Св. Иоанн Креста

«Бог есть Непознаваемое» – в этих трех словах – главная основа всего религиозного метода Иоанна Креста (Нооrn., 222). Все, что люди слишком легко называют «Богом», он презирает (Baruzi, 612). «Следует бежать от видений и откровений, как от величайшей опасности», – предостерегает он (Baruzi, 239). «Некоторые так погружаются в эти обманы диавола и так ожесточаются в них, что возможность их возвращения к простому добру и к истинному благочестию становится очень сомнительной» (Нооrn., 58). Мнимо или действительно «видение», спрашивать нельзя: всякое видение мнимо, потому что возвращает нас в область явлений. Видения мнимы, поскольку внешни, но в последнем счете все внешни, потому что ограничивают Бога пространством и временем, условиями всякого мышления (Baruzi, 500). Клиническая точность в наблюдениях Иоанна Креста, порождающими мнимые видения и откровения душевными болезнями, – такая же, как у великого врача Гомеца Перейры.

Очень, вероятно, удивила бы добрых католиков потерянная или уничтоженная книга Иоанна Креста «О чудесах» (Baruzi, 294). «Я не был бы христианином, без чудес», – говорил св. Августин (Паскаль, 122). «Я был бы христианином и без чудес», – мог бы сказать св. Иоанн Креста, да он это и говорит: «Плохо бы я верил, если бы я нуждался в чем-либо подобном». «Не воля Божия творит чудеса; если же Бог все-таки творит их, то только по необходимости», потому что люди слишком маловерны, чтобы обойтись без чудес (Baruzi, 528). «Пусть же человек духовный отвергает с закрытыми глазами все чудеса» (Baruzi, 467–468). Но если бы неверующие думали в этом найти союзника в Иоанне Креста, то очень ошиблись бы: он отрицает чудеса не потому, что мало, а потому, что слишком верит: вера сама для него величайшее из всех чудес.

В «Темной Ночи Духа», «Oscura del Esp?ritu», отрекаясь не только от человеческого разума, но и от всех «откровений», «видений» и «чудес», он чувствует себя «как путешественник, идущий по неизвестным путям для открытия неизвестных земель, которому уже бесполезно все, что он прежде знал, и который теперь идет, сомневаясь во всем и пользуясь чужим знанием (по разведкам). Если бы не шел он по этим новым путям, то никогда ничего не открыл бы и знания своего не увеличил бы» (Нооrn., 108).

«Критика чистой мистики» и есть тот корабль, в котором Иоанн Креста, подобно Колумбу и другим испанским конквистадорам XVI века, переплывает великое Море Мрака, Mare Tenebrarum, чтобы достигнуть внутреннего Нового Света.

2 Между Иллюминатством и Церковью

«Все, что я говорю, я отдаю на суд нашей Матери, святой Римско-Католической Церкви, потому что под ее водительством мы не можем заблуждаться» (Нооrn., XI). «Я готов отречься от всех моих заблуждений… какое бы покаяние на меня ни наложили» (Вrunо, 347). Эта бесконечная покорность Церкви не помогла св. Иоанну Креста. Раза три или четыре, вероятно, доносили на него Инквизиции в Толедо, Валладолиде и Севилье, как на «еретика-иллюмината», alumbrados (Baruzi, 188. Вrunо, 407). Если бы он не умер, то его расстригли бы и выгнали из Братства, скажет о нем Диэго Еванжелиста через несколько месяцев после его смерти. И потом иезуиты будут доносить на него в течение тридцати лет, обличая в ереси. Большая часть «Темной Ночи» и «Восхождения на Кармель» уничтожена, если не самим Иоанном Креста, то Инквизицией, так же как вся переписка его с Терезой (Нооrn., 141). Добрых католиков удивила бы, вероятно, и эта переписка не меньше, чем книга его «О чудесах». «Не воля Божия творит чудеса» – этих слов достаточно было бы, чтобы отлучить его от Церкви, а может быть, и сжечь на костре так же, как и этих: «Думать, что сила молитвы зависит от каких-либо внешних условий (обрядов, ceremonias) – значит оскорблять Бога» (Baruzi, 240), или, другими словами: «Бога оскорбляет церковное Богослужение». В этом учении могли бы себя узнать испанские иллюминаты, так же как германские протестанты и французские кальвинисты. Правы были отчасти о. Тостадо и о. Дория, когда считали Иоанна Креста «мятежником» против Римской Церкви. «Наше учение не имеет ничего общего с ненавистным учением тех, кто, будучи движим сатанинскою гордыней и завистью, хотели бы запретить верующим святое и необходимое для них почитание икон», – говорит Иоанн Креста (Нооrn., X). «Истинное благочестие должно идти от сердца и видеть во внешних изображениях (иконах) только внутреннюю сущность изображенного; все же остальное есть несовершенство, связывающее душу, от которого должно освободиться, если хочешь быть совершенным» (Нооrn., 13). Это очень осторожно сказано, но «на воре и шапка горит», могли бы на это заметить отцы Инквизиторы. Слишком хорошо понимали они, что главная основа всего учения Иоанна Креста – «непознаваемость Бога для человеческого разума» – ниспровергает все богословское учение св. Фомы Аквинского, на котором зиждется Римская Церковь. В 1870 году, постановлением Ватиканского Собора, будет произнесена «анафема» тому, кто отрицает, что при свете естественного, человеческого разума бытие Бога достоверно познаваемо. В 1776 году Иоанн Креста увенчан венцом святости, а в 1870 г. «анафематствован». Римская Церковь не знает, что с ним делать, потому что он в нее не вмещается: то «святой», то «еретик» – подвержен «анафеме».

