По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг

Владимир Красильщиков. Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе. – М.: Политиздат, 1987

Люблю серию «Пламенные революционеры». С детства. С тех пор, как лет в десять дед подарил мне на день рождения голубой томик «Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском», а годом позже, углядев на прилавке книжного киоска на ВДНХ знакомый звездно-буквенный логотип, упросил тетю купить мне роман «Ударивший в колокол» об Александре Герцене. Нужно ли уточнять, что лиха беда была началом прекрасной долгой дружбы?

Книгу Владимира Красильщикова «Звездный час», посвященную Григорию «Серго» Орджоникидзе, приобрел в 1987 году мой младший брат, заразившийся от меня страстью к этому странному коллекционированию. В ту пору имя главного героя еще носили горьковский авиазавод и столица Северо-Осетинской АССР – нынешний Владикавказ.

Личность Серго Орджоникидзе – весьма показательный и вместе с тем нетипичный пример большевика-ленинца, ставшего крупным государственным и партийным деятелем сталинского призыва. Судите сами:

В чистках и репрессиях не участвовал. Напротив, до последнего сохранял порядочность, а когда вопрос, с кем он – с палачами или жертвами, – встал ребром, добровольно вычеркнул себя из списка живых.

В изображении автора герой – как взлетающий самолет – дел по горло, планов громадье, и вот только тяжелые недуги, заработанные в царских тюрьмах и на каторге, тянут к земле. Вскользь упомянута трагическая гибель любимого старшего брата Папулии, о котором в книге сказано немало теплых, хороших слов: по сути, Павел Константинович не просто поддерживал Серго, но содержал его материально, примерно как Тео Ван Гог – Винсента. Увы, грузинскому Тео его доброта и братское самопожертвование вышли боком: в 1937 году Павел (Папулия) Константинович Орджоникидзе был арестован и расстрелян.

Собственно, гибель брата и предрешила трагический финал самого Серго. Красильщиков не уточняет причину смерти наркома, всячески подчеркивая его нездоровье и тем как бы поддерживая официальную версию о сердечном приступе. Однако факт самоубийства в книге тоже не отрицается, а значит, автора нельзя упрекнуть в необъективности или, тем более, ангажированности. В рамках своей эпохи, в условиях реального, физически ощутимого идеологического давления он попытался остаться честным и непредвзятым. Достойная позиция.

«Звездный час» – это своеобразный гимн советской индустриализации, отчасти объясняющий (но отнюдь не оправдывающий) некоторые ее изъяны и перегибы, однако в целом поддерживающий, одобряющий и даже воспевающий оную. Одна из ключевых мыслей романа: если бы не это титаническое, стоившее стране огромных жертв усилие, если бы не мощный рывок по пути научно-технического прогресса, Вторая мировая война завершилась бы с совершенно иными результатами. Орджоникидзе, как нарком тяжелой промышленности, не мог, по мнению автора, этого не предвидеть. И потому и гнал, и давил, и работал на износ, не жалея ни себя, ни окружающих.

