Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

Одновременно армия отныне рассматривала себя как истинную носительницу чести и республиканских идеалов: «Армия в нашем лице требует, чтобы правосудие совершилось над грабителями, которые бесчестят имя француза; она желает, чтобы были возмещены все разорения, содеянные против правил человечности в домах и церквях, принадлежащих государствам, состоящим в мире с Республикой»[54 - Ibid.].

Мятеж с трудом удалось погасить, причем только тогда, когда генерал Массена, считавшийся солдатами и офицерами одним из главных пособников коррумпированных чиновников, покинул армию, передав командование другому генералу.

Впрочем, наряду с недоверием и враждебностью к правительству, отсутствием морального подъема и веры в правоту своего дела, армия с точки зрения чисто профессионально-технической в общем скорее улучшилась. За годы непрерывной войны солдаты и офицеры получили огромный боевой опыт. Дезертировать же было так легко, что, можно сказать, в рядах остались лишь те, кто хотел этого. В результате почти все источники сходятся на том, что французские войска того периода времени, несмотря на истрепанные, разношерстные мундиры, четко маневрировали на учебном плацу и под огнем, храбро сражались в бою.

В общем, несмотря на неспособность и коррумпированность французского правительства, коалиции навряд ли пришлось бы рассчитывать на легкую победу, если бы Бонапарт с 35 тыс. отборных солдат и целой плеядой блестящих генералов не оказался совершенно отрезанным от событий на европейском театре военных действий. Отсутствие этих элитных сил давало союзникам дополнительное преимущество.

К весне 1799 г. они смогли двинуть против республики более 330 тыс. солдат. Разумеется, эти войска были разбросаны на широком фронте от Голландии до Северной Италии, однако на ряде участков у союзников численное превосходство было полуторакратное, даже двукратное.

Еще до начала боевых действий на континенте русский флот совместно с турецким произвел успешную военно-морскую операцию. 1 октября 1798 г. русская эскадра под командованием адмирала Ушакова[55 - Русская эскадра: 6 линейных кораблей, 7 фрегатов, 3 легких судна, общая численность артиллерии 792 орудия, общая численность экипажей 7406 человек.Турецкая эскадра: 4 линейных корабля, 6 фрегатов, 18 легких судов, общая численность экипажей 6000 человек.]подошла к Ионическим островам. Русские десанты быстро овладели почти всеми островами. Исключение составил остров Корфу, где французы заперлись в мощной крепости, и небольшой остров Видо, также хорошо укрепленный республиканцами. 29 февраля 1799 г. в ходе ожесточенного штурма русско-турецкий десант захватил остров Видо, а французский гарнизон на Корфу был полностью блокирован, сама крепость осаждена с помощью десантов с кораблей и нескольких тысяч албанцев, которых турки прислали на помощь Ушакову. 2 марта 1799 г. после упорной обороны генерал Шабо, комендант крепости, капитулировал. В плен попали 2930 французских солдат и офицеров. Выбив французов с Ионических островов, русский флот получил базу для дальнейших операций в Средиземном море.

В тот момент, когда решалась судьба Корфу, боевые действия начались и на континенте. Неаполитанский король, которому англичане и австрийцы дали добрый совет поскорее проявить активность, решил разгромить Римскую республику. Неаполитанские войска под командованием австрийского генерала Макка, которому еще суждено будет не раз быть упомянутым на страницах этой книги, двинулись вперед. Малочисленные французские отряды оставили Рим 26 ноября, но уже буквально через несколько дней, усиленные подкреплением, пришедшим с севера, республиканцы перешли в стремительное контрнаступление. Войска Макка были вдребезги разгромлены, и уже через несколько дней французы оказались под стенами Неаполя. Король и королева бежали на Сицилию. Главнокомандующий французской армией генерал Шампинне вступил в Неаполь, и в скором времени королевство было также «революционизировано». В январе 1799 г. здесь была провозглашена так называемая Партенопейская республика.

Как уже отмечалось, армия Журдана форсировала Рейн 1 марта и двинулась вглубь Германии. Несколько дней спустя генерал Массена со своими войсками развернул наступление в Швейцарии. Массена на первых порах добился некоторых успехов и разбил ряд австрийских отрядов, однако 23 марта он был остановлен на сильной позиции у Фельдкирха и после неудачного боя вынужден был отойти. Что же касается Журдана, то его наступление завершилось провалом. Эрцгерцог Карл собрал свои силы и 25 марта нанес французской армии поражение в битве при Штокахе. Через несколько дней французы вынуждены были отойти за Рейн.