«Кроме того света, который горит в сердце моем, никакой иной не вел меня» на вершину Кармеля, sin otra luz у gu?a, sino la que en el corazоn ardia» (Baruzi, 673). Это с одной стороны, а с другой: «Только под водительством Церкви никто не может заблуждаться». Что же ведет его – внутренний ли «свет сердца», или внешний свет Церкви, – этого он, может быть, и сам не знает, или знает и молчит, потому что противоречие между этими двумя светами слишком для него страшно.

3

Это противоречие видно яснее всего в том, что он говорит о духовниках. «Духа Св. помазания… так чисты и тонки, что ни самой душе, ни духовнику непонятны, и легчайшего к ним прикосновения достаточно, чтобы их уничтожить… Если неискусный художник исказил бы тяжелыми и грубыми мазками картину великого мастера, – это было бы хуже, чем если бы он сам намалевал множество скверных картин» (Нооrn., 215). Дух – великий художник, а маляр – духовник. «Только бить… по душе умеют они (духовники), как молотом бьет кузнец по наковальне». «Действуй», говорят, «работай, созерцай, размышляй… все же остальное – только обман Иллюминатства, alumbramientos у cosas de bausanes» (Hoorn., 216). «Пусть же знает душа на пути к совершенству… как трудно, почти невозможно будет ей найти… учителя, обладающего нужным ей опытом… Нет никакого сомнения, что духовные учителя (лишенные опыта) причиняют величайшее зло множеству душ. Крайние в духовных путях невежды… отвращают они души от тонких и нежных помазаний, которыми Дух Св. готовит их к соединению с Богом. Эти учителя… предписывают ученикам своим только презрения достойные правила, которые сами изобретают или находят в случайно прочитанных книгах и которые пригодны только для начинающих, principantes… Если даже воля Божия очевидна, упорствуют они, не позволяя душам идти дальше умного делания и воображения. Душам запрещено идти дальше, и как скудны такого благочестия плоды!» (Нооrn., 208–209). Кто это говорит – «иллюминат», протестант, ученик Лютера или Кальвина? Нет, вернейший сын католической Церкви, св. Иоанн Креста.

Внутреннюю «свободу духа» утверждает он против внешнего насилья духовников с такою же силою, как это делают Лютер и Кальвин: «Нельзя ничем извинить духовника, который, заботясь о душе, никогда не дает ей освободиться под предлогом должного ему уважения и послушания» (Нооrn., 225). «То, что делаете вы, духовники, есть тиранство над человеческими душами: вы лишаете их всякой свободы, считая себя единственными обладателями свободы евангельской». «Это тиранство слышит и св. Тереза Иисуса в видении из уст Господних, тот же приговор над насилием духовников.