Лично меня порадовала встреча на страницах книги с земляком-стахановцем: «На Горьковском автомобильном заводе Александр Бусыгин отковал тысячу пятьдесят коленчатых валов при норме шестьсот семьдесят пять». Вот Серго рассказывает жене и дочери: «Бусыгин – земляк Максима Горького. Так же вкусно окает. В двадцать восемь лет почтенный отец семейства: жена, сын-школьник, как ты, доченька, еще сын-ползунок да племянник. Пришел на строительство автозавода из деревни – без копейки. Шли с напарником пешком двести верст. Плотничал, потом в кузнице смазчиком. Сядут рабочие перекурить – Бусыгин тут как тут: дозвольте попробовать на машине. Валяй! Пока они сидят, он и валяет на паровом молоте. Мастер увидел, поставил подручным. Как-то: “А ну, Шурка, подмени Силыча, а то у него вон после получки вертикаль с горизонталью не пересекаются”. Шурка – это Бусыгина так величали. Прикинул… Даже мастер удивился: сколько над этой ступицей бились, а Шурка ее с ходу обмозговал и укантентовал! Запомнились мне, чуть не до слез, слова Александра Харитоновича Бусыгина: “Замечательно, что при хорошей работе меньше устаешь, чем при плохой. Чем ровнее да спористее идет работа, тем крепче да здоровее себя чувствуешь. С песнями будем работать. Как начали мы по-новому работать, так вся жизнь иначе пошла. Гляжу на свою прошлую жизнь и не верю до сих пор, что все это на деле, а не в сказке. Когда попал первый раз в Москву, то сперва даже растерялся. В театрах побывал, и в Зоологическом саду, и на метро ездил. Ходил я по улицам, любовался на нашу Москву, а сам думаю: “Неужели это ты, Бусыгин, что в ветлужских лесах родился, что всю жизнь свою в деревне с хлеба на квас перебивался? Неужто это ты сам и есть Бусыгин – сидишь в Большом театре, начинаешь книжки читать?” Я ведь малограмотный. Книжек никогда не читал и только недавно, месяца два тому назад, первую книжку прочел – сказки Пушкина. Очень они мне понравились. Только, правду сказать, трудно мне дается чтение. А учиться очень хочется. Ни о чем я так много не мечтаю, как об учении. Очень мне хочется дальше пойти. Хочется быть не только кузнецом, но и знать, как молот построен, и самому научиться молоты строить. И знаю я: буду учиться, еще лучше буду работать”. Никогда, Зиночка, не забуду эти слова Александра Харитоновича Бусыгина. И еще, конечно, спрос нравственный. Чтобы руководить такими людьми, чтобы шагать впереди них, надо быть хотя бы вровень с ними душой. Гитлер не принимает их в расчет, а они сильнее Гитлера. Они выручат, вывезут…» И ведь выручили.

Примечательный факт: в 1922 году Ленин резко критиковал Орджоникидзе за политику русского (!) великодержавного шовинизма по отношению к национальным меньшинствам (однажды Серго в пылу спора поколотил земляка-националиста) и даже предложил исключить его из партии: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». В смягченной форме – без язвительного ленинского комментария – этот эпизод в книге упомянут.

Широкими вдохновенными мазками создает автор большевистский иконостас накануне Великого Октября: Ленин, Сталин, Дзержинский, Орджоникидзе, Урицкий, Бубнов, Ломов, Свердлов, Коллонтай, Сокольников. Особняком – ну, куда ж такой большой семье да без урода? – непресвятая антитроица: трусоватый и жеманный Зиновьев, мелочно-брюзгливый Каменев и, наконец, надменно-отстраненный, однако настороженно-чуткий, всегда готовый примкнуть к тем, кто побеждает, иудушка Троцкий (а без него – что за вечере?) – небось, уже подсчитывает в уме, сколько сребреников выручит за продажу дела революции.

Итог голосования о вооруженном восстании известен: все – за, кроме двух ренегатов. Троцкий, понятно, вовремя сориентировался. Недаром автор о нем сказал: «Человек, который всюду со своим стулом».

Еще один урок истории. Если бы в 1917 году большевики не поверили честному слову генерала Краснова, обещавшему не выступать против советской власти, и не отпустили его на все четыре стороны вместо того, чтобы отдать на растерзание жаждущим крови матросам, ему не пришлось бы становиться атаманом Войска Донского и, опираясь на поддержку немецких войск, ниспровергать эту самую власть по всему югу России. А потом – уже в эмиграции – всемерно способствовать ее падению при не менее деятельном содействии руководства заинтересованных в этом западных стран, что логически увенчалось созданием специальных казачьих подразделений СС. И тогда, 30 лет спустя, в 1947 году, так и не свергнутой Красновым власти не пришлось бы его вешать, как предателя родины и нацистского преступника. И еще 50 лет спустя, в 1997 году, Краснову не было бы отказано в посмертной реабилитации.

Ну, это так, лирика. А книга Владимира Красильщикова и в самом деле хорошо написана и нисколько не устарела – несмотря на все переоценки ценностей и попытки переписать историю. Видимо, воспетые в ней ценности переоценке не поддаются и от веяний времени не колышутся.

Роман «Звездный час» был записан в студии Республиканского дома звукозаписи и печати Украинского территориального общества слепых диктором Игорем Мурашко. Вообще хочу замолвить доброе слово за украинских дикторов – сколько хороших книг озвучили и в каком прекрасном качестве! Качество, к слову, и тут достойное – несмотря на то что записи больше тридцати лет и она оцифрована с магнитной ленты. Книгу прочитать стоит. Историю свою знать надо. И не будем заострять внимание на том, что в современной незалежной Украине имена большинства героев «Звездного часа» сегодня находятся под запретом.