В Северной Италии французы также первыми начали наступление, стремясь разгромить австрийцев до подхода русских войск. Со значительным опозданием по отношению к армиям, действовавшим в Швейцарии и Германии, генерал Шерер, командующий французскими войсками на Севере Италии, перешел в наступление против австрийской армии генерала Края. Однако и здесь французское наступление захлебнулось. А через несколько дней, 5 апреля, в сражении при Маньяно австрийцы нанесли Шереру поражение, и он вынужден был отойти за реку Адду, уступив тем самым силам неприятеля значительную территорию.

Таким образом, еще до прибытия русских войск на театр войны в Северной Италии и Швейцарии дела складывались для французов не самым лучшим образом.

С подходом же русских частей и приездом на театр военных действий А. В. Суворова союзники получили решающий перевес в силах.

Впрочем, речь идет не только о численности. Отныне во главе союзных войск стоял человек, обладавший несгибаемой волей, огромной энергией и жаждой победить. На смену педантизму и осторожности пришел порыв и дерзость. «Надо атаковать!!! Холодное оружие – штыки, сабли!» – гласит первая же инструкция Суворова его новым австрийским подчиненным. «Смять и забирать, не теряя мгновения, побеждать все, даже невообразимые препятствия, гнаться по пятам, истреблять до последнего человека. Казаки ловят бегущих и весь их багаж; без отдыху вперед, пользоваться победой! Пастуший час! Атаковать, смести все, что встретится, не дожидаясь остальных… Забавлять и веселить солдата всячески. Никаких сигналов, ни труб, ни барабанов. Говорить вполголоса! Не надо патрулей, берегись рекогносцировок, которые раскрывают намерения. Твердость, предусмотрительность, глазомер, время, смелость, натиск, поменьше деталей и подробностей… Колонны в атаке стремительно атакуют штыками вместе с кавалериею, если нужно, неприятельские аванпосты; головы не ожидают развертывания вправо или влево в линии или средние колонны; кавалерия нужна, чтобы рубить и гнать аванпосты и овладеть артиллериею; …затем она, не увлекаясь далее, возвращается через интервалы на свое место: уже неприятель близок, линия формируется в мгновение ока, без педантизма, скорым шагом; если разорвана – не беда, стрелков не надо, вперед скорым шагом!»[56 - Золотарев В. А. Генералиссимус А. В. Суворов: вершины славы. М., 1999. С. 64–65.]

Суворов принял командование союзной армией 15 апреля 1799 г. в Валеджио и тотчас распорядился о начале наступления. Австрийцы и русские под его командованием, форсированными маршами, ринулись вперед. И 26–27 апреля в серии боев на реке Адда нанесли сокрушительное поражение войскам Шерера. 29 апреля Суворов вступил в Милан, а уже 25 мая его войска были в столице Пьемонта – Турине.

Французская армия под командованием генерала Макдональда, находящаяся на юге Италии, вынуждена была оставить все свои завоевания и спешно двигаться на помощь войскам на севере. Однако Суворов стремительно бросился на части Макдональда и в упорнейшей трехдневной битве на реке Треббии 17–19 июня нанес поражение французам, несмотря на все их мужество и на умелое командование молодых талантливых генералов. Генерал Моро, который после поражения Шерера принял командование французскими войсками в Северной Италии, не успел подойти на помощь своему товарищу по оружию. В конечном итоге остатки французских войск вынуждены были отступать в Геную.