«В этом деле (соединение души с Богом) главный деятель – Бог, – учит Иоанн Креста. – Душу ведет Он туда, куда она не может прийти без Него, – к тому сверхъестественному, что не доступно ни разуму, ни воле, ни памяти, – так же, как поводырь ведет слепого за руку; вот почему душа должна больше всего заботиться о том, чтобы не мешать Богу… Худшею помехою было бы то, если бы слепой вел слепого. С верного пути сводят душу три слепых: духовник, диавол и сама душа» (Нооrn., 208). Это с одной стороны, а с другой: «С Богом наравне почитай всякого церковного начальника, кто бы он ни был, потому что сам Бог поставил его наместником своим» (Вrunо, 356). Мог ли не видеть Иоанн Креста это противоречие и не искать из него выхода? Но если и искал, то не нашел. В этом-то противоречии одна из главных причин его одиночества не только в миру, но и в Церкви. «В Темной Ночи отчаяния и отверженности… ни наставления, ни советы духовника нисколько не помогают… потому что душа так насыщена страданием, что не верит, что другой человек мог бы это понять» (Нооrn., 132).

Духовник человека – священник, а духовник всего человечества – Римский Первосвященник, Папа. Знает ли это св. Иоанн Креста или не знает, хочет ли этого или не хочет, – суд его над духовниками – римскими священниками – есть и суд над Римским Первосвященником и над всей Римскою Церковью. «Вынести не можете вы, чтобы (вверенные вам) души уходили от вас, и когда узнаете, что одна из них ушла от вас, то осыпаете ее упреками, внушенными, – стыдно сказать, – такою завистью, как будто она изменила вам в каком-либо деле мирском. Делаете ли вы это во славу Божию или в пользу тех душ? Нет, если уходить от вас не значит уходить от Бога, то я не вижу в этом ничего, кроме низкой зависти, гордости и самомнения…» «Я взыщу от них овец Моих», – говорит Господь о таких пастырях, как вы… К ним же обращено и это грозное слово: «Горе вам, что вы взяли ключ разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали» (Нооrn., 226).

С большею силою не восставал на Римскую Церковь ни Лютер, ни Кальвин. Это уже не обман Иллюминатства – Протестантизма, а его святая правда.

4 Тварь и Бог

Как относится Бог к твари; и тварь к Богу? – Ответом на этот вопрос определяется существо всякой религии. Бог поглощается тварью на одном из двух полюсов религиозного опыта человечества, в эллинском язычестве, исключая Мистерии, а на другом полюсе, в буддизме, тварь поглощается Богом. Только в христианстве эти два противоположных начала соединяются в «противоположном согласии». Основным догматом христианства – Богочеловечеством – утверждается соединение Бога с человечеством, тварью. Но и христианство – это еще не достигнутая цель, а только путь к цели. В самом начале христианства, в жизни Христа, – эта цель уже поставлена:

Он (Христос), будучи образом Божиим, не почитал для Себя хищением быть равным Богу. Но умалил (уничтожил) Себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человеку и по виду став как человек (Филип., 2, 6–7).

Крайняя точка этого «самоуничтожения», Сына Божия в Сыне человеческом, Бога в твари, есть крестный вопль Иисуса:

Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил? (Мк., 15, 34).

В очень древних кодексах Евангелия от Марка, вместо нашего канонического чтения – сильнее, страшнее:

За что Ты проклял Меня, maledixisti? (И. Н., III, 282).

Так же понял и ап. Павел эту крайнюю точку «самоуничтожения», кенозиса Христа в Иисусе, Бога в человеке:

Сделался (Христос) за нас проклятием(Гал., 3, 13).

Жизнь Христа повторяется в жизни христианского человечества – тот же путь к той же цели – от «Самоуничтожения» к Воскресению. Только в исходной точке христианства, в жизни Христа, дано совершенное соединение Христа, Сына Божия, с человеком Иисусом, Несотворенного с тварью, или с подобием твари. Но в религиозном опыте христианства это соединение достигается медленно и трудно, на таком же крестном пути всего человечества, как шел и Сын Человеческий.

Если и другие великие святые, в том числе Бернард Клервосский, Франциск Ассизский и Тереза Иисуса, совершали тот же путь от «Самоуничтожения» к Воскресению, от проклятой твари к благословенной, то никто из них не описал этого пути так ясно и точно, как Иоанн Креста.