Не нужен нам берег… немецкий

Юрий Бондарев. Берег. – М.: Эксмо, 2015

Так уж повелось, что к каждой очередной годовщине Великой Победы, к каждому новому ее юбилею все реже становятся ряды ветеранов и все обильней прибывает полку бессмертного. Как поется в известной песне: «Проходят победители седые, Победа остается молодой». Вот и в нынешнем 2020 году, чуть больше месяца не дотянув до праздника, 29 марта на 97-м году ушел из жизни писатель-фронтовик Юрий Васильевич Бондарев. Сегодня, в день 75-летия Победы, предлагаю поговорить о его романе «Берег». Опубликованный в 1975 году, он относится к так называемому «зрелому» периоду в творчестве писателя, когда голос автора уже окреп и не срывается, как в первых послевоенных повестях и романах, но еще не отяжелел и не понижается до мрачных пророчеств и гневных проклятий произведений поздних, когда писатель, категорически не принявший перестройку и все, что с нею связано, добровольно устранился от любых официальных мероприятий и воспринимал события, происходящие в нашей стране, исключительно как историю сплошного предательства и грехопадения. Возможно, когда-нибудь мы рассмотрим его роман «Бермудский треугольник», увидевший свет в 1999 году. Когда-нибудь. Но лучше не сейчас.

В романе «Берег» Юрий Бондарев хорош ничуть не менее, чем в раннем своем творчестве. Конечно, он прежде всего автор военной прозы, и уверенней всего его голос звучит на фоне грохота выстрелов, разрывов бомб и снарядов. Однако и сцены из жизни послевоенной Германии, и особенно таежная глава (как будто вышедшая из-под пера Григория Федосеева) нисколько, на мой взгляд, не уступают батальным сценам.

Отдельного упоминания заслуживает Бондарев-лирик. Душевные порывы его героев, их переживания в общении с противоположным полом не отличаются, скажем так, излишней гибкостью и изысканностью. Ну что бы было главному персонажу того же «Берега» – писателю-фронтовику Никитину, в личности которого легко угадываются автобиографические черты, – не пожалеть влюбленную в него немку Эмму? Именно что пожалеть: никаких – боже упаси! – пошлых романов-адюльтеров, просто отнестись к женщине, через всю свою жизнь как святыню пронесшей любовь к молодому советскому офицеру, чуть мягче и деликатней? С другой стороны, возможно, именно граничащая с жестокостью жесткость героя, его подчеркнутая нечуткость не позволили прекрасному несбывшемуся превратиться в банальную драму. Тут, полагаю, мнения читателей и читательниц рискуют основательно разойтись.

Роман начинается с того, что два советских писателя-фронтовика Вадим Никитин и Платон Самсонов прилетают в ФРГ по приглашению тамошних издателей. Ситуация уже сама по себе щекотливая: последний раз друзья навещали Германию ровно 26 лет назад, весной 1945 года. И отнюдь не в качестве литераторов. При этом западные немцы – они такие обходительные и вежливые, такие политкорректные, что на их фоне наши фронтовики с их воспоминаниями об огнях-пожарищах и друзьях-товарищах, с их идеологической прямолинейностью и моральным кодексом строителя коммунизма смотрятся, мягко говоря, простовато и грубовато. Вместе с тем не стоит забывать, что за лощеным фасадом собеседников Никитина и Самсонова, за изысканной их утонченностью стоят Аушвиц и Бухенвальд, Бабий Яр и Хатынь. И что в гости их – с их благожелательными улыбками и хорошими манерами – в 1941 году к нам никто не звал. Герои Бондарева об этом помнят крепко. Сам автор, похоже, не забывал ни на миг. Не стоит впадать в историческую амнезию и нам, их потомкам. Особенно на фоне современных рассуждений на тему: кто Вторую мировую войну развязал, кто в ней больше других пострадал и кто же ее в конечном итоге выиграл.

По сложности затронутых в книге тем, по мастерству исполнения Бондарева по праву можно поставить в один ряд с лучшими мировыми авторами послевоенной эпохи. Такими как Гюнтер Грасс, Итало Кальвино, Макс Фриш, Робер Мерль, Джеймс Олдридж, Курт Воннегут и др.

