Последняя любовь в Черногории

– Конечно! Я же говорил, что здесь лучшее место!

– Просто надоели желающие познакомиться.

Мария предложила сплавать вместе «к буйкам», имея ввиду ограничительный трос с красно-белыми пенопластовыми поплавками. Вода в тот день была очень теплой, и они долго разговаривали, зависнув в невесомости, держась за поплавки и лениво пошевеливая ногами. Они восхищались видом Венецианского города, выплывавшего из-за скал в открытое море с колокольнями вместо мачт. Потом они восхищались тем, что нет горизонта, а морская синева через дымчато-голубую полоску переходила сразу в синеву небесную. Потом внимательно рассматривали Святого Николая. Остров виделся им прямоугольным треугольником, правый берег которого вставал из воды под прямым углом, от верхней точки его шла гипотенуза, снижаясь до уровня моря. Очень забавно выглядели отколовшиеся от острова скалы, ставшие маленькими островками. Эти три островка полностью копировали геометрию самого острова Святого Николая. Сергей Львович сказал, что он называет эту группу островов Николай и Николайчики. Название было точное, и Мария посмеялась.

После пляжа они решили сразу выпить кофе в «Моцарте». На площади они столкнулись с неожиданным препятствием: возле кафе собралась непонятная молчаливая толкучка. Внутри толкучка оказалась не совсем молчаливой: там полукругом стояли взрослые музыканты с трубами, но трубы были опущены, и в центре без музыки, отчаянно-весело, подбоченясь танцевали дети. Впрочем, если прислушаться, то можно было расслышать, как сквозь шарканье детских ног пробивались звуки музыки, видимо с какого-то телефона.

– Что там такое? – спросила Мария, не видевшая из-за спин происходившего.

– Какой-то детский фольклорный ансамбль, – Сергею Львовичу рост позволял заглянуть поверх голов. – Болгары или макендонцы какие-нибудь.

– Не хочется сидеть возле толкотни… Пойдем, пока они не уйдут, сходим в город. Я хочу заглянуть в ювелирный.

На узкой средневековой улочке, еще не было вечерней толпы – народ пока что был на пляже. Первый этаж домов занимали магазины, второй и третий – были жилыми. Об этом свидетельствовало вывешенное кое-где на просушку белье.

Мария надолго нырнула в магазинчик с выразительным названием «Злато». Сергей Львович, чтобы не толкаться на узкой улочке у входа, прошел два шага до небольшой площади, откуда было можно следить за дверью ювелирного магазина. Сама площадь, дома ее составляющие, все крылечки и ступеньки, – все было построено из камней и по законам средневековой гармонии. Это давало площади цельность живого организма, где все согласовано и нет ни одного неживого, ненужного элемента. Сверх этого, камни площади были вместе уже добрых пять веков, за эти века камни так притерлись друг к другу, привыкли и подружились, что площадь рождала щемящее чувство умиления. Такое же чувство умиления возникает, когда смотришь на любимую ребенком музыкальную шкатулку. Все это, давно прочувстванное, мигом всплыло в уме Сергея Львовича, но поверх этого старого прозвучало какое-то новое впечатление. При всей игрушечной умилительности площади здесь были настоящие тяжеленные камни, настоящая площадь настоящего средневекового города, вся пропитанная энергиями подлинной человеческой жизни, ее потом, кровью, страстями и любовью. И это представилось Сергею Львовичу некой несомненной и высшей ценностью в современном мире, все более становящимся иллюзорным и фальшивым.

Как эта площадь называлась пятьсот лет назад Сергей Львович не знал. Сейчас она носила звание «Площадь поэтов». В дальнем углу площади стояли несколько старинных, возможно античных, мраморных камней. Возле них время от времени на площади действительно появлялись настоящие поэты и писатели. Тогда на площадь выносили стулья и расставляли их рядами для слушателей, которым литераторы рассказывали о своих книгах и отвечали на вопросы.

В данный момент на площади местные мальчишки торговали ракушками и сухими морскими звездами. Вытесненный мальчишками, с краю стоял Чарли Чаплин. Он своими трюками и ужимками пытался обратить на себя внимание проходящих, провоцируя их сфотографироваться с ним или просто бросить монетку в оттопыренный карман. Выглядело это просто ужасно. Уже лет десять или двенадцать назад, когда Сергей Львович впервые приехал в Будву, Чарли Чаплин уже был здесь и уже производил впечатление немолодого человека. Сейчас, возможно, это был почти пожилой человек. Толстый слой белого макияжа на лице скрывал его возраст, но делал его похожим на смерть, особенно в сочетании с черным костюмом на фоне залитой солнцем площади. Беда была еще в том, подумалось Сергею Львовичу, что современная молодежь уже толком и не помнила первоисточник этого Чарли Чаплина – дергающегося пошляка из немого кино…

Размышления Сергея Львовича прервал отряд детей, выстроенных по-военному в колонну по двое. Колонна шла, извиваясь змеей по узкой улочке, хором выкрикивая:

– Юк-крейн! Ук-краина! Юк-крейн! Ук-краина!