На юге, с уходом армии Макдональда, союзники получили возможность без труда установить контроль над южной частью Апеннинского полуострова. Уже незадолго перед уходом основных сил французов южнее Неаполя стали действовать банды религиозных фанатиков, которые убивали всех тех, кто поддерживал республиканцев. Нужно сказать, что, несмотря на благие намерения, методы действия этих повстанцев навряд ли могут вызвать большой восторг. Даже консервативный русский историк Милютин, автор замечательного труда по истории войны 1799 г., при всем своем сочувствии к делу контрреволюции вынужден был написать: «В числе предводителей инсургентов были и такие люди, которые именем своим позорили знамя королевское, люди, достойные быть только атаманами разбойничьих шаек. В Абруццах ратовал некто Пронио, расстриженный аббат, осужденный на галеры за смертоубийство; Гаэтано Маммоне, приводивший в трепет самые окрестности Неаполя, прославился перед всеми прочими неслыханным зверством; современники утверждают, что он находил забаву в мучениях своих жертв и с наслаждением пил из черепа кровь человеческую. Сподвижником его был знаменитый разбойник Микеле Пецца (Michele Pezza), прозванный Фра Диаволо»[57 - Милютин Д. А. Указ. соч. Т. 1. С. 470–471.].

С уходом войск Макдональда отдельные отряды контрреволюционеров соединились в целую армию, которую возглавил кардинал Фабрицио Руффо. Это войско в скором времени достигло численности почти 30 тыс. человек и двинулось на Неаполь. Вместе с отрядами Руффо в Неаполь шли и 600 русских моряков под командованием капитана Белле, высадившихся на сушу с кораблей эскадры Ушакова. Если русские моряки в военном отношении придавали сплоченность нестройным толпам Руффо, то контролировать действия своих союзников они никак не могли. 13 июня 1799 г., после того как отряд Белле овладел мостом у входа в Неаполь, в город ворвались обезумевшие от ярости полчища кардинала. С 13 по 15 июня в городе продолжались бои и дикая бойня республиканцев.

Вот что об этом пишет уже упомянутый Милютин: «В продолжение нескольких дней Неаполь представлял страшную картину убийств, пожара и грабежа. Ополченцы кардинала, соединившись с буйным лаццарони, упивались кровью, придумывая казни самые мучительные: душили, жгли, терзали, не разбирая ни правых, ни виноватых. Не было пощады ни женщинам, ни детям, ни старикам. Несчастных раздевали донага, водили по улицам, провожая ругательствами и побоями, издеваясь над страданиями невинных жертв. Никому и нигде не было убежища от зверств кровожадной сволочи. Многие покушались бежать из города, переодетые в женские платья; но редким удавалось спастись. Другие прятались в подземные трубы; но изверги стерегли у выходов и тут беспощадно убивали»[58 - Там же. С. 624.].

Остатки французских войск и несколько тысяч неаполитанских республиканцев заперлись в нескольких мощных фортах: Кастель-Нуово, Кастель-дель-Ово и Сант-Эльмо. Однако помощи было ждать неоткуда, и после нескольких дней обороны, положившись на слово русского офицера, гарнизоны фортов капитулировали на условии эвакуации их в Геную, занятую еще республиканскими войсками. Однако в этот момент в Неаполь прибыла эскадра адмирала Нельсона и неаполитанская королевская чета. Растоптав условия капитуляции, англичане и роялисты повесили республиканцев на реях кораблей. Более того, не удовольствовавшись этими казнями, скоро суды, учрежденные в Неаполе, приговорили к смерти еще 40 тыс. человек!

Юг Италии, как и большая часть севера, был потерян для республиканцев. В скором времени отряды коалиции вступили также и в Рим. В руках французов оставался только клочок побережья в районе Генуи. Здесь собрались все остатки республиканских войск. Сюда Директория прислала нового командующего. Это был молодой, талантливый и отважный генерал Жубер. Он отличился в Итальянском походе Бонапарта и слыл одним из лучших его помощников. Перед отправлением в Италию он женился на молодой красавице и, выезжая в поход, пообещал своей жене вернуться с победой. Едва прибыв к армии, Жубер, горя нетерпением превзойти подвиги Бонапарта, сконцентрировал войска и сразу двинул их в наступление. Жуберу удалось собрать примерно 35 тыс. солдат. Перед ним было 52 тыс. русских и австрийцев, но молодой полководец не раздумывал. И 15 августа 1799 г. у местечка Нови он принял неравный бой. Едва только загремели первые выстрелы, как он оказался в первых рядах, и пуля тирольского стрелка сразила его, попав в самое сердце. Командование принял Моро. Несмотря на гибель своего полководца и численное превосходство союзников, французы дрались с бешеной отвагой. Но с противоположной стороны было не меньше упорства и ярости. В конечном итоге численное превосходство сыграло свою роль. Французская армия была разгромлена и вынуждена была откатиться в Генуэзскую Ривьеру.