Юрий Васильевич, безусловно, один из крупнейших русских прозаиков второй половины XX века. С ним можно не соглашаться, спорить. Особенно – в вопросах идеологии и политики (тут желающих подискутировать с автором «Берега», уверен, будет немало), да и нравственные аспекты могут вызвать вопросы (все-таки советская мораль была довольно неоднозначным явлением). И не всегда аргументы писателя, приводимые им в защиту своих взглядов, будут исчерпывающи и неотразимы. Однако игнорировать, вычеркнуть, забыть этого автора невозможно. Как невозможно и переоценить его вклад в русскую литературу. Книги его не устареют, не утратят актуальности при любом политическом режиме, при любой идеологической системе в нашей стране.

Что же касается аудиоверсий романа, то здесь варианты имеются, что называется, на любой вкус и цвет. Тут вам и классическое прочтение от студии «Логос» в исполнении Вячеслава Герасимова, и запись Республиканского дома звукозаписи и печати УТОС (Николай Козий), и аудиокнига от Кемеровской областной специальной библиотеки для незрячих и слабовидящих (Лариса Юрова), и, наконец, звуковая версия романа в исполнении артиста Владимира Левашева (запись «Радио Звезда»).

Желающие могут прослушать и поставленный по роману радиоспектакль 1979 года с участием таких актеров, как Юрий Соломин и Валерий Носик. Одну из первых своих ролей сыграл там выпускник Театрального института имени Щепкина, ныне хорошо известный большинству любителей аудиокниг диктор студии «Союз» Александр Клюквин.

А для совсем уж шапочного знакомства (вполне, впрочем, достаточного, чтобы заинтересоваться романом и впоследствии прочесть его полностью) рекомендую несколько удачно подобранных отрывков, прочитанных народным артистом РСФСР, актером Малого театра Юрием Каюровым.

В общем, все умерли

Яна Вагнер. Вонгозеро. – М.: Эксмо, 2011

Яна Вагнер. Живые люди. – М.: АСТ, 2013

На самом деле не все. Но довольно-таки многие. И именно поэтому не хотел делать предметом обзора и разбора романную дилогию современной российской писательницы Яны Вагнер «Вонгозеро» и «Живые люди». Очень уж мрачное произведение. Однако посмотрел на перечень книг, обозренных мною до этого: «Слепота» Сарамаго, «Не отпускай меня» Исигуро, «Зулейха открывает глаза» Яхиной, «Лавр» Водолазкина – и понял, что дилогия Яны Вагнер на их фоне еще ничего, мягко стелет.

«Вонгозеро» (2011) – дебютный роман писательницы привлек внимание читателей и критиков и был номинирован на премии «Нос» и «Национальный бестселлер». В 2013 году увидело свет его продолжение – роман «Живые люди», также удостоенный номинации на «Нацбест». А в 2019 году «Вонгозеро» легло в основу телевизионного сериала «Эпидемия», который, конечно, не вызвал в обществе такого восторга и негодования, как другая недавняя многосерийная экранизация, но зато куда актуальней сегодня благодаря своей теме.

На днях общался с коллегой-читательницей, которая попеняла мне – мол, очень уж мрачные тексты выбираю для своих обзоров, а негатива сейчас и без того хватает. Поблагодарил собеседницу за ценное замечание и, пожалуй, впервые задумался: а не пересаливаю ли и впрямь по части трагической стороны бытия, его печалей и скорби? Впрочем, большинство из отобранных мною книг оканчиваются все же за здравие – то, что не убивает героев, делает их сильнее. Вопрос лишь в том, равен ли счет удач и бед, и не чрезмерны ли оказались тернии, сквозь которые героям пришлось прорываться к звездам?

«Вонгозеро» и «Живые люди» – из той же славной плеяды оптимистических трагедий, к коей относится большинство рецензируемых мной произведений. Как и романы Жозе Сарамаго и Кадзуо Исигуро, формально дилогия принадлежит к жанру антиутопии. Да и фактически ею является, поскольку главной отправной точкой для сюжета служит вспышка неизвестного и неизлечимого заболевания, грозящего человечеству полным его вымиранием как вида. Роман-прозрение, роман-предупреждение. Временами возникает ощущение, будто автор еще десять лет назад знала, что нас всех ожидает. От некоторых страниц буквально дрожь пробирает.

