Записки хирурга военного госпиталя

– А такими электрическими гнездами можно? – кивнул я в сторону висящей на алюминиевых нервах розетки.

– Да постоянно говорили старой заведующей, – замялся полковник, – что нужно починить розетки, а она – ноль эмоций!

– А сами что? – прищурился я. – Не в состоянии найти мастеров?

– Кто нас послушает? – отмахнулся старый хирург. – Уже миллион раз говорено! Надо, чтоб вы лично с кем надо переговорили! Похоже, пока кого-нибудь током не шибанет, толку не будет!

– Вы с замом по АХЧ[1 - АХЧ – административно-хозяйственная часть.] поговорите, – подсказала старшая сестра.

– А что окна-то такие грязные? – кивнул я на непроницаемые стекла.

– Их только весной можно отмыть, – вздохнула старшая сестра. – Они же на проезжую часть выходят – там пыль и грязь, а окна уже законопачены на зиму. Вот только осенью их мыли.

– Плохо! Ладно, с окнами ясно! А насчет розеток с замом по АХЧ поговорю, – пообещал я, делая соответствующую отметку в записной книжке.

– Это у нас Женя Скворцов! Юный воин-десантник! – бодро представил травматолог первого пациента. – Привычный вывих правого плеча. В день по пять-шесть раз рука из сустава вылетает. Сам и вправляет! Призвался месяц назад из Башкирии.

– Десантник?! – окинул я тщедушного воина недоверчивым взглядом.

– Так точно! – привычно гаркнул солдатик, выпрямив впалую грудь. – Десантник! 76-я дивизия ВДВ!

– И давно она, – я кивнул на его висевшую вдоль туловища правую руку, – у тебя вылетает?

– Да года два! Я как с мотоцикла упал, так и выскакивает! У нас в деревне некому было прооперировать, а в Уфу что-то как-то не получалось съездить. Так вот и хожу! Да я уже сам наловчился ее вправлять! Ничего! – показал он в широкой улыбке прокуренные зубы.

– А как же тебя в армию-то, беднягу, призвали, да еще в десантные войска? Как такое вообще возможно? – недоверчиво покосился я на травматолога.

– Сейчас все возможно, – пришел ему на помощь старый доктор, оказавшийся Яковом Сергеевичем Моховым. – В военкоматах теперь сидят все, кому не лень! Вернее, все, кого туда загонят. Никто же не хочет из нормальных, знающих все нюансы военной специфики врачей за копейки туда идти! В наше время хоть как-то, но врачей специально готовили для работы в военкомате. Занятия какие-никакие проводили. А сейчас откомандируют самого молодого врачишку, сунут ему приказы, и все! Смотри, изучай, действуй! Ладно, если толковым окажется и сумеет сам в приказах разобраться, а если нет, то… – он не закончил фразу, а с силой рубанул липкий воздух правой ладонью.

– Да уж! – нахмурился я. – И что теперь?

– Теперь будем его увольнять из рядов вооруженных сил, – ответил за Мохова травматолог. – Вот прислали его для прохождения ВВК[2 - ВВК – военно-врачебная комиссия, выдает заключения о пригодности к воинской службе.]. Хорошо, что у них там до прыжков дело не дошло! Представляете, что было бы, если б у него вывих в воздухе произошел?!

– Нда-а-а! – протянул я. – И где же были глаза у того доктора, который ему «годен» написал?!

Вторым пациентом оказался Павел Морозов, призванный из Ивановской области две недели назад. У него было настолько выраженное искривление позвоночника, что мне поначалу привиделось, что его стриженая ушастая голова растет прямо из правого плеча, где она пребывала при разговоре. Но когда несчастный солдатик стянул с себя пижаму, то мы узрели, что имеет место выраженнейший сколиоз с нереально чудовищным уклоном позвоночного столба вправо. Этакая мрачная шутка природы и ивановского областного военкомата.

– Его тоже на ВВК прислали? – догадался я.

– Так точно! – по-военному, с грустью в голосе ответил Павел Сергеевич Князев – травматолог. – Будем списывать!

– А зачем их списывать, если они еще присягу не приняли? Разве нельзя их сразу обратно по домам отправить?

– Нельзя! Таковы правила. Раз пропустили на медкомиссии и они уже попали в войска, то теперь их можно списать только по решению ВВК.

– Так за чем же дело стало? – я внимательно посмотрел на говорившего травматолога. – Напишите нужную бумагу, и вперед! Чего парни тут зазря прохлаждаются?!

– Не все так просто, – кисло улыбнулся Павел Сергеевич, – вы ведь до этого с военной медициной не были знакомы?

– Бог миловал!

– А здесь не совсем все так просто, как на «гражданке». На списание может уйти не один месяц!

– А что так долго?!

– О-о-о, – покачал седой головой стоявший рядом полковник. – Вы еще узнаете, что такое ВВК! И с чем его едят! Мало того, – он кивнул в сторону скрученного в спираль военнослужащего, – что ему нужно будет пройти массу обследований, включая компьютерный томограф и УЗИ, не говоря уже о рентгене, и получить не одну консультацию узких специалистов, начиная от уролога, кардиолога и прочих, написать ПРАВИЛЬНО (он громко выделил голосом это слово) соответствующую бумагу, так еще и дождаться нужного ответа. А на это тоже уйдет время!

– И еще бумагу ту легко могут вернуть назад на исправление! Не там запятую поставил, – Павел Сергеевич улыбнулся чуть шире, – не так слово употребил, не все анализы собрал, не так подробно переписал заключения консультантов – сразу отдают на доработку.