Таким образом, в то время как на Рейне эрцгерцог Карл, несмотря на серьезный численный перевес своих войск, не сумел воспользоваться плодами своих первых успехов, в Италии всего лишь за пять месяцев были разгромлены все французские армии, и коалиция господствовала отныне на всем полуострове. Нужно сказать, что в успехах русско-австрийских войск под командованием Суворова немалую роль сыграл и политический фактор. Разделяя идеи императора Павла в этом вопросе, Суворов вел войну не во имя достижения материальных выгод, а прежде всего войну идеологическую. Главной задачей он видел восстановление попранных тронов и алтарей и борьбу с влиянием идей Великой французской революции. Это можно было сделать только при условии, что союзники будут вести войну бескорыстную, отличную от той кровавой бойни, которую устроили роялисты в Неаполе. Суворов стремился поддерживать в своих войсках строгую дисциплину и привлечь на свою сторону население итальянских государств не диким террором, а наоборот – демонстративным уважением к правам и обычаям местного населения. При въезде в Милан в воскресенье 29 апреля 1799 г., в день, который совпал с праздником Пасхи, русский полководец, подойдя к архиепископу, поцеловав руку священника, сказал: «Я прислан восстановить древний престол папский и привести народ в послушание монарху его. Помогите мне в святом деле».

«Вооружитесь, народы италийские! Стремитесь к соединению под знамена, несомые на брань за Бога и веру, – писал Суворов в обращении к итальянскому народу. – Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? Не довершают ли они вашего разорения жестокостию военных поборов? Все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, которые повергают семейства в плачевную бедность, похищают у них сынов… Смотрите на героев, от севера для спасения вашего пришедших. Все зримые вами храбрые воины стремятся освободить Италию… Возобновлены будут законы, вера и всеобщее спокойствие, коих вы тщетно желали в томлении под игом трехлетнего рабства. При власти грядущей и служители божьих алтарей примут на себя священный сан свой и обретут возвращенную им собственность»[59 - Золотарев В. А. Указ. соч. С. 100.].

Но именно этот подход к политическим вопросам Италии вызвал серьезные разногласия в лагере союзников. Общеизвестно, что всякая коалиционная армия трудно управляется. У каждой державы, составляющей коалицию, есть свои политические цели, свои интересы. Поэтому чуть ли не по каждому поводу возникают разногласия, которые приходится решать часто в ожесточенных спорах, а многие из разногласий вообще не находят решения. (Речь идет, конечно, о «настоящей» коалиции, а не о том случае, когда союзники являются таковыми только по названию. Например, малочисленные контингенты итальянских республик, сражавшиеся на стороне французов, были всего лишь войсками вассалов. У них не было своих политических целей, а была лишь одна задача – с большей или меньшей эффективностью служить интересам державы-покровительницы.) Если же учитывать несходство характера русского полководца и австрийских генералов, различия в организации боевой подготовки и привычках русской и австрийской армии, можно предположить, что трений и противоречий избежать было бы очень сложно. Так оно в действительности и произошло.

Как только русско-австрийские войска под командованием Суворова одержали важные победы и вытеснили французов почти со всей территории Италии, сразу встал вопрос о том, что делать дальше. Каким образом использовать военный успех в сфере политической. Для императора России и точно исполняющего его волю полководца сомнений не было – война велась во имя восстановления попранных тронов и алтарей, следовательно, первое, что необходимо было сделать, это вернуть старые, свергнутые французами власти. Все это прежде всего касалось Пьемонта (Сардинского королевства), ведь именно сардинский король Карл Эммануил явился в наибольшей степени «жертвой» французских республиканцев. Он вынужден был отречься от престола и жил вдалеке от своих континентальных владений на острове Сардиния. В соответствии с данными ему инструкциями тотчас по занятию Пьемонта Суворов пригласил свергнутого короля вернуться в свои владения, распорядился о восстановлении прежнего порядка и королевской пьемонтской армии. Сам император Павел направил любезнейшее письмо Карлу Эммануилу. Но император и полководец неожиданно встретили резкую враждебность этим планам со стороны австрийцев.

