Гнездо змеи

– Людмила Викторовна, вас к телефону, – позвала администратора ресторана "Огни" одна из официанток.

Людмила Викторовна Ваур кивнула и взяла не спеша трубку.

– Слушаю.

– Добрый день, Людмила Викторовна. Узнала?

Ваур вздрогнула, уставившись на стену напротив.

– Марго, ты? Узнала, – ответила она вымученно приветливо.

– Я рада, что ты меня не забываешь.

«Тебя забудешь…». – Широкое лицо администратора покрылось пятнами.

– Мне нужна твоя помощь, Люда.

В трубке возникла пауза.

– Да, да, конечно, Марго, чем смогу, тем помогу.

– Мне нужно пристроить племянника к вам официантом. Это возможно?

– Племянника?!

– Ты в шоке? – В трубке послышался смех. – Представь себе и у меня, оказывается, может быть – племянник. Так как?

– Думаю да… – Ваур тяжело вздохнула, оглядываясь по сторонам.

– Алло? Ты что там умерла?

– Нет, нет… со связью что-то. А что за племянник?

– Смышлёный и симпатичный – Вадим Земцев.

– Хорошо, я запишу.

– Запиши, будь любезна. Да, вот ещё что… А нельзя ли его устроить в смену, где администратором эта новенькая – Вяземская кажется?

– Жанна Вяземская?

– Она самая.

– А почему к ней?

– Да не к ней, просто у Вадима там что-то с курсами, и по дням смена Вяземской подходит.

– Хорошо, Марго, я подумаю.

– Подумай Люда, только недолго.

В трубке раздались гудки. Ваур замерла, прислушиваясь. Страх, как и много лет назад, пополз, разрастаясь. Меньше всего в жизни она хотела опять иметь дело с Марго, но этот звонок не случаен. Людмила Викторовна знала, что за ним последуют и действия. Она тяжело вздохнула, посмотрела по сторонам и с несвойственной ей беспомощностью коснулась золотой цепи, что висела на шее.

Глава 2

Кричевская жарила оладьи на своей малюсенькой кухне. Масло шкварчало и брызгало. Когда одна из горящих капель обожгла руку, Валентина Семёновна  дёрнулась и отошла от плиты. Лизнув обожжённую ладонь, с минуту выждала, затем подошла к сковороде и стала переворачивать оладьи. Как назло вторая сторона стряпни подгорела. Чувствуя боль от раскалённого масла, и видя очередную горелую партию, Валентина Семёновна готова была разрыдаться. Она бросила в раковину деревянную лопатку и выключила плиту. Сорвала фартук и села возле окна. Глаза наполнились слезами, застывшими вместе со взглядом Валентины Семёновны.

«Вот Анька так та оладьи и не жарит сама, – подумала Кричевская о сестре. – Она же – Вяземская. С чего ради будет у плиты стоять. Переломится. А тут ишачь с утра до вечера и никакой благодарности».

– Ну что? Оладьи можно пробовать?

Кричевскую чуть не разорвало на части, не подбросило до потолка. Её грузное тело развернулось в сторону мужа:

– Какие такие оладьи?

В дверях с «идиотской» улыбкой стоял Михаил Юрьевич. Он колебался – войти или всё же не стоит. Оценив обстановку и зная характер жены, решил повременить. Тем более дверь перед его носом резко захлопнулась. Валентина Семёновна двигалась стремительно.

– Всё бы жрал! Толку с тебя! – проорала она и вернулась к окну. Скрестила руки на широкой груди и стала смотреть на заснеженный двор, такой знакомый и вместе с тем такой опостылевший, как и квартира, эта хрущёвка-развалюха, как и вся её никчёмная треклятая жизнь.

Декабрь тысяча девятьсот девяносто восьмого года не предвещал ничего хорошего. Кричевскую подмывало разрыдаться, поголосить, но лишь злорадная улыбка растеклась по лицу. Кусать пришлось самою себя: « Как крыса роюсь в мусорном бачке, а некоторые икоркой лакомятся…»

В очередной раз Анна Вяземская должна была икнуть или поперхнуться.

«Надо же, как всё повернулось то, – задумалась вновь и вновь  Валентина Семёновна, – ведь кто ж знал, что из Вяземского такой делец получится. А всё бегал по молодости трёшки стрелял. Знать бы наперёд… разве я б пошла за этого. – Она посмотрела на дверь, за которой в комнате на старом диване сидел возле телевизора муж.

Опять накатило. Взгляд упёрся в оладьи: местами подгорелые, они лежали на тарелке горой. «Выкинуть в окно к чертям собачьим!»

Мысли судорожно перекинулись на другое. Увлёкшись оладьями и жалостью к самой себе, Валентина Семёновна забыла о страшной новости, взорвавшей это воскресное утро: старшая дочь Настя, мерзавка сбежала из дома!

И ладно бы  сбежала с каким банкиром, куда ни шло, но сбежать с журналюгой, голодранцем, пишущим никчёмные статейки неизвестно где – вот это удар!

«Ведь помыкается, обрюхатится и приползёт с потомством сюда, в мою конуру. Господи…»  Паника охватила Валентину Семёновну, взяла за горло. «Нет… с этим надо что-то делать. Это безобразие надо пресечь. Ведь пресекала же я всегда это паскудство».

Мысли прервал шум у двери. На кухню вошла младшая дочь Снежана.

Кричевская посмотрела на неё этим утром совершенно по-новому. В ней, такой противоречивой и неистовой вдруг затеплился лучик надежды… надежды на счастливое будущее неразрывно связанное с возможным перспективным браком Снежаны. Почему бы и нет? Женят же на себе некоторые олигархов. Но глядя на угловатую фигуру и невыразительную внешность четырнадцатилетней дочери – «лентяйки и троечницы», Валентине Семёновне в это верилось с трудом. «Нет – толку не будет». Взгляд матери потух.

– Что с оладьями? – Снежана полезла в кастрюлю.

– И ты туда же…

– В смысле?

– Спишь и видишь, как бы от нас с отцом сбежать?

– Мам, ты чё? Есть будем?

– Конечно будем, куда мы денемся.