Метро

Константинов вскипел. Он едва сдержался и аккуратно положил телефонную трубку на рычаг. Еще немного – и он дал бы ей в лоб этой самой трубкой, но он сдержался.

Он присел на край кровати. Девушка призывно раздвинула длинные ножки.

Константинов увидел на тумбочке рядом с кроватью градусник и сразу понял, ГДЕ она измеряла температуру. ЧТО она хотела узнать.

– Пора, – глухо сказал он.

Он смотрел на тумбочку – этот градусник не давал ему покоя.

– Пора, – повторил он, – собирать тебе чемоданы и УБИРАТЬСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!!

Девушка – себя она называла Алей, хотя по паспорту звалась весьма прозаично, Еленой – вздрогнула и поджала ноги.

– Вали отсюда. И чтобы я больше тебя не видел!

В тот же день, выслушав истерику, упреки, мольбы, жалобы и еще одну истерику – под занавес, он вызвал слесаря и поменял в доме замки.

Целую неделю ему хотелось набить каждой встреченной молодой особе морду. А через неделю он пришел в себя и понял, что с ним творится.

Он не стал женоненавистником, нет. Он просто завершал свой круг, хотя еще и не понимал этого. Он приблизился к Ирине – достаточно близко для того, чтобы снова вернуться на орбиту. Ее притяжение оказалось неимоверно сильным; она была единственной звездой в этой галактике.

Он не стал противиться своему чувству. Хотя нет, не чувству, правильнее было бы сказать – ощущению. И начал он совсем по-мальчишески – караулил в машине рядом с ее домом, благо стекла у "Мерседеса" были тонированными.

Через неделю ему удалось узнать, где она работает и во сколько заканчивает работу. А затем он… объявился.

Они стали встречаться. Куда-то вместе ходить, ужинать, перезваниваться… Константинов осторожно расспрашивал ее о семье, Ирина хмурилась, а он – втайне радовался тому, что она хмурилась…

Так продолжалось три месяца. Вполне невинные отношения. Просто встречи старых друзей – правда, чересчур регулярные.

А потом… Он и сам не знал, как это получилось. Он этого очень хотел, но боялся настаивать, и, тем не менее, все получилось.

Они снова стали спать – как когда-то, одиннадцать лет назад.

Константинов был поражен. Ирина, конечно, постарела. Груди у нее отвисли, бедра стали шире, на боках появились растяжки, в подколенных сгибах стали просвечивать первые набухшие вены…

Но он был поражен вовсе не этим. Совсем другим – своим отношением к переменам, произошедшим с ней. Ему все это нравилось!

И морщинки у наружных углов глаз, и глубокая складка на лбу и даже растяжки на ее погрузневшей попе, – все это было настоящим. Честным. Он испытал странное чувство – словно все эти годы жил вместе с ней, знал историю каждой ее новой складочки и морщины. Это все было его!

Однажды, робко, опасаясь услышать поспешный отказ, Константинов предложил ей развестись и выйти за него замуж.

Ирина не сказала "да". Но она и не сказала "нет". Она грустно улыбнулась и поцеловала его в висок. Константинов заметил, что глаза ее странно заблестели.

И он, кажется, понял, в чем тут было дело. Он относился к этим матрешкам, как к вещам. А кем же они еще были, коли так хотели продаться? А Ирина – она не продавалась. Она была живой, и он относился к ней так, как и положено относиться к женщине.

Он чувствовал, что в ней происходит борьба. Ирина раздумывала, как ей поступить, и Константинов очень боялся, что она сделает выбор в пользу Гарина.

Гарин… Он снова и снова возвращался к воспоминаниям одиннадцатилетней давности, и никак не мог разобраться, появился ли Гарин потому, что они расстались, или они расстались потому, что появился Гарин?

Как бы то ни было, Гарин сильно мешал. Ирина колебалась между прежней любовью, обещавшей начать новый виток, и стойкой привычкой, от которой ждать было больше нечего.

