Первая мировая война. Миссия России

– Съесть бы чего, поет в желудке.

– Меня командир батареи спешно к вам утром отправил, я и подумать не успел, чтобы взять с собой чего-нибудь, – словно извиняясь, произнес Кирилл.

– А нам обещали притащить, да, верно, как всегда, забыли, сволочи. Не дрейфь, унтер. Выпьем? – с улыбочкой произнес корнет, хлопнув по фляге у себя на ремне.

– Что у тебя там?

– Что может быть лучше водки, или доброй хохляцкой «горилки»? Держи, Кирилл, – сказал он, сняв с ремня и протянув ему полную фляжку спиртного.

Космин принял, свинтил крышку, заправски опрокинув флягу (будто делал это не раз), влил к себе в рот три глотка огненной, обжигающей жидкости. Проглотил с трудом. Про себя отметил: «Горилка!!! Пропади она пропадом…»

– Молодец, – негромко молвил корнет, и, приняв флягу у унтера, тряхнув русым чубом, торчавшим из-под фуражки, крякнул и опрокинул спиртное в горло.

На душе у обоих быстро полегчало, и даже австрийские пули стали казаться яблоками, падающими с дерева в конце лета. Молодость брала свое, и они начали травить анекдоты. Потом заговорили о женщинах. После пяти вечера корнет развернул карту, достал офицерскую полевую книжку из внутреннего кармана шинели, подложил планшет и стал писать:

«Ком-ру полка пол. Серебренникову. От корнета Пазухина 2-го. 25 мая 1916 г. 17 час. 40 мин. Дер. Колодия.

2-я партия под командой ст. унтер-офицера 3 эскадрона 2 взвода Калиника прошла на высоту 75, 6 что на болоте у дер. Костюхновка, и оттуда на опушку леса у высоты 91, 6. Окопы противника идут по хребту от высоты 91, 6 вдоль дороги Костюхновка-Медвежье. Вперед вынесены небольшие окопы, они заняты партиями по 6-7 человек. Противник ведет редкую стрельбу из винтовок и пулеметов».

Космин тем временем рисовал позиции австрийцев на карте капитана Горста. Делал пометки на разлинованном листе офицерской книжки.

– Эй, Калиник, отправь это донесение в штаб полка с надежным человеком, да чтоб обратно вернулся и доложил мне об исполнении, – вскоре негромко произнес Пазухин.

– Сей момент, господин корнет!

– Тише, унтер, австрияков разбудишь! Ты в дозоре, а не в казарме…

Постепенно сгустились весенние вечерние сумерки. Молодые люди еще пару раз усугубили горилкой и заметно сократили содержимое фляги. Затем пришла ночь, похолодало. Хотелось спать, но никто не спал. Под покровом ночи из полка гусары все же притащили какую-то снедь, и корнет с унтером закусили свежим хлебом и салом. Вслед за едой прибыл, точнее, приполз и поручик Новиков. В темноте Космин попытался встать и представиться поручику, как положено.

– Отставить, не вставать! – прошипел тот.

– Господин поручик, ведем наблюдение, уточняем данные, помечаем позиции противника, – негромко с налетом показной деловитости доложил корнет.

– Это ты, что ли, Пазухин? Опять набрался, сукин сын!

– Точно так, гаспаин поручик!

– А кто тут пьет с тобой? – спросил Новиков, вглядываясь в унтера.

– Имею честь представиться. Унтер-офицер Космин, – пытаясь казаться трезвым, отрапортовал Кирилл.

– Не знаю такого у нас в полку. Пополнение? – спросил поручик.

– Валентин Николаевич, что за допрос с пристрастием? Сей господин прибыл от 1-й батареи – от Горста. Прошу любить и жаловать. Кирилл Леонидович Космин, вольноопределяющийся, молодчага, джентел мен… – ставя все на свои места, разъяснил Пазухин.

– А, понятно! Вы, господин Космин, верно, и образование хорошее получили? Уж не университетское ль? – поинтересовался поручик.

– Нет. Реальное училище в Москве, а потом школа унтер-офицеров, ускоренный выпуск, – отвечал Кирилл, пытаясь подняться.

– Да, и того уже довольно. Сидите, сидите. Пазухин, дай-ка мне глоток, – продолжил поручик.