Окружающие расступались и поглядывали на детскую колонну вопросительно. За детьми шла группа «кабанчиков» – уже вполне пузатых мужичков в шортах и шлепанцах, с набрякшими пивом физиономиями. Словно глухое эхо звонких детских голосов «кабанчики» угрюмо бурчали себе под нос:

– Бурк-краина… Бурк-краина…

В эту минуту Сергей Львович увидел Марию, выходившую из двери магазина. Сергей Львович пропустил хвост колонны демонстрантов и подошел к Марии.

– Кто это? – спросила Мария.

– А эти те самые дети, плясавшие на площади… Оказывается, это граждане незалежной Диканьки.

– А зачем они кричат?

– По завету Гоголя: «как будете в Петербурге, то скажите, что есть на свете такие – Бобчинский и Добчинский». Вот, ходят люди по Европе… почти по Европе и кричат: я – Бобчинский! я – Добчинский!

Мария посмотрела на Сергея Львовича, она поняла, что он говорит остроумно, но тема ее не заинтересовала и она не стала вникать в его остроумие.

– Ты можешь зайти со мной в магазин – взглянуть, как смотрятся сережки?

Сергей Львович зашел с Марией в магазин, высказал свою мнение о сережках. Мария поблагодарила продавца и обещала подумать. Они вышли из магазина и пошли по улице в сторону кафе.

– Могу я тебе купить эти сережки? – спросил он.

Мария резко остановилась.

– Это с какой стати? Я что – твоя содержанка? – она стояла перед ним и смотрела в глаза.

– Ну… почему?.. зачем так сразу?

– Это бестактно. Тебе так не кажется?

– Да, возможно… пожалуй,.. но уголовно не наказуется. Извини, если…

– Сергей, это противно смотреть: ты бледнеешь и заикаешься, как восьмиклассник перед учительницей.

– Мари, послушай… Ты знаешь, чего я боюсь. Ты резкая женщина и я опасаюсь твоих резких движений… Могу я, хотя бы, показать тебе в «Моцарте» лучший десерт и не ожидать твоих кавалерийских атак?

– Можешь. Можешь, даже оплатить его, – примирительно согласилась Мария.

9

В этот раз в кафе их ждал приятный сюрприз: в углу, образованном стеной и башней, пианистка негромко играла на электропианино что-то из популярной классики.

– Вот, – Сергей Львович раскрыл перед Марией меню. – Настоящий австрийский десерт «захер», назван по имени кондитера Франца Захера.

Заказали по захеру и по капучино.

– Моцарт… это, ведь тоже – Австрия?

– Да, и эта смотровая площадка, – Сергей Львович указал рукой на террасу, откуда они ночью смотрели на ночную муравьиную жизнь. – Это тоже Австрийская империя. Там была имперская администрация. Сто лет, до восемнадцатого года, до самого падения империи в Будве было австрийское правление.

Принесли десерт и кофе.

– М-м!.. Действительно, вкусно! – Мария удивилась.

– А ты думала, я хочу обмануть тебя?

– Нет, конечно… Просто у тебя, как и у всех мужчин, впереди пирожного шествует идеология. Ты с таким воодушевлением говоришь об Австрии, будто… не знаю… словно ты нанятый за большие деньги пропагандист.

– Нет, я совсем не пропагандист. Просто я очень люблю Австрийскую империю!

Мария от десерта и кофе была в приподнятом настроении, а от шутки о любви к Австрийской империи она просто залилась смехом. У Марии был очень красивый голос, а голос человека лучше всего слышен в веселом смехе. Сергей Львович слушал это роскошное сопрано и улыбался. Мария постепенно успокоилась. Во время смеха она мельком взглянула Сергея Львовича. Потом – еще раз. Потом, успокоившись, она сделала глоток кофе и погрузилось на несколько секунд в свое «электрическое» молчание. Потом она уже не мельком, а пристально взглянула и, мягко улыбаясь, то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла:

– А ведь ты не шутишь.

– В смысле? – не понял Сергей Львович.

– Насчет Австрии.

– А в чем тут может быть шутка?

Мария опять «электрически» помолчала.

– Сережа, а на кофейных чашках у тебя дома этот… забыла фамилию… он тоже из Вены?