Чего автор не угадала ни разу, так это социального аспекта эпидемии. По ее мнению, зараза должна была ударить прежде всего по неимущим классам. Оно и понятно: низкий уровень жизни, плохое питание, скученное проживание, отсутствие нормальной гигиены и медицинского обслуживания, вредные привычки и т. д. Так оно и было во все времена: мор косил прежде всего тех, кто не мог позаботиться о себе и своих близких. И хотя холера не разбирала, кто перед ней – принц или нищий, лачуги и хижины она навещала несколько чаще, чем дворцы и храмы. Так было. Не учла Яна Вагнер одного: направления, откуда прилетит поветрие. Средневековье не знало горнолыжных курортов. Жены и дети тогдашних олигархов предпочитали проматывать состояния, нажитые рабским трудом зависимых крестьян, в пределах и окрестностях родного замка – в бесконечных пирах и охотах. Глобализация внесла свои коррективы в эту пастораль. Современные феодалы и члены их семей предпочитают, чтобы шар земной наподобие футбольного мяча вращался у них под ногой. В результате первыми у нас зачихали и закашляли не панельные пятиэтажные хрущобы, не узкие коридоры коммуналок, но просторные коридоры власти и неприступные особняки на Рублевском шоссе. Этого госпожа Вагнер не учла, точней, не угадала, что нисколько не умаляет достоинств ее романов (по чему попало у нас сериалов снимать не станут, не так ли?). И потом, это все же художественная литература, а не эвристика с прогностикой. Социальная фантастика, антиутопия, психологический экзистенциальный эксперимент, участники которого оказываются в пограничной ситуации – в буквальном смысле между жизнью и смертью. И кто как себя в этих экстремальных обстоятельствах поведет, кто сумеет остаться человеком и при этом выжить, кто пойдет по трупам, а кто, наоборот, добровольно принесет себя в жертву для того, чтоб выжили другие?

Пространство романа-катастрофы – благодатное поле для подобных опытов. И Яна Вагнер, следует отдать ей должное, развернулась на этом поле во всю ширь и мощь.

Так, собственно, о чем повествует ее книга? О том, как на страну обрушилась эпидемия неизвестной болезни, от которой люди мрут, точно мухи. И нет от этой напасти никакого спасения, кроме полной самоизоляции, жесткого (даже жестокого) карантина, использования всех средств индивидуальной защиты и дезинфекции. Ничего не напоминает?

Итак, одиннадцать человек – восемь взрослых, один подросток и двое малолетних детей (гендерный состав – примерно пятьдесят на пятьдесят) на четырех машинах бегут от сгорающей в огне эпидемии цивилизации, чтобы укрыться на острове посреди одного из карельских озер. Первая часть дилогии – роман «Вонгозеро» – своеобразный экстрим-квест, участники которого передвигаются из пункта А в пункт Б, постоянно рискуя собой и становясь свидетелями картин разгрома и упадка – расчеловечивания человечества. В самом конце книги они достигают заветной цели (думаю, это не спойлер, ибо в процессе чтения станет уже не так важно, доберутся герои или нет, и если доберутся, то куда и зачем; важно будет – как, какой ценой, что обретут и что потеряют по дороге). Второй роман дилогии – «Живые люди» – это уже самая настоящая, классическая робинзонада – островная, с борьбой за выживание, мужеством, стойкостью и ежедневной игрой в гляделки с голодной смертью. Куда там телешоу «Последний герой»!

Герои Яны Вагнер – люди, которых у нас принято называть состоявшимися и состоятельными. Каждый из них имеет свой дом – свою крепость, любимую машину и любимую женщину, собственное, как правило, успешное дело. Все они в какой-то момент понимают, что дом-крепость их не спасет, что они рискуют разом потерять все: имущество, женщину, жизнь (примечательно, что повествование большей частью ведется от лица одной из женщин. Эх, не догадалась Яна Михайловна показать историю глазами-фарами одного из внедорожников – еще фееричней вышло бы!)

Теперь о ложке дегтя. Не знаю, из каких социальных слоев происходит сама Яна Вагнер, но очень на то похоже, что быт и культуру среднего и высшего классов общества она знает не понаслышке. О трудностях и прелестях бытия топ-менеджеров, крупных предпринимателей и высокопоставленных чиновников она рассуждает с большим знанием дела и воодушевлением, а уж о том, каково это – очутиться в холеной шкурке одной из их жен или подруг, автор и вовсе готова петь часами. Однако вот вопросы вроде «Есть ли жизнь за МКАДом?» и «На каких деревьях растут булки и банки с консервами?», похоже, ставят ее в тупик. Утрирую, конечно, однако некоторую классовую брезгливость, некоторое превосходство над обитателями нижних ступеней социальной лестницы автор все-таки демонстрирует. И такую же бытовую неосведомленность. Нехорошо это как-то. Нехарактерно для нашей литературы. Представьте себе, как Некрасов с пренебрежением бы писал о крестьянских ребятишках, называя их гопотой, быдлом, невежами и невеждами? Или, скажем, Тургенев. И потом, если уж взялся изобличать некое зло, покажи его суть так, чтобы читатель сам ужаснулся, сам возмутился и опять же сам осудил, а не навязывай ему свою точку зрения без аргументов и доводов. Это, так сказать, пол-ложки.

