Записки хирурга военного госпиталя

– Я вас прекрасно понимаю, – донеслось мне вслед, – только если вы не можете вовремя подойти на пробу, то в другой раз отправьте кого-нибудь вместо себя.

«Странно, кого я отправлю? – мелькнуло у меня в голове. – Если я дежурный врач?»

– Да вы можете любого доктора на отделении попросить сходить на пробу, – пришла мне на помощь дежурная повар Наталья, слышавшая наш диалог, приятная молодая женщина с симпатичным, но грустным лицом. – Многие так делают. Ведь, по сути, это простая формальность. Главное, чтоб в журнале была соответствующая запись и подпись дежурного врача.

– Выходит, – я вытер вымытые руки о свежее вафельное полотенце, любезно поданное мне поваром, – вас, по сути, только одна Подвывалова по-настоящему контролирует?

– Ой, что вы, доктор! – отчаянно замахала руками повар. – У нас тут столько контролеров, что только успевай уворачиваться, – она кисло улыбнулась. – Да, ладно бы еще во время работы проверили бы, а то… – она вдруг замолчала, потупив взор.

– А то что? – поднял я на нее свои глаза, оторвавшись от чудной картофельной запеканки, что источала передо мной тонкий аромат свежеприготовленного блюда.

– Могут еще и вне работы проверить, – собравшись духом, выпалила собеседница.

– Это как понимать?

– Очень просто. Вот не далее как вчера, когда я уже ушла с работы домой, так военные ревизоры, а они у нас почитай каждую неделю все чего-то проверяют, не поленились за мной погнаться. Уже на автобусной остановке нагнали и потребовали показать содержимое сумочки.

– И вы показали?!

– Показала. А куда деваться? Я, честно сказать, растерялась поначалу. Они вдвоем, два мордатых кабана, подбежали ко мне. Корочки свои красные сунули в лицо и потребовали открыть сумочку.

– Но вы же имели полное право отказаться, – покачал я головой. – Какое эти самые военные ревизоры имели право рыться в ваших вещах, да еще на улице, и вне госпиталя?

– Могла, – согласно кивнула Наталья. – И никакого права они не имели. Тут вы точно подметили. Но я в тот момент почти ничего не соображала. Я ужасно растерялась. Они ТАК на меня посмотрели.

– Веселые у вас тут нравы. Ничего не скажешь. А чего они хотели? Что вы в дамской сумочке кусок мяса унесете? Или свиной окорок?

– Да Бог с вами. Я за двадцать лет работы ни одного грамма продуктов со столовой не вынесла.

– Извините, я не хотел вас обидеть.

– Да ничего. Мы уже привычные. Народ наш как мыслит – раз работаешь в столовой, то обязательно рыльце должно быть в пушку! Обязательно чего-нибудь да упрешь из продуктов. Ведь так?!

– Лично я так не думаю.

– Вы, может быть, и не думаете, а другие еще как! Ох! Большинство людей считает, что если ты с продуктами хоть как-то связан, то не избежишь искушения. А ведь я и ничегошеньки не беру, – повар смахнула набежавшую в уголки глаз влагу и выбежала из комнаты.

Остаток ужина пришлось провести в гордом одиночестве. В голову лезли всякие нехорошие мысли относительно окружающей меня несправедливости. Встав из-за стола, я хотел пойти разыскать убежавшую женщину и хоть как-то ее успокоить. Но тут в кармане настойчиво зазвонил сотовый телефон и голосом дежурной медсестры призвал меня в приемный покой. Привезли инфекционного больного. Пришлось наскоро оставить след в журнале снятия проб и, чертыхаясь про себя, совсем не бодрым шагом направиться в приемный покой.

Перспектива заниматься инфекционными больными вызывала в моей душе немой протест и бурю негатива. Зачем мне, хирургу, принимать больных, мягко говоря, не по профилю. Но возмущайся, не возмущайся, а тут так поставлено. И вот я уже сижу за столом дежурного врача, а молодой упитанный сержант с медицинскими эмблемами в петлицах уже бойко докладывает, выкладывая передо мной медицинские книжки:

– Рядовой Турдайбегенов – ветрянка! Рядовой Бисбиканов – ветрянка! Рядовой Смолин – энтероколит! Разрешите идти?

– Стой! – хмурю брови. – Куда идти?