Сделанный им ко всем книгам его заглавный рисунок изображает три пути, ведущие на вершину горы Кармеля: первый, правый, постепенно отклоняясь, кончается пропастью; этим путем идут ищущие Бога, но любовью к твари, к благам земным одержимые люди; путь второй, левый, приводит к тупику: этим путем идут люди, тоже ищущие Бога, но одержимые любовью к несотворенному, к благам небесным, и только третья между ними стезя ведет прямо на вершину Горы – к совершенному соединению Бога с тварью. Но надпись при входе на эту стезю гласит:

Ничего, ничего, ничего, ничего, ничего, и на вершине Горы ничего,

– надпись, не менее страшная, чем на двери Дантова ада:

Всякую надежду оставьте, входящие. (Дем., 123)

Это такая же геометрия в мистике, как у Паскаля.

«Бог есть все, а тварь – ничто», – говорит Иоанн Креста с бесстрастной и, как будто, бесчувственной, математической точностью (Дем., 143); то же говорит и великий германский мистик, Иоганн Таумер, с потрясающей силой чувства: «До крови потей, Бога с тварью не соединишь. Lust Gotz mit Lust der Creaturen, und schruwest du Blut, das en mag net sein» (Baruzi, 629). С тою же страшною силою говорит Иоанн Креста знатной Сеговийской даме, донье Анне Пеньялоза (Penalosa), плачущей у ног его, по смерти мужа и единственной дочери:

Ничего, ничего, ничего! Кожу сдери с себя и все остальное ради Христа!

Nada, nada, nada!Hasta dar un pellejo у otro рог Christo!» (Bruno, 250–428. Hoorn., 142).

Надо человеку «принести себя в жертву Христу до полного самоуничтожения. Должно иметь дух… уничтоженный для всего сотворенного» (Abr., 117), – учит св. Иоанн Креста (Нооrn., 211–212). «Должное получает Бог только тогда, когда человек совсем уничтожен», – учит Кальвин (Кальвин, 41); учит и Лютер «…самоуничтожения, самоотречения даже до ада, annihilatio, resignatio ad infernum». «Самоуничтожения», annihilatio – те же слова для того же религиозного опыта у Лютера и св. Иоанна Креста. В этом буддийском уклоне христианства, в смешении средства – «Самоуничтожения», – с целью – Воскресением, римское католичество согласно с протестантством; здесь происходит уже не разделение, а соединение Церкви, но не в силе их, а в слабости. Видно по этому, до какой глубины христианство искажено этим буддийским уклоном.

5

Ужас и крутая стезя на вершину Кармеля – к «согласию противоположностей» – ведет между безднами противоречий. Вот из них первая: «Если Бог – все, а тварь – ничто, то Бог не творит, а уничтожает мир». Что же значит: «Бог так возлюбил мир, что отдал Сына своего Единородного за мир»? (Ио., 3, 16), и как Бог, который есть «Все», мог соединиться в Богочеловеке, Христе, с Иисусом человеком, который есть «Ничто», Nada? А если нет Христа, то нет христианства. В религиозном опыте «самоуничтожения» св. Иоанна Креста нет ответа на этот вопрос.

Бездна вторая: «Сверхъестественное не входит в естественное и не имеет ничего общего с ним», – учит Иоанн Креста (Нооrn., 211–212). Но что же такое главный религиозный опыт христианства – Богочеловечество, как не вхождение «сверхъестественного» – божественного – в «естественное» – человеческое? Если тварь – плоть – не соединима с Богом, то как могла плоть соединиться с Богом во Христе, в Человеке Иисусе, в Котором «вся полнота Божества обитала телесно, – плотски»? (Кол., 2, 9). А если это не могло быть, то опять нет Христа, нет и христианства.

Третья бездна: «Кто хочет видеть Бога в чувственном образе, тот никогда ничего не уразумеет в Нем», – учит Иоанн Креста. Что же значит «чувственный образ» Бога в воплощении Сына Божия?

Филипп сказал Ему: «Господи, покажи нам Отца, и довольно для нас». Иисус сказал ему: «Сколько времени Я с вами и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня, видел Отца; как же ты говоришь: „Покажи нам Отца“ (Ио., 14, 8–9).

