– Нет, Пал Палыч, – успокоила Марина. – Мне нужны ваш острый глаз и феноменальная память.
– Ну, коли вы меня таким превосходным образом ангажируете, – расцвел старичок, – постараюсь соответствовать. Располагайте, как хотите! И глазом, и памятью. Лишь бы не подвели.
– У меня есть письмо Суворочки, – сказала Марина.
– Так, так, – старичок закивал. – Подлинность интересует? Где ж оно? Давайте!
– Письмо – в цифровом виде, – Марина показала на Митю.
Митя вышел вперед. Старичок смутился.
– Не силен, Мариночка. А вас как, голубчик, величать?
– Митя.
– Митя. Вот оно что. У меня там, в углу, печатная машина…
– Принтер, – перебил Митя.
– Именно! – подтвердил старичок. – Если совладаете…
– Не сомневайтесь! – заявил Митя.
– Дерзайте, юноша! – Пал Палыч подвел Митю к принтеру.
Митя осмотрел провода, достал смартфон. Склонился, настраивая соединение. Старичок, с затаенной опаской, следил за каждым его движением.
– Пал Палыч! – отвлекла внимание Марина. – Отец часто ходил к вам.
Старичок ненадолго оставил Митю; повернулся к Марине.
– А как же? Навещал. И всегда – с бутылочкой, – звучало, как упрек. – Видите, какой у нас холод?
– Что он смотрел?
– Все, – ответил Пал Палыч. – Все, что не вошло в основную экспозицию. Амбарная книга. Метрики детей. Да! – погладил ноющую поясницу. – Рисунки.
– Суворочка любила рисовать? – ухватилась Марина.
– Ну, как любила? Как многие в то время. Помните, на полях у Пушкина? Перо и чернила. Любила, конечно. Но не умела. Поэтому многие ее рисунки здесь, в запасниках.
– Что там?
– Если честно, – ерунда. Пасторальная тематика. Поля, луга, пригорки, лесок. Домик их, в Фетиньино. Да, точно. Есть такой.
Марина насторожилась.
– Домик? Можно, я взгляну?
– На четвертой полочке, зеленая коробка. Не ошибетесь. Этот рисунок – в рамочке, – старичок отвернулся от Марины и вновь сосредоточился на Мите.
Принтер загудел, поднатужился и выдал целый лист формата А4. Пал Палыч схватил теплую бумагу, водрузил на нос очки.
– Да! Да-да-да! – выпалил он. – Суворочка! Вот этот характерный наклон в букве «Н» и завиток в прописных…
Марина не слушала. Она и так это знала. Подлинность письма не вызывала сомнений.
Марина отошла, открыла зеленую коробку, достала рисунок в рамке. На рисунке, весьма незатейливо, был изображен барский дом.
«За нашим домом в Фетиньино», – так было в письме.
Марина взяла и сделала то, что никому за эти два столетия не приходило в голову: поддела ногтем картонную рамочку и разорвала.
– Мариночка! – вещал Пал Палыч. – Это, вне всяких сомнений, ее рука. Смотрите-ка! Она пишет о странице из дневника Павла Первого…
Марина едва слышала его слова; внутри рамки, за рисунком, лежал сложенный вчетверо листок. Марина вытащила его и спрятала в карман.
Старик смаковал каждый кусочек текста.
– О супