И вдруг радостно, как ребенок, улыбнулся. Зиммер недоуменно шевельнул бровью, но, услышав тяжелые шаги, все понял и оглянулся.

Штурмовики, взращенные этой странной программой, где участвовал вылитая крыса Роецки, возвращались. И даже штандартенфюреру Зиммеру стало не по себе от зеленоватых бликов за очками-масками.

Глава третья

«Среди физических качеств на первом месте стоит выносливость.

Ведь выполнение практически любой боевой задачи требует от разведчиков

Совершения марш-броска протяженностью до 30-50 километров»

(«Подготовка личного состава войсковых РДГ,

Согласно требований БУ-49»,

изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф.Д, Тарас Ф.С.)

– Итак, товарищи офицеры. – «Староста» встал. Снова покрутил в руках очки и водрузил на нос. – Приношу свои глубочайшие извинения за то, что не представился сразу. Данилов, Юрий Сергеевич, все же профессор, давнишний. Сашенька, с вашего позволения продолжу сам, вы же не против? Ну и хорошо.

Он налил себе воды из графина, стоявшего на тумбе у карты. Отпил и продолжил:

– Увиденное вами на фотографиях, не самое страшное. Понятно, что существо подобное тому, что вызвало такую бурную реакцию товарища старшего лейтенанта, не может оказаться добрым, мягким и пушистым. Но дело-то в том, уважаемые мои, что всё это отдельные экземпляры, скорее даже, я повторюсь, побочные результаты основных экспериментов гитлеровских учёных. И именно поэтому они не так страшны, как может показаться на первый взгляд. Намного опаснее для нас образцы солдат из второго поколения тех, кто использовал препарат «Берсерк». С теми, с которыми вы сталкивались, справиться было относительно легко.

– Что? – комполка недоверчиво посмотрел на него. – Что значит относительно легко? Четверть полка положить не за хрен собачий, это, значит, легко?! Простите, товарищ Венцлав.

– Да нет, нет, товарищ полковник, вы уж простите старика, не совсем верно выразился. Я-то понимаю, вам, кто с ними сражался, не говоря о тех, кто погиб, героически и страшно, было непросто. Но вы же не знаете новинок, подготовленных нам, с позволения сказать, коллегами с немецкой стороны.

– И что именно? – Медведев одёрнул китель, сел.

– Так вот, товарищи военные, дайте договорить по порядку, и всё вам тогда станет ясно.

Профессор прикурил свою очередную сигарету. «Смершовец» присоединился к нему, клубы дыма закрутились в свете ламп. Куминов покосился в сторону темного угла, где сидел третий. Вот эта персона занимала его даже больше, чем какие-то там новости.

Во-первых, за все это время кто-то, сидящий за картой, ни разу не показался. И это нисколько не задевало никого из командиров. Что само по себе было странно. «Батя», насколько знал его Куминов, подобного не любил. А тут, сидит кто-то себе в темноте, лишь пару раз мелькнув абсолютно лысой головой, и ничего. Никакой реакции командования. Как будто и нет его.

Во-вторых, не было ни ночью, ни днём самолётов, приземляющихся на аэродроме. Полоса, совсем неширокая и недлинная, находилась в километре с небольшим от места дислокации. Каждый раз перед тем, как использовать её по назначению, выгоняли сапёрные танки, и те довольно быстро справлялись со специально устроенным на её поверхности завалом. А уж когда эти большие машины заводили, то это слышала вся разведрота, блиндажи-то находились как раз недалеко.

В-третьих, раз ничего подобного не было то каким образом они здесь оказались? И не был ли в данном случае кто-то в тёмном углу человеком из Ставки? Рассказы о сложной системе подземных железнодорожных путей, по всей стране, Куминов слышал неоднократно. А если это правда, и в углу сидит какая-то большая «шишка» из Новосибирска, то дело, как не крути, совсем серьёзное. Вот потому капитан-разведчик и прокачивал ситуацию, пытаясь хотя бы что-то понять.

Тем временем Данилов продолжил рассказ, и он на самом деле оказался очень интересным. И информативным настолько, что в какой-то момент Куминов чётко почувствовал ту самую дрожь, сопровождаемую мурашками по спине.

– Второе поколение проекта «Берсерк», товарищи офицеры, намного опаснее. В данном случае нацисты пошли совершенно иным путём, пусть и более длительным, но и давшим совершенно другие результаты. Скажем так, нашим упущением, вернее, упущением ваших коллег по ту сторону фронта, стало отсутствие попыток саботировать исследования. Хотя их-то вины тут немного, так как уровень секретности вокруг данного проекта несоизмеримо выше чем доступные нам… Почти.

После того, как в наш институт попали некоторые результаты из их «Берлоги», стало совершенно ясно, что изначально первый проект был ложным. Вернее, кгхм, как бы точнее выразиться…

– Нам подкинули ложную цель? – майор Синицын вопросительно посмотрел на профессора.

– Именно, милейший, именно так. Оба проекта велись параллельно по времени, причём второй «Берсерк», истинный, запустили раньше, да на несколько лет. А именно – его теоретическую часть. Изыскания, проводимые основной группой немецких учёных, легли на стол Гитлера ещё в сороковых годах, сразу после уничтожения того самого центра в Прибалтике, где готовили ядерное оружие возмездия. Обе разработки проходили по линии ведомства СС, той его части, что прикрывается амбициознейшими проектами «Аннэнербе» и «Туле»[10 - * – Сомнения в существовании вышеуказанных структур в Третьем Рейхе не стоит подвергать сомнению. А вот «отделить мух от котлет», т.е. разобраться в правде и лжи – каждый должен позволить себе сделать сам. Прим. автора.]. Именно так, товарищ полковник, к сожалению, именно так.

– Это же клоунада, Юрий Сергеевич… – пробасил Медведев, глядя на профессора. – Большая часть офицеров пересекалась с теми или иными упоминаниями про эти якобы «ордена». Да что вы, честное слово, это же бред, как чистой воды, так и сивой кобылы. Оккультизм какой-то и прочее.

– Под Уфой вы столкнулись с нечистой силой, товарищ Медведев? – профессор внимательно посмотрел на комполка. – Или с чем-то, эм… более овеществлённым, так? А это был результат, полученный даже не в основном эксперименте. Да поймите вы, Господи ты боже, товарищи красные командиры, что сейчас я вам говорю о государственной тайне. Как вы считаете, оказались ли бы мы здесь, если бы это было ерундой и полной ересью? Вот то-то и оно, что ни за что. А раз так, уважаемые товарищи военные, так извольте дальше слушать и не перебивать!

Последние слова были сказаны настолько не вяжущимся с интеллигентным обликом профессора тоном, что Куминов даже вздрогнул. Даже тембр голоса Данилова мгновенно стал другим, жёстким, отдающим сталью.