Кирилл услышал, как «глоток» четырехкратно повторился, а высосанная фляга издала тоскливый звук пустоты.

– Хороший напиток, – произнес Новиков, слизывая языком последние капли с горлышка, затем посмотрел на Пазухина и добавил: – А я уж подумал, что ты, корнет, начал водку вместе с солдатней кушать…

– В разведке всяко бывает, Валентин Николаевич, – отвечал Пазухин.

– Ну, уж не скажи, – молвил поручик.

Ночью разведчики почти не спали. К рассвету поменяли позицию. Продвигались где ползком, где перебегали, согнувшись пополам, неся карабины в руках. Так, по подсчетам Кирилла, прошли версты три куда-то на юго-восток. Обосновались на высотке, поросшей густой лещиной. Пришло холодное весеннее утро. Занимался рассвет. Западнее перед разведчиками лежала украинская деревня с названием Костюхновка. В рассветных сумерках неярко светились беленые стены и соломенные кровли. Ни огонька. Попахивало печным дымком и испеченным хлебом. Теперь уже втроем поручик, корнет и унтер рассматривали деревню в два бинокля.

– Ничего не пойму, есть там австрияки или нет? – тихо произнес Пазухин.

– Пока не видно. Рассветет, увидим, – также тихо молвил Космин.

– Э, нет, господа. Как рассветет, будет поздно. Надо сейчас, – негромко произнес поручик, отнимая бинокль от глаз. Затем развернулся, махнул рукой, прошипел:

– Эй, гусары, слушай мою команду. Загнать патрон в патронник. Перебежками, за мной, до ближайшей деревни, марш!

Щелкнули затворы карабинов, Новиков взвел курок револьвера, поднялся и быстро побежал. Космин оттянул и отпустил затвор винтовки, тоже поднялся и ринулся за поручиком. Пазухин был уже впереди. Они пробежали шагов тридцать – тридцать пять, как вдруг…

«Бб-аххх! Бб-аххх! Сш-уу… УУ-хх!»

Фонтан огня и земли перед глазами. Комья и осколки металла разлетелись в разные стороны и осыпали гусар.

– Стой, назад! – проорал Новиков.

Гусары резко развернулись и пустились наутек к роще на холме.

– Господин, поручик, Юхненко и Скобарь упали! – кричал в спину Калиник.

– Убиты? Ранены? О, черт! Поднять их, быстро! Космин машинально развернулся и бросился назад к одному из упавших гусар. Он и какой-то рядовой подняли молодого парня с окровавленной головой, забросили его руки к себе на плечи. Кирилл успел поднять его окровавленную фуражку. Гусар-напарник схватил за ремень выпавший из его рук карабин. Потащили. Через полминуты подбежал Пазухин, помог нести раненого. До высоты добежали так быстро, что австрийцы не успели перезарядить и выпустить еще по одному снаряду. На высотке дышали как загнанные псы. Постепенно перевели дух, перебрались на противоположный склон в густую лещину. Совсем рядом вновь грохнули австрийские орудия, и рощу осыпало.

– Залечь всем и не высовываться! – прокричал Пазухин.

– С огненным крещением вас, господин унтер-офицер. Не задело? – участливо спросил поручик.

– Цел.

– Молодчага! – весело произнес корнет и добавил: – Эх, жаль, горилка вся.

– Хвали Бога, что не задело. У них тут целая батарея, не менее шести орудий. И так жарко, а ему горилки подавай, – урезонил Новиков.

Взошло солнце. Поручик попытался вывести из-под огня часть людей, а заодно и проверить, насколько хорошо противник просматривает местность. Приказал троим гусарам по одному оставить рощу и перебежками пробраться на позиции полка. Но австрийцы, похоже, этого ждали и клали по открытой местности снаряд за снарядом. Шрапнели рвались над рощей и окрест нее одна за другой, осыпая разведчиков осколками. Гусары вернулись, затаились.

– Бьют, суки, даже по отдельным людям, – отметил корнет, сверкнув злыми синими глазами.

– Они, как видишь, в отличие от нас, снарядов не жалеют, – словно для Космина добавил поручик, вытирая высокий вспотевший лоб и внутреннюю часть околыша фуражки.