Австрийцы, которые составляли четыре пятых союзной армии, хозяйничали на территории Пьемонта как в завоеванном вражеском государстве. Австрийским командованием был назначен имперский комиссар граф Кон-чини, который стал распоряжаться всеми доходами страны. Пьемонт был буквально задавлен поборами, так что жители быстро утратили энтузиазм по поводу их «освобождения», причем все доходы направлялись только на одну цель – удовлетворять потребности австрийских войск. Даже пушки из пьемонтских арсеналов были направлены для вооружения австрийских крепостей.

Но это еще не все и не самое главное. Австрийцы потребовали высылки с территории Пьемонта уполномоченного сардинским королем графа Сент-Андре, который пытался восстановить прежние власти. А что касается самого короля, то его просто-напросто не пустили в свои владения. Несмотря на многочисленные письма Суворова и лично императора Павла, австрийское правительство осталось непреклонным: Карлу Эммануилу нечего делать у себя дома! «Пусть король совсем забудет о Пьемонте, – провозгласил после ухода русских войск из Северной Италии начальник штаба австрийской армии генерал Цах, – страна эта завоевана австрийцами, и, следовательно, главнокомандующий австрийский имеет один право распоряжаться в Пьемонте, точно так же, как он распоряжался бы, если б вступил с армией в Прованс или другую область Франции…»[60 - Милютин Д. А. Указ. соч. Т. 2. С. 340.]

Иначе говоря, выходило, что австрийцы воевали не за освобождение Пьемонта от французов, а за завоевание этой страны! Становилось вообще непонятно, зачем русским сражаться в отдаленных землях. Война имела смысл для Павла и для России только в том случае, если это была война идеологическая, направленная на поддержку консервативных монархических принципов, главной целью которой был как раз не захват новых территорий, а восстановление прежних порядков. И уж тем более, русский император не собирался тратить огромные средства и жизнь своих подданных для того, чтобы завоевывать земли для иностранных держав.

В конечном итоге, не получая никакого ясного ответа на совершенно недвусмысленные требования, Павел I взорвался. Прежде всего он выразил свое возмущение графу Разумовскому, русскому послу в Вене, который настолько обавстриячился, что защищал какие угодно интересы: австрийские, английские, но только не русские. «Имея в виду поступки венского двора в последнее время, – писал император Павел I, – перемену тона его после побед, одержанных фельдмаршалом Суворовым, бесконечные интриги, препятствующие ходу военных действий, наконец, явные стремления к завоеваниям и новым приобретениям, я удивляюсь ослеплению этой державы, которая была уже раз на краю гибели, по-видимому, снова хочет ей подвергнуться… Зачем противиться устроению войск короля сардинского? Хочет ли Австрия одна бороться с врагом, который отнял у нее Милан и Нидерланды, который поколебал и разорил Италию и большую часть Германии, который подступил почти к самым воротам Вены?.. Я многое вижу и молчу. Я заключил союз с державами, которые призвали меня на помощь против нашего врага общего; руководимый честью, я поспешил на защиту человечества; я пожертвовал тысячами людей для общего блага; но, решившись низвергнуть настоящее правительство Франции, я никак не намерен терпеть, чтобы какое-либо другое стало на его место и в свою очередь сделалось ужасом для соседственных государей, присваивая себе владения их»[61 - Там же. С. 175.].

Отношения между Суворовым и австрийскими полководцами стали столь напряженными, а присутствие русских войск в Северной Италии настолько мешало планам австрийцев, что последние были готовы на все, лишь бы убрать русских из Италии. Так возник план сосредоточения всех русских войск в Швейцарии с последующим наступлением с территории этой страны на Францию. В этот момент на севере Швейцарии появился русский корпус под командованием Римского-Корсакова (около 27 тыс. человек), здесь же сражались формально приписанные к русской армии войска принца Конде. Вместе с русскими полками, действовавшими в Ломбардии и Пьемонте, общее соединение позволило бы сконцентрировать на территории Швейцарии значительные силы, которые вполне могли бы действовать самостоятельно под командованием Суворова.