– Военный бюрократизм? – участливо поинтересовался я.

– Нет! Просто военный! – не скрывая улыбки, ответил доктор Князев. – Существует даже специальная брошюра, изданная для внутреннего пользования в министерстве обороны, регламентирующая канцелярский язык для написания военных документов.

– Серьезно?!

– Уж куда серьезней! – подключился молчавший доселе лор-врач. – Я вот раз, помню, написал представление на ВВК и…

– Витя, давай после дорасскажешь! – полковник Мохов грубо прервал дышавшего смачным таким перегаром лорика и тактично оттеснил его собой на задний план. – А то мы так два часа все палаты обходить будем.

– Хорошо-хорошо, – живо согласился Виктор Стефанович Пивко, засунул подрагивавшими пальцами в рот свежий кубик мятного «Дирола» и, виновато опустив голову, спрятался за широкую спину травматолога.

Третий воин оказался с врожденным укорочением левой нижней конечности. Как весело произнес травматолог: «Всего-то на шесть сантиметров». При этом он так хромал при ходьбе, что у меня зародились сомнения, что этих злополучных сантиметров куда больше. А последний больной военнослужащий хоть и не имел явных физических пороков до призыва в Вооруженные силы, но, походив с месячишко у себя в части в тяжеленных берцах, так сбил свои слабые ноги, что заработал обширные потертости на коже стоп и теперь вынужден залечивать их в хирургическом отделении.

В остальных палатах картина повторилась как под копирку: обшарпанные, забывшие ремонт помещения, начиненные казенной ветхой мебелью с инвентарными номерами, раскуроченные розетки и забитые солдатики и матросики, по воле злого рока и военкома оказавшиеся в рядах российской армии.

Только в последних трех палатах попались матерые, сурового вида бойцы, получившие огнестрельные ранения на Юге. Но про свои увечья они не распространялись, ссылаясь на военную тайну. Я, уже будучи предупрежден насчет них, делал вид, что ребята свои повреждения получили при неосторожном обращении с оружием и с боеприпасами, как было написано в их историях болезни.

Парни с Юга держались особняком, молча переносили повышенное внимание к себе со стороны остальных военнослужащих и старались особо не откровенничать с медперсоналом. Мы тоже им в душу не лезли, а делали свое дело, пытаясь поскорей поставить их на ноги.

За последней палатой оказался узкий проход, ведший в соседнее здание. Я не удержался и в сопровождении коллег отправился туда. За лишенным дверей дверным проемом следовал длинный, усыпанный разнообразным строительным мусором широкий коридор. По обе его стороны шли просторные комнаты со следами «пыток»: вырванные вместе с косяками двери, грубо оторванный плинтус, развороченные стены и потолок. В одном месте, ближе к дальнему входу, отыскалась самая огромная дыра в потолке, которая неприкрыто зияла своей откровенной циничностью. Под ней, поджав под себя покореженный кронштейн, скорбно ржавела мятая бестеневая операционная лампа. На разбитых лампочных гнездах слезились мелкие осколки.

– Тут раньше у нас травматологическая операционная и травмотделение располагались с перевязочными и гипсовой, – едва сдерживая волнение, просипел травматолог. – Я тут в свое время, можно сказать, каждый гвоздик вот этими руками забил, каждую плиточку приклеил. – Он с нескрываемым сожалением посмотрел на сбитый кем-то недобрым голубоватый кафель и отвернулся.

– А кто же здесь так активно поработал? – недоуменно посмотрел я на коллег. – Кто, а главное, зачем все раскурочил?!

– Был приказ министра обороны Табуреткина о закрытии нашего госпиталя! Вот предыдущее начальство и велело все здесь демонтировать. Здание выставлялось на торги, и медицинское оборудование в нем было лишним, – сухо прокомментировал суровый полковник.

– Туда можете не ходить! – предупредил меня лишенный сентиментальности Яков Сергеевич, узрев, что я, старательно обходя битое стекло на истерзанном линолеуме, направился дальше по коридору. – Там тоже разгром! Везде, во всем госпитале, одно и то же – разруха! Вот мы своими силами только хирургию, терапию и инфекционное отделение от мусора расчистили и начали работать.

– А сколько всего отделений было до закрытия?

– То ли двадцать пять, то ли двадцать шесть, уже и не помню, – печально ответил старый хирург. – А какой госпиталь был! Красота! Силища!

– Одно наше лор-отделение чего стоило! – мечтательно произнес Виктор Стефанович. – На весь советский, а после российский флот гремело! А теперь в нем старые кровати складированы.

Обход показал мне, что в отделении царит полнейший развал что в палатах, что в остальных помещениях. Разумеется, по сравнению с остальным госпиталем хирургия выглядела значительно лучше, но все равно пациентам находиться в таких условиях было немыслимо. К тому же, кроме полусекретных бойцов в последних трех палатах, в настоящем лечении нуждались от силы два-три человека. Так как часть солдат и матросов надлежало списать из армейских рядов, а часть страдала нетяжелыми заболеваниями, у меня возникла идея перевести всех военнослужащих в другие госпитали, а самим заняться ремонтом. Я поделился своими соображениями с врачами отделения. Они как-то без особого энтузиазма посоветовали обсудить сей вопрос с начальником госпиталя.

– Денег нет! И не будет! – коротко отрезал подполковник Волобуев на мой телефонный звонок.