Теперь – вторая половина. Литератор Яна Вагнер безусловно бойкий, пишет гладко, излагает – заслушаешься. Однако заметил в ее творческой методе одну странную особенность: автору упорно не давались сцены с участием двух и более персонажей. То есть стоит герою или героине о чем-то крепко и глубоко задуматься, взять слово или начать действовать, как все остальные тут же умолкают и застывают, как морские фигуры в игре «Море волнуется – раз». Временами Яна Вагнер напоминала мне этакого однорукого кукловода, у которого в спектакле может одновременно действовать только одна марионетка, а остальные артисты просто висят на своих нитках, ожидая своей очереди.

Впрочем, все вышесказанное вовсе не означает, будто «Вонгозеро» и его продолжение – плохие книги. Напротив, очень увлекательное, познавательное, на редкость актуальное и полезное чтение. Почитаешь, поохаешь, поужасаешься – и, глядишь, воздержишься от бесцельного шатания по улице. И, собираясь в магазин, не забудешь надеть маску и резиновые перчатки. И руки лишний раз вымоешь с мылом. Очень, очень полезное чтение!

А в качестве необязательной, но приятной вишенки на торте автор припасла достаточно неожиданную, эффектную развязку. И заодно подбросила читателю небольшую головоломку: как получилось, что активной половой жизнью жила одна из героинь, а известные последствия оной проявились совсем у другой – ни в чем эдаком не замеченной?

Аудиоверсии романов Яны Вагнер «Вонгозеро» и «Живые люди» прочитаны Юлией Яблонской. На редкость удачно прочитаны – исполнительнице удалось полностью слиться с личностью героини-рассказчицы, так что временами действительно возникало ощущение, будто слушаешь непосредственные устные свидетельства очевидца, что сообщало и без того злободневной книге еще большую достоверность.

«И мясо белых братьев жарить»

Фэнни Флэгг. Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» / Перев. с англ. Дины Крупской. – М.: Текст, 2009

С цитаты из стихотворения «Скифы» Александра Блока решил начать разговор о вещах, на первый взгляд еще более далеких от нас, чем пресловутые азиаты «с раскосыми и жадными очами». Но это только на первый, ибо неизбежная, как смерть, любовь не минует ни одного из нас, и зарекаться от нее еще глупей и бесполезней, чем от сумы или тюрьмы.

Если верить французам, то помидоры – яблоки любви. Даже зеленые. А уж французам в этом плане верить можно – они в любви такую собаку съели, что никаким корейцам не снилась. Итак, роман Фэнни Флэгг «Жареные зеленые помидоры в кафе “Полустанок”» повествует о любви. Причем с неким гастрономическим, что из самого названия явствует, уклоном. Да еще и самой Харпер Ли одобрен и благословлен. Ну, скажите на милость, льзя ли его после этого не читать?

У нас говорят: прошла любовь – завяли помидоры. А что, если наоборот? Что, если пасленовым так и не дали созреть? Если их зелеными употребили? Значит, и любовь так и осталась в зачаточном состоянии?

Можете обвинять меня в мужском шовинизме и предвзятом отношении к сексуальным меньшинствам, но чувство, описанное у Флэгг, ни на миг не показалось мне правдоподобным. Очень трогательно, очень красиво, но как-то совершенно нежизненно. Не буду впадать в крайность, мол, им бы по мужику нормальному. Зачем? Нормальные мужики нормальным женщинам нужны, а тут – две идеализированные и утрированные ходячие схемы. Хотя предпосылки вроде бы вполне понятны.

Героиня теряет обожаемого старшего брата, после чего у нее напрочь сносит крышу, и она пускается во все тяжкие. Этот же сюжет, к слову, совсем недавно попадался мне у Полы Хокинс в ее «Девушке в поезде». А еще раньше – у Трумена Капоте в «Завтраке у Тиффани».