Разумеется, подобная переброска сил не приводила в восторг старого фельдмаршала, тем не менее воевать совместно с австрийцами он уже больше не мог. Именно поэтому император Павел I и Суворов согласились с довольно экстравагантным планом австрийского командования, в соответствии с которым армия Суворова должна была пересечь Швейцарские Альпы, чтобы соединиться с Римским-Корсаковым в районе Цюриха. При этом находившиеся поблизости от Римского-Корсакова австрийские соединения перебрасывались севернее, чтобы действовать против французов на Рейне. Ясно, что, по мысли Суворова, переброска австрийцев на север могла произойти только с подходом к Римскому-Корсакову русской армии из Италии, так как недалеко от Цюриха французы обладали немалыми силами. Здесь было более 30 тыс. республиканских солдат под командованием одного из способнейших французских генералов Массена. 21 сентября армия Суворова (21 тыс. человек) вступила в горы. Однако соединиться с Римским-Корсаковым ему не удалось. Австрийские войска под личным началом эрцгерцога Карла (36 тыс. человек), не дожидаясь подхода войск из Италии, ушли на средний Рейн, за ними последовали и другие австрийские части.

Римский-Корсаков, таким образом, остался один на один с предприимчивым французским полководцем. Более того, русский генерал не отличался большими стратегическими талантами и разбросал свои и без того слабые силы широким кордоном. 25 сентября 1799 г. Массена перешел в наступление, форсировал реку Лимат и в ожесточенном сражении 25–26 сентября нанес сокрушительное поражение войскам Римского-Корсакова (битва под Цюрихом). Одними только пленными русские потеряли 5200 человек. Французы захватили также 26 пушек, девять знамен и весь обоз. В плен попали три русских генерала.

Суворов узнал о разгроме, когда до Цюриха оставалось уже всего 60 километров. В этой ситуации путь вперед был невозможен. 29 сентября Суворов созвал военный совет. «Корсаков, – начал свою речь полководец, – разбит и прогнан за Рейн! Готце пропал без вести, и корпус его рассеян! Елачич и Линкен ушли! Весь план наш расстроен. Теперь мы среди гор, окружены неприятелем, превосходным в силах. Что предпринять нам? Идти назад – постыдно; никогда еще не отступал я. Идти вперед к Швицу – невозможно: у Массена свыше 60 тыс.; у нас же нет и 20. К тому же мы без провианта, без патронов, без артиллерии… Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели… Теперь одна остается надежда… на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские…»

То, что произошло дальше, описано с пиететом в сотнях русских военно-исторических книгах. И действительно, есть чему восторгаться. Преследуемые со всех сторон, полки Суворова, ведя ожесточенные арьергардные бои, преодолели все невообразимые препятствия и соединились в начале октября с остатками войск Римского-Корсакова и австрийцами. Однако это было слабым утешением и ничего не меняло в стратегических результатах похода. Значительная часть Швейцарии была утрачена для союзников, корпус Римского-Корсакова разбит, а от армии Суворова оставалось лишь 15 тыс. изнуренных солдат.

Практически в это же время закончилось катастрофой еще одно предприятие союзников. В конце августа 1799 г. 33-тысячный русско-английский корпус под командованием герцога Йоркского высадился в Голландии. В составе корпуса было около 11 тыс. русских солдат под командованием генерала Германа. Союзники надеялись на легкую победу, в частности рассчитывая на помощь со стороны голландцев, недовольных республикой. Однако все оказалось совсем не так. Без всякой помощи местного населения англо-русские войска были остановлены франко-батавской[62 - Батавская республика – название дочерней республики, образованной на территории Голландии.] армией генерала Брюна. Несмотря на то что силы Брюна были невелики (около 22 тыс.), ему удалось не только задержать союзников, но и блокировать их. В пяти сражениях, которые произошли между войсками герцога Йоркского и республиканцами, русско-английская армия потеряла около 10 тыс. убитыми, ранеными и пленными, причем в сражении под Бергеном республиканцы не только добились успеха, но и взяли в плен самого генерала Германа.

18 октября командующий союзными войсками вынужден был подписать конвенцию с французами, согласно которой английские и русские войска очищали территорию Батавской республики, причем англичане в качестве компенсации за свободный выход из страны обязались возвратить французам всех когда-либо взятых французских пленных. Интересно, что в то время, как английские войска вернулись на родину, русских солдат в Англию не пустили. Британский флот отвез их на острова Джерси и Гернеси, где они среди зимы были брошены фактически без пропитания, без одежды и обуви на произвол судьбы.

