– Ладно. Это, конечно, хорошо… Но, может… хочешь поплакать?
Еле удерживаю чай во рту. Что? Серьезно? Поплакать? В Варгоне в этом возрасте я уже убивал и точно пережил одну пытку инквизиторов. И не помню, чтобы плакал хоть раз. Орал, да. Но не плакал.
Заставляю себя улыбнуться:
– Да что-то не хочется.
– Хм… ну ладно… Хочешь может… что-нибудь? Кстати, тебя правда понизили до первого этажа?
Да хватит ты на меня так смотреть, женщина.
– Да.
Женщина бледнее, стареет лет на десять:
– Ну… ничего. Мы это переживем. Лишние два года. Мы справимся. Я договорилась с начальством. Мне разрешили подрабатывать еще по воскресеньям. Главное, что ты цел.
Поразительная семья. Получается, я живу за счет этой леди? Странно, что предыдущий хозяин этого тела не повесился от стыда.
– Я бы отдохнул… мам.
– А, да-да, конечно.
Мама подскакивает, хватает меня под руку, словно я калека.
– Пойдем, мой сладкий.
Первый раз в этом мире тошнота подступила к горлу. Я – сладкий? Серьезно?
Мама чуть ли не за ручку отводит меня в комнату с ковром на стене и плакатами какого-то мужчины с татуировками по всему телу. Он кривляется, высунул язык. Написано «Моргенштерн». И почему эти картины здесь висят? Что приятного в созерцании мужиков? Особенно таких. Ладно бы красивая женщина.
Быстро осматриваюсь. Два шкафа, два стола. Двухъярусная кровать. Все пошарпанное. Куча разбросанной одежды. И даже трусы с носками. За одним из столов сидит мальчишка лет пятнадцати. Курносый, тощий, в грязных обтягивающих штанах и майке, немного ускоглазый. Рядом с ним три тарелки и пять кружек.
– Марк! – возмущается мама, усаживая меня в кровать. – Сколько тебе еще раз сказать убраться в комнате?
– Мам, я в данже, выйди!
Мальчишка с выпученными глазами пялится в коробку с движущей картинкой и лупит пальцами по доске с кнопками. Это что? Как телефон, но только большой? Так, думай… думай… Компьютер!
Мама вздыхает, смотрит на меня:
– Отдыхай, мой сладенький.
– Отфай мофь слафенький… – бубнит мальчишка, передразнивая маму.
– Перестань, Марк! Это не смешно! Твоего брата побили, между прочим!
Не отрываясь от компа, «брат» хмыкает:
– Опять?
– Это твой брат, Марк. Пожалуйста, поддерживайте друг друга. Ваш отец учил вас сплоченности. Вы – семья.
– Да-да, конечно. Отца больше нет. Мам, я же сказал выйти. Отвали, а! – чуть ли не визжит мальчишка.
Мама будто постарела еще лет на десять, вздыхает, хочет выйти, но…
Замахиваюсь.
Бам!
Смачный подзатыльник впечатывает братца в монитор.
– Извинись, сопляк, – спокойно улыбаюсь я.
Достаю из кармана зубочистку, сую в рот.
Глава 4
Переобучение
Брат размазывает слюни о монитор. Вскакивает с места, опрокидывая стул.
– Ма-а-ам, ты видела?! Ах ты придурок!
Он встает в странную позу. Ноги ставит в раскоряку, поднимает кулаки.
Удивительно. Вместо того, чтобы напасть, он показывает мне, что готов драться.
– Перестаньте! – встает мама между нами. – Константин, что на тебя нашло? Ты чего? Боже мой… Он же твой брат!
Из-за спины матери раздается визг:
– Не брат он мне! Получил квоту и думает крутым стал! Говнарь сраный!
Какой же поганый рот у этого сопляка. Смотрю на мать:
– Он живет за твой счет, есть твою еду, – киваю на объедки на столе. – Но разговаривает, как с дворовой собакой.
– Константин!
– Урод, ты на себя посмотри! Ты идиот? Крышей йопнулся?! Башку тебе отбили?! Мало били, гнида! Лучше бы ты сдох!
– Марк! – чуть ли не плачет мать.
Мне становиться жаль эту женщину. Если я был таким же как этот братец, то участь ее незавидная. Особенно, если нет отца, научившего бы непутевых детишек уму-разуму. Но, в любом случае, я не очень хочу ввязывать в мелкие дрязги. Будет глупо тратить много времени на семейные разборки «братиков и сестренок».
Но и терпеть неблагодарных недомерков рядом с собой я не собираюсь. Надо поставить его на место – раз и навсегда.