Шериф

На третий день он пришел во врачебную ассоциацию.

Толстый меднолицый чиновник мельком взглянул на него, даже не оторвав жирную задницу от стула – станет он отрывать задницу по пустякам! Вот если бы «зеленые» в конверте! – и, неодобрительно вздохнув, произнес:

– А! Как же, как же! Давно пора! Ну что, Оскар Карлович? Аспирантура по психиатрии? Судя по весьма благожелательным отзывам и рекомендательным письмам… – но Пинт перебил его:

– Я передумал поступать в аспирантуру. Хочу врачом. В Горную Долину.

Он увидел, как чиновник наливается краской, раздувается от удивления, но изо всех сил старается не показать этого.

– А как же?..

– У вас есть вакантное место в Горной Долине? Посмотрите внимательно.

– Как не быть? – обрадовался чиновник. – Вот уже… двенадцать лет или около того… Но я не ожидал…

– Я поеду туда в августе. В конце, – отрезал Пинт и, обернувшись на пороге, добавил: – Спасибо.

Ему было наплавать на все, в том числе и на то, что подумает о нем чиновник. Потому что на обороте фотографии ровным каллиграфическим почерком было написано: «Девятнадцатое августа. Горная Долина».

Четырех слов было достаточно, чтобы засунуть все эти вздорные мысли о карьере, о жизненном благополучии, о

СЧАСТЛИВО СЛОЖИВШЕЙСЯ СУДЬБЕ – наиболее смешная мысль из всех возможных – туда, где солнце не светило.

Он вышел из кабинета чиновника с радостной улыбкой на лице: он считал, что поступает правильно. Даже нет, не правильно. Поступает так, как должен поступить. Пинт не видел другого выбора.

* * *

У него еще было время передумать – или укрепиться в своей решимости – два с половиной месяца. И все эти два с половиной месяца он готовился, и уже думал, что готов ко всему.

Но когда он наконец смог совладать с дрожью в руках и вытащил из-за рамки фотографию – черно-белую, размером три на четыре – силы оставили его. Пинт рухнул на колени, поцеловал кусочек картона, прошептал: «Лиза!» и заплакал навзрыд.

Сквозь потоки слез, текущих независимо от его воли – и откуда в человеке столько воды?! – Пинт с трудом разобрал слова, написанные на обороте (он почему-то чувствовал, знал заранее, что там будет что-то написано).

«Будь осторожен!» И ниже, буквами помельче: «Угол Молодежной и Пятого».

Он еще раз поцеловал фотографию и тихо повторил: «ЛИЗА! ЛИЗА!»

* * *

– Хороший денек! – Васька Баженов подмигнул кому-то: скорее всего, самому себе, потому что настроение было отличным. – Сегодня Робин Гуд настреляет столько дичи, сколько захочет. Вечером, у костра, он будет угощать друзей-разбойничков жирными утками. Никаких ножей и вилок, мы будем разрывать их руками и запивать старым добрым элем!

В заднем кармане штанов лежала новая рогатка, еще лучше прежней. Ну и что, что мать надавала подзатыльников, а отец пригрозил выпороть. Уж кого не стоит бояться, так это отца: он только говорит, но Ваську еще ни разу пальцем не тронул. И потом, отец сказал вполне определенно: «Если узнаю, что ты разбил хотя бы одно окно… Выпорю». Ведь он не сказал: «Если узнаю, что у тебя есть рогатка», потому что знал наверняка: у Васьки она есть. А окна… Что они, дураки малолетние, по окнам стрелять?

– Да уж… Эти чертовы жирные утки… У них такие жесткие перья, что обычными стрелами не пробьешь. Нужны шарики от подшипника. – Петя Ружецкий шмыгнул носом и провел пальцем по верхней губе: той самой, на которой так замечательно будут смотреться густые черные усы. Пока вместо усов оставались только грязные разводы. – И вообще, надо было надеть резиновые сапоги. В лесу сыро. Если я приду домой с мокрыми ногами, мать опять будет ругаться.