Не слишком-то удачно складывались отношения между союзниками и на море. Адмирал Ушаков и Нельсон были явно не созданы для дружбы. Спесь и самоуверенность, с которой английский адмирал обращался с русским союзником, вызвали резкий ответ со стороны Ушакова. В своих письмах Нельсон говорил, что Ушаков «держит себя так высоко, что это невыносимо» и «под вежливой наружностью русского адмирала скрывается медведь». Нельсон был очень обеспокоен утверждением русского присутствия на Средиземноморье и всячески отклонял проекты совместных действий против французского гарнизона на Мальте. Этот остров был нужен ему как база английского флота, и он вовсе не собирался после капитуляции французов (а она рано или поздно должна была произойти, так как французский отряд на Мальте под командованием генерала Вобуа был полностью блокирован английским флотом) отдавать остров каким-то там рыцарям.

Все это вместе не могло не взбесить Павла I, и дело здесь вовсе не в неуравновешенности российского императора. Сущность войны была полностью извращена. Оказалось, что русские солдаты и моряки не жертвовали своими жизнями для того, чтобы восстановить справедливость и монархический строй, а служили орудиями захватнической политики венского двора и алчности английских купцов.

Особенно Павел был поражен событиями в Швейцарии, которые привели русские войска к настоящей катастрофе. 22 октября (11 октября по старому стилю) царь отправил жесткое и недвусмысленное письмо австрийскому императору Францу: «Вашему Величеству уже должны быть известны последствия преждевременного выступления из Швейцарии армии эрцгерцога Карла, которой по всем соображениям следовало там оставаться до соединения фельдмаршала князя Италийского [Суворова. – Примеч. ред.] с генерал-лейтенантом Корсаковым. Видя из сего, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя что политика его совершенно противоположна моим видам и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу монархию… я с тою же прямотою, с которою поспешил к Вам на помощь и содействовал успехам Ваших армий, объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах и займусь собственными выгодами моими и других союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством…»[63 - Там же. С. 345.]

Письмо русского монарха было вручено лично императору Францу новым послом в Вене графом Колычевым на специальной аудиенции 5 ноября 1799 г. и произвело эффект разоравшейся бомбы. С трудом оправившись после шока, произведенного чтением послания, австрийский император и его первый министр барон Тугут попытались задобрить русского дипломата комплиментами. Император вообще заявил, что приложит все старания, чтобы найти виновников произошедших «недоразумений», а Тугут вдруг стал восхвалять доблесть русских войск, прося по возможности задержать их возвращение на родину. Одновременно австрийский монарх направил Суворову послание, в котором уговаривал знаменитого полководца отложить по крайней мере возвращение русских войск на родину. Еще более настоятельное письмо получил Суворов от эрцгерцога Карла. Эрцгерцог стремился сыграть на струнах честолюбия русского полководца, говоря, что французы будут теперь хвастаться повсюду, что победили русскую армию, со своей же стороны эрцгерцог клялся в верности и обещал всевозможную поддержку.

Но все было напрасно. Царь категорически запретил слушать какие-либо предложения со стороны австрийцев. 20 (9) ноября он написал Суворову: «Желаю, чтобы Вы продолжали не делать никакого внимания пропозициям [предложениям. – Примеч. ред.] со стороны Цесарцев для содействия наших войск с ихними и продолжали бы приближаться к пределам империи Нашей»[64 - Там же. С. 350.].

Длинные колонны русских войск через Баварию, Богемию и Моравию потянулись назад на восток. Крестовый поход закончился, для России начиналось возвращение в мир геополитических реалий.

Глава 3. Бонапарт и Павел

История сохранит на своих скрижалях память о том, как правительство свободной страны оплакивало смерть монарха, облеченного абсолютной властью, но честного и справедливого.

    Замечания о гибели Павла I. Париж, июль 1801 г.

В эти дни, когда российская политика совершала крутой разворот, на другом от Петербурга конце Европы произошли события, которым в не меньшей степени было суждено изменить судьбы мира. Узнав о глубочайшем кризисе, охватившем страну, о сплошных неудачах на фронтах, о том, что Франции угрожает вторжение иноземных войск, Бонапарт принял смелое решение. В ночь с 22 на 23 августа 1799 г. он с небольшим отрядом войск и несколькими преданными офицерами отплыл из Египта.