«Я не говорю об Иисусе Христе и Его божественном человечестве, – оговаривается Иоанн Креста. – Если должно забывать все другое, видимое и плотское, что преграждает путь к соединению с Богом, тоже следует забывать Того, Кто сделался человеком ради нашего спасения» (Dem., 131). Но как соединить отрицание всех чувственных образов с утверждением единственного Образа – человека Иисуса? В религиозном опыте «самоуничтожения» у Иоанна Креста нет ответа и на этот вопрос.<…>

Пятая бездна: в том же опыте «самоуничтожения» Воскресение Христа как бы вовсе отсутствует. Иоанн Креста верит, конечно, в Его Воскресение, но кажется иногда, что вера его остается только внешним, мертвым догматом, не делается живым – внутренним опытом. Воскресение не нужно ему – нужна только Голгофа, Крест бесконечный и окончательный, как символ Самоуничтожения. Человек со Христом умирает без воскресения – «уничтожается». «Смертная мука Христа будет продолжаться до конца мира» – это страшное слово Паскаля мог бы повторить и св. Иоанн Креста.

Бездна шестая: «чувственная радость» Таинства Евхаристии есть для Иоанна Креста «немощь», почти грех «начинающих», principantes, «не совершенно очищенных» от соблазна плоти (Baruzi, 565). Что же значит доступное чувствам, действительное, Присутствие Христа в Теле и Крови Таинства? Нет ответа и на этот вопрос в религиозном опыте «самоуничтожения» у Иоанна Креста. Но если бы довести до конца это учение о сверхчувственности Таинства Евхаристии, то получилось бы его отрицание большее, чем у Лютера, и не меньшее, чем у Кальвина. И здесь опять католичество согласно с протестантством в буддийском уклоне христианства.

И наконец, последняя бездна, самая головокружительная из всех: в том же религиозном опыте «самоуничтожения», кенозиса, «святость» становится грехом духа, хуже всех грехов плоти, – гордынею. «Радуюсь ныне в страданиях моих за вас и восполняю в плоти моей недостаток страданий Христовых» – это слова ап. Павла (Кол., 1, 24), ложно понятое в буддийском уклоне христианства, значит «восполняю недостаточную – страшно сказать – меру крестных мук Господних – муку Его превосхожу моей». В подвиге Самоуничтожения человек идет на Голгофу не вместе со Христом, а вместо Христа; умирает на кресте не вместе со Христом, а вместо Христа, во грехе «святости», страшнейшем из всех грехов.

6

«Два противоположных начала (Бог и тварь) не могут соединиться… по учению философии», – так для Иоанна Креста в религиозном опыте Самоуничтожения, кенозиса (Вruno, 205). Но по его же собственному учению: «Бог непознаваем для человеческого разума». «Бог сообщается с душою… посредством чистого духа, для которого не существует логической связи понятий». Если так, то разумом, логикой не отменяется мистика. В высшем религиозном опыте христианства – Три в Одном – Отец и Сын, – «два противоположных начала» – говоря не на языке философском, религиозно-неточном и недостаточном, но на том, на котором здесь говорит и сам Иоанн Креста, соединяются в третьем Начале – Духе. Вот почему высший религиозный опыт Иоанна Креста, в котором преодолевается буддийский уклон христианства – Самоуничтожение, – и будет Троичным. Понял и св. Иоанн Креста то, что поймет Паскаль, – что последняя цель узкого и крутого, между головокружительными безднами противоречий ведущего пути на вершину Кармеля, заключается в том, чтобы «согласовать противоположности, accorder les contraires».

Знал, вероятно, Иоанн Креста, так же как учения других великих арабских богословов, суффитское, идущее, должно быть, с дальнего, буддийского Востока, учение Ибн Араби: «Должно созерцать Бога вне всякого соединения с миром».

«Сколько тебе лет?» – спросили однажды другого суффитского учителя, Абу Иазида. «Четыре года», – ответил он, а когда люди удивились, потому что он был глубокий старик, Абу Иазид объяснил: «Семьдесят лет я был отделен миром от Бога и увидел Его только в последние четыре года, а жизнь человека не жизнь, пока на глазах его покров – мира, твари».

То же, хотя иными словами, говорит св. Иоанн Креста: «Я ничего не знаю…»

«Опьяненная вином божественной мудрости душа забывает весь мир, и все, что она знала раньше, ей кажется невежеством» (Baruzi, 375). По таким совпадениям не только с мусульманским, но и с буддийским Востоком видно опять, как глубок в христианском опыте Самоуничтожения буддийский уклон.

Кажется, стихи о «Пещере Лампад» в «Живом Пламени Любви» внушены Иоанну Креста книгой Магомета Аль-Газеля под тем же заглавием, «Пещера Лампад»:

О, лампады пламенеющие,