– А-а-а, хватит ныть, Малютка Джон. Она и так и так будет ругаться. Не обращай внимания. «Шарики от подшипника»… Да где же их взять? Если бы было такое место: приходи да бери, сколько хочешь. Но я что-то такого не припомню. Может, ты подскажешь?

Петя покрутил головой. Утреннее происшествие не давало ему покоя. Воспоминание о нем накатывало как-то странно, волнами. Он то забывал о случившемся, то вдруг ясно видел плевок черной светящейся слизи, лежащий в раковине. Ему было не по себе. Он словно предчувствовал что-то.

– Не знаю я, где их взять.

– Вот то-то и оно! Но Робин Гуд, как всегда, нашел выход! Он классный парень, этот Робин Гуд. – Васька прошел несколько метров, пританцовывая: так он был доволен собой и пришедшей ему в голову идеей. – Давай договоримся: увидим ворону… то есть, я хотел сказать, – утку, и будем в нее целиться вместе. А когда я скажу: «Огонь!», вместе выстрелим. Уж две-то стрелы должны пробить ее насквозь!

– Угу. Если попадем, – возразил Петя.

– Ну чего ты разнылся? – возмутился Васька. – Не попадем в одну, попадем в другую. В лесу уток хватает.

Мальчики встретились утром в условленном месте: на углу почты, и теперь направлялись по Кооперативной в

«дальний» лес. «Ближним» называлась роща, в которой под сенью вековых лип затаилось городское кладбище. Но… кладбище – не то место, где можно хорошо поиграть. «Вид могил навевает тоску. Там скучно», – говорили они, не желая признаваться друг другу, что главной причиной была вовсе не тоска, а страх. Неосознанный детский страх: того и гляди, за деревом увидишь покойника с раздувшимся зеленым лицом, а в пустых глазницах копошатся белые черви, он протянет костлявые руки и скажет свистящим шепотом: «Добро пожаловать, ребятки!» Бррр! Мороз по коже!

Поэтому «ближняя» роща никогда не входила в число охотничьих угодий Робин Гуда и его верного спутника Малютки Джона, благородные разбойники обходили ее стороной.

Улица кончилась, и мальчики свернули на широкую тропинку, которая огибала липовую рощу слева. Если идти по этой тропинке, никуда не сворачивая, то попадешь в «дальний» лес.

– Смотри! – Васька ткнул пальцем в сторону кладбища. – Говорят, Кузя там гуляет по ночам. Знаешь, что он там делает?

– Ну? – Петя старался, чтобы его голос звучал как можно беспечнее, но на всякий случай ускорил шаг и приблизился вплотную к Ваське.

Тот выпучил глаза и сказал, завывая:

– Моги-и-илы раска-а-апывает.

У Пети вырвался короткий нервный смешок:

– Ерунда! Зачем ему раскапывать могилы?

– А ты подумай! – не унимался Васька.

– Ну? И зачем же?

– Он покойников ест! Отрезает куски и ест.

– Фу, дурак!

– Вот тебе и «фу»! Я слышал, как Капитон Волков на школьном дворе рассказывал. Он сам видел, как Кузя ест мертвецов.

– Ну да! Врет он, твой Капитон.

– А с чего бы ему врать?

– Да просто так, пугает малышей. Он любит всех пугать. – Петя разозлился. – Я знаю, что там Кузя делает: мне отец говорил. Он ходит по могилам и где увидит – водка в стакане стоит, сразу выпьет. А в стакан воды наливает, чтобы никто ничего не заметил.

Васька быстро соображал: красивая и, главное, страшная легенда рушилась прямо на глазах. Он остановился и обернулся к Пете:

– Ну да, положим, водку он пьет. А закусывает-то чем? Еще до того, как он услышал Петин облегченный смех, Васька понял, что и эта версия никуда не годится.

– Ха-ха-ха! – смеялся Петя. – Да любой дурак знает, что Кузя никогда не закусывает. Он у нас во дворе компостную яму перекапывал, так мать ему за работу чекушку вынесла. Кузя выпил, а закусывать не стал. Закуска, говорит, градус крадет. Понял? «Мертвецов ест!» Ты бы лучше отцу сказал, что у Капитона нож есть выкидной, с кнопкой. Ему брат с зоны привез.