Шериф

Валька наложил себе полную тарелку грибов и сейчас с аппетитом закусывал. Витька Качалов от него не отставал. А Волков ковырялся вилкой в тарелке с почти нескрываемым отвращением. Он был худой, некрасивый, с землистым лицом: тюрьма – не санаторий, здоровья она не прибавляет, это точно. Все мужчины в их роду знали об этом не понаслышке, но тем не менее, словно по заранее заведенному расписанию, друг за другом отправлялись на «кичу».

Наконец Волков отложил вилку и закурил.

– Слышь, ты! А чего это от тебя кобель убежал? – громко спросил он Ивана.

В заведении стало тихо: слышно было только довольное чавканье Мамонтова и жужжание мух под потолком.

Иван вздрогнул, словно его ударили. Он помедлил немного, взял в руку стакан и сказал, не поднимая глаз:

– Не знаю. Убежал и убежал.

– «Не знаю…» – ощерился Волков. – Зато я знаю. Небось ты его затрахал до полусмерти. Больше-то тебе трахать в твоем лесу некого. А? Или ты дрочишь? А может, и то и другое? – Он заржал, обнажив крупные, изъеденные кариесом зубы и белесые, как брюхо дохлой рыбы, десны.

Иван молчал. Взгляды всех присутствующих обратились к нему. Даже Валька Мамонтов отодвинул тарелку и развернулся к Ивану.

– Ну, чего молчишь? Я с тобой разговариваю. Язык, что ли, проглотил? – не унимался Волков. Главному герою срочно потребовался статист, мальчик для битья. Текста статисту не полагалось: так, одна-две ничего не значащих реплики. У него была другая задача – быстро получить в морду и смыться за кулисы, пока главный герой, жеманно раскланиваясь, будет упиваться заслуженными аплодисментами.

Иван увидел, как сжался Кузя. Он выглядел так, словно его уже побили: делайте, что хотите, но только не трогайте меня, я здесь ни при чем.

Иван медленно обвел глазами все заведение и наконец скрестил взгляд с нахальным прищуром Женькиных глаз.

– Я… вспоминаю.

– Что ты вспоминаешь, дурак? – Волков, не ожидая никакого подвоха, распалял себя все больше и больше.

– Как-то на днях к Малышу прибегал знакомый кобель из городских. Я… вспоминаю их разговор, – повторил Иван.

– Интересно послушать. И о чем же они говорили? – встрял Мамонтов.

Иван сохранял бесстрастное выражение лица.

– Он сказал, что в Горную Долину недавно вернулась одна классная «дунька». Очко, сказал, у нее замечательное уж на зоне-то постарались, там в таких вещах знают толк. Говорит, дает всем подряд. Любит это дело. Вот Малыш и побежал – попробовать. Ну как? – Иван хитро подмигнул, глядя Волкову прямо в глаза. – Задница не болит?

Волков в бешенстве вскочил. Стул отлетел в угол. Он схватил со стола вилку и бросился на Ивана.

Кузя завопил – громко и отчаянно, как собака, попавшая под машину, – и опрометью метнулся на улицу.

– Караул, убивают! – кричал он, вихрем пролетая по Московской.

Иван сжал дрожащими пальцами горлышко бутылки. Жалко, там еще почти половина, успела промелькнуть мысль. Он отошел в угол и стоял, ожидая нападения. Он почти не боялся – вилка так вилка, не все ли равно, как будет поставлена точка в пустой и бездарной жизни? – но сердце его щемила тоска, оттого что в этот момент рядом с ним не было никого. Даже верного пса.

* * *

– А где горы? – спросил Пинт Баженова.

– Горы? – В голосе Шерифа послышалось недоумение.

– Ну да, горы. Ведь город называется Горная Долина.

– Ах, вот оно что… Да черт его знает! Никогда здесь не было гор.

– Странно. Откуда же такое название?

– Не знаю. Просто звучит красиво, вот и все. Разве название обязательно должно что-нибудь означать? Пинт пожал плечами:

– Наверное.

Ухабистая дорога, в течение получаса петлявшая в лесу, теперь выпрямилась, как туго натянутая веревка, потом густые кроны деревьев, смыкавшиеся где-то высоко вверху, остались позади, и машина выехала на открытое пространство. Оказалось, что веревка привязана к невидимому колышку между двумя почти симметричными холмами. Но холмы – это не горы. Пинт ожидал увидеть горы.

– Сделаем так. Я отвезу тебя в больницу. Там есть маленький домик для персонала. Тамбовцев, наш старый док, живет в городе, и домик пустует уже много лет. Первое время можно пожить там, пока не придумаем чего-нибудь получше. Согласен?

– Вполне.

Уазик миновал указатель с надписью «Горная Долина». Здесь Баженов повернул сначала направо, а на втором перекрестке – налево.

«Московская улица», – прочел Пинт на табличке, прикрученной к фасаду дома, стоявшего по левую руку, справа домов не было, поросшая мелким кустарником обочина вздымалась, как волна, и круто уходила вверх, и чем выше она поднималась, тем меньше растительности на ней оставалось, макушка холма и вовсе была голая. «Как лысина», – подумал Пинт. Вот только форма холма напоминала совсем не лысину, скорее…

– Правая Грудь, – бросил Шериф, заметив, куда смотрит Пинт.

– Простите?

– Я говорю, этот холм называется Правая Грудь. А тот, – он махнул рукой в противоположную сторону, туда, где, скрытый домами, возвышался второй холм, – Левая.

– Еще одно красивое название?

– Ну да.

Наверное, есть какой-то глубокий смысл в том, чтобы давать простым вещам красивые названия. Дегтеобразный стул при раке желудка тоже называется красиво – «мелена».

От размышлений его оторвал Шериф. Баженов резко затормозил – так, что Пинт едва не пробил головой лобовое стекло.

Причиной остановки был маленький мужичок в пузырящихся тренировочных штанах и расползающейся по швам футболке. На ногах у него были порванные кеды: правый зашнурован куском белого провода, а левый болтался как попало, мужичок приволакивал ногу, чтобы он не слетел.

– Караул! Убивают! – вопил мужичок во всю глотку. Он бежал к милицейскому уазику, нелепо размахивая руками.

Шериф вышел из машины, но мотор глушить не стал. Он поправил шляпу, подтянул штаны и сразу стал как-то солиднее, собраннее.

«Хозяин вернулся и обнаружил, что у него дома – бардак, – с легким оттенком злорадства подумал Пинт. – Но сейчас он наведет порядок бестрепетной рукой».

Надо отдать должное Шерифу: выдержка ему не изменила. Он стоял на месте как вкопанный – до тех пор, пока мужичок не подбежал к нему вплотную.

– Чего орешь, Кузя? – негромко спросил Баженов. – Опять допился до чертиков?

– Какое там, Кирилл Александрович, – отмахнулся Кузя. Он был невысокого роста, и ему приходилось задирать голову, чтобы разговаривать с Шерифом. Вся шея у Кузи была покрыта коричневыми коростами, из-под которых сочился густой белый гной. Кое-где седая щетина пробивалась сквозь коросты, что придавало картине особенно живописный вид.

«Стрептодермия, – машинально отметил про себя Пинт. – Меня встречают мои пациенты, надо же, как трогательно».

– Там, у усатой Белки, – Кузя показывал большим пальцем себе за спину, – там Ивана убивают. Женька Волков. Зарежет к свиньям собачьим, Кирилл Александрович.