– Назад в часть, – наивно улыбается сержант, растягивая в стороны толстые рубиновые щечки. – Ведь вы же их госпитализируете? А меня машина на проходной ждет. Мне еще до полка часа три по темноте пилить.

– А ты уверен, что я их госпитализирую? – я демонстративно играю желваками, умышленно затягивая время, лихорадочно вспоминая, что же мне известно про ветряную оспу и энтероколит. Растянувшаяся на три минуты пауза ничего не дала. В голову абсолютно ничего путного не лезло. Стоящий напротив сержант как-то сразу осунулся и стал нервно теребить в руках свою новенькую шапку.

– Товарищ доктор! Так вы сами на них гляньте! Вон у Турдайбегенова вся рожа и тело в характерных пустулах и везикулах. И Бисбиканов не лучше выглядит. А Смолин, простите, дрищет дальше, чем видит! По двадцать раз на дню!

– Пустулы, говоришь? – я провел суровым взглядом по сидевшим в ряд на жесткой кушетке бойцам, от чего они заметно съежились и потупили взор.

– Ага, пустулы. И еще везикулы, – военфельдшер согласно кивнул и небрежно подозвал к нам крайнего солдатика со стриженной наголо шишкастой головой явно не европейского вида насаженной на тонкую шейку, закованную в широкий ворот армейского ПШ. – Турдайбегенов, ко мне! Гляньте, какие у него характерные волдыри на лице.

– Ты по-русски понимаешь? – окинул я взглядом худосочного азиата в мешковатой форме с заметными красными пятнами и похожими на мелкую светлую икру пузырящимися на скуластом лице.

– Так точно! Хорошо понимаю! – четко по-военному отрапортовал больной. – Я же университет в Кургане закончил.

– Сельхоз! – прищурился я, стараясь сквозь мрачный бледно-кофейный свет 60-ваттной лампочки разглядеть собеседника.

– Почему сразу сельхоз?! Филфак! Русский язык и литература!

– Да, ну?! – я уже с уважением посмотрел на солдата. – Русский язык и литература?!

– Так точно! Даже полгода успел в одной элитной гимназии попреподавать!

– Не пожалели, значит, филолога?! – я покосился на напрягшегося рядом военфельдшера, замершего под моим тяжелым взглядом.

– А что вы так на меня смотрите? – поежился медик. – Это не я его в армию призывал! И, если хотите, я сам медицинский университет закончил! Врач-стоматолог по диплому! А вот теперь тут фельдшером тулюсь!

– А вы что закончили? – я перевел пытливый взгляд на остальных затихарившихся на скрипучей кушетке солдатиков.

– Я химик-технолог! Химия твердого тела! Санкт-Петербургский технологический институт! – уныло поведал Бисбиканов.

– Вологодская молочно-хозяйственная академия! Машины и аппараты пищевых производств! – с заметным вологодским оканьем выдавил из себя скрюченный в три погибели Смолин. – Разрешите выйти в туалет?

– Валяй! – кивнул я и вышел в коридор следом за ним. – Валентина Ивановна, – подозвал я к себе дежурную медсестру, пожилую женщину с мягким добрым взглядом, – у вас опыта побольше моего. Гляньте, пожалуйста, есть у бойцов ветрянка?

– Похоже, – тихо сказала мне медсестра, осмотрев кожный покров филолога и химика. – Надо их на инфекционное отделение срочно поднимать.

– Вот, а я что говорил, – вдруг просиял стоматолог. – Самая натуральная ветрянка! Товарищ врач, разрешите, уже поеду в часть? Уже вон ночь на дворе.

– Поедешь. Поедешь. Вот только специалист по молочным агрегатам из туалета вернется. Осмотрю его. И если будем госпитализировать, то отпущу тебя.

– Ну, товарищ доктор, – взмолился сержант, – мне же еще почти двести км ехать! Да энтероколит у него! С горшка не слазит!

– Отставить разговоры! – я громко перебил его и постарался перевести разговор в другое русло. – Ты вот лучше скажи, у вас в части много таких?

– Каких таких? – чуть не плача от досады, переспросил фельдшер.

– С высшим образованием?!

– Да, считай, процентов семьдесят. Военные же кафедры почти во всех вузах давно ликвидировали! Я же вот тоже с высшим образованием, а вынужден фельдшером служить.

– Странно. – Я нахмурил лоб и посмотрел на сконфуженного стоматолога. – Что же, министерство обороны без вас зачахнет?

– Не ко мне вопрос.