Ну и, конечно, Ксюша… Наверняка Ирина переживала из-за Ксюши, но фраза, которую она обронила в их последнюю встречу…

О-о-о, ЭТО МНОГОЕ МЕНЯЛО! Это…

* * *

Внезапно Константинов насторожился. За годы, проведенные в бизнесе, у него необычайно развилась интуиция. И сейчас интуиция говорила ему, что все происходит совсем не так, как должно происходить.

Он это понял за несколько секунд до того, как поезд начал резко тормозить. Константинов, не боясь показаться смешным, бросился к поручню и крепко ухватился за него обеими руками.

Он понимал, что со стороны это наверняка кажется странным, но как он мог передать людям в вагоне свое ощущение УЖАСА и неотвратимо надвигающейся БЕДЫ? Как?

Он почувствовал, что сейчас будет удар. Константинов спрятал голову между плеч и сжал зубы – еще один урок, преподанный судьбой. До "Мерседеса" у него была "Тойота", на которой он однажды попал в серьезную переделку. Если бы не хваленая японская техника, он бы наверняка погиб или, что еще хуже, оказался бы навеки прикован к инвалидной коляске. А так – сравнительно легко отделался переломом левого предплечья и откушенным кончиком языка.

Сейчас он сжал зубы машинально, даже не успев подумать о том, что их следует хорошенько сжать.

Он что было сил уперся ногами в пол, и тело превратилось в одну тугую струну, натянутую между трех точек: зубы, пальцы рук и ноги.

Так получилось… Впрочем, Константинов давно уже не верил в расплывчатое "так получилось".

КОМУ-ТО было угодно, чтобы из всех людей, ехавших в восьми вагонах утром двадцать первого сентября от "Тушинской" до "Щукинской", он единственный оказался ГОТОВ к тому, что произошло.

Произошло всего несколько секунд спустя.

* * *

Машинист вел поезд, больше полагаясь на САММ – автоматизированную систему, разработанную еще в восьмидесятые годы. Она позволяла двигаться точно по графику.

Умная автоматика сама фиксировала прохождение контрольных пунктов, растормаживала колесные пары после закрытия дверей и вовремя отключала тяговые электродвигатели на подъезде к станциям. Благодаря ей оказалось возможным максимально уплотнить график движения поездов.

Таганско-Краснопресненская линия – самая загруженная в Москве. А пассажиропоток на "Выхино" и "Тушинской" значительно превышает пассажиропотоки на других московских станциях. Учитывая все это, САММ в первую очередь внедрили именно на Таганско-Краснопресненской, что значительно облегчило работу.

Машинист теперь уже и не представлял, как раньше гоняли поезда его коллеги – ориентируясь только на часы и график движения. Сейчас же от него требовалось только одно – помогать системе и вовремя вмешаться в случае нештатной ситуации. Ну, а нештатная ситуация… Их набор, к счастью, ограничен.

Чаще всего это – посторонний в тоннеле. Пьяный, или неопытный диггер, или просто искатель приключений. Тогда диспетчер службы пути включает аварийный сигнал для машиниста, а диспетчер электро-механической службы – со своего пульта включает освещение в перегонных тоннелях: настолько яркое, что оно режет глаза и буквально давит на человека с потолка.

Правда, существует еще одна нештатная ситуация.

В 2003-ем году на Замоскворецкой линии, между "Кантемировской" и "Царицыно" образовался плывун, разрушивший обделку из монолитных железобетонных блоков и надолго парализовавший движение. Плывун – это многие тонны песка, пропитанные водой.

Тогда аварию удалось довольно быстро нейтрализовать, но, насколько знал машинист, проблемы на перегоне остались.

Таганско-Краснопресненская линия тоже была проложена в геологически сложном грунте. В основном это – сильно обводненные известняки на участках глубокого заложения; на участках мелкого заложения обделка тоннелей не испытывала такой статической нагрузки, как в центре города.

Внутри Кольцевой, собственно от "Таганской" и до "Краснопресненской", линия проходит глубоко, а от "Баррикадной" и до "Планерной" – становится линией мелкого заложения, вплотную приближаясь к поверхности.

Сегодня ничто не предвещало беды. Все шло по графику.