Два фрегата, на которых располагался маленький отряд, совершили поистине беспримерное плавание, чудом проскочив между вражеских эскадр. 9 октября Бонапарт ступил на землю Франции, а 16 октября он уже был в Париже. Хотя к этому времени ситуация на фронтах значительно улучшилась и непосредственная опасность, по крайней мере временно, миновала, прогнивший режим Директории уже окончательно обанкротился. Народ устал от анархии и нестабильности, царства спекулянтов и жуликов, разгула бандитизма и коррупции. Поэтому возвращение молодого полководца было воспринято однозначно: спаситель пришел. «Генерал, отправляйтесь же разбить врагов, – воскликнул один из ораторов, приветствовавший Бонапарта на пути следования через Прованс, – а потом мы сделаем вас королем».

Лион был весь иллюминирован в честь приезда молодого героя, люди пели и танцевали на улицах под крики: «Да здравствует Бонапарт, который приехал, чтобы спасти Отечество!»

В Париж весть о том, что Бонапарт высадился на французском берегу, пришла вечером 13 октября, а на следующий день утром была объявлена в Законодательном корпусе. Вместо того чтобы осудить генерала, самовольно оставившего армию, депутаты повскакивали со своих мест и со слезами на глазах от восторга и энтузиазма запели «Марсельезу». Через несколько мгновений эту новость знал уже весь город. Генерал Тьебо рассказывает в своих мемуарах, как в этот день он был по делам в Пале-Рояле. «Я только что вошел в большой двор, как на другой стороне сада я увидел группу людей, которая быстро росла, а потом мужчины и женщины побежали куда-то со всех ног… Без сомнения, речь шла о какой-то очень важной новости: восстание, победа или поражение… какой-то мужчина, не остановившись, на бегу прокричал мне: “Генерал Бонапарт вернулся! Он высадился во Фрежюсе”. Тогда в свою очередь меня охватил какой-то всеобщий порыв… Новость распространилась с быстротой электрической искры. На каждом углу можно было увидеть то, что я увидел в Пале-Рояле, сверх того, оркестры полков, расквартированных в Париже, пошли по улицам с музыкой, увлекая за собой потоки народа. Едва спустилась ночь, как импровизированная иллюминация зажглась во всех квартирах… на улицах, в театрах раздавались крики: «Да здравствует Республика! Да здравствует Бонапарт!»[65 - Thiеbault В.-P.-C.-H. Mеmoires du general baron Thiеbault. Paris, 1893–1895. T. 3. P. 56–57.]

В общем, молодому генералу не пришлось ломать голову в размышлениях на тему «Что делать?», если у него и были сомнения при отплытии из Египта, теперь от них не осталось и следа – власть сама шла к нему в руки.

Именно поэтому переворот 18–19 брюмера VIII г. (9–10 ноября 1799 г.) прошел так, в общем, легко и бескровно. Бонапарт был провозглашен первым консулом Французской республики и фактически главой всей исполнительной власти, два других консула, видные политические деятели Камбасерес и Лебрен, были не более чем статистами для создания некого подобия коллегиального правления.

«Господа, теперь у страны есть настоящий хозяин!» – якобы провозгласил известный политик и участник событий 18–19 брюмера Сийес, после встречи с Бонапартом наутро после переворота. Даже если эта фраза выдумана позднее, тем не менее она великолепно отражает то, что произошло в эти дни. Действительно, спустя немного времени страна просто неузнаваемо преобразится. Всего за несколько месяцев молодой консул очистит дороги Франции от бандитов, разгонит жуликов и спекулянтов, наладит нормальное функционирование административного аппарата. А самое главное – он вернет народу доверие к власти. Люди снова начнут платить налоги, опять нормально закрутятся все шестеренки государственной машины. На появление доверия к власти, предсказуемости, порядка и уверенности в завтрашнем дне экономика мгновенно ответит резким скачком. Отныне освобожденные от феодальных пут производство и торговля начнут развиваться с такой скоростью, что поразят даже тех, кто считался отчаянным оптимистом. Это в свою очередь придаст дополнительного доверия и пополнит казну новыми исправно выплачивающимися налогами. Бонапарт создаст твердую и надежную денежную систему, откроет государственный банк. Он вернет стране свободу вероисповедания, создаст новую современную систему высшего и среднего образования, введет в стране единую систему мер и весов, будет всюду покровительствовать науке, искусству и вообще всем людям, которые работают на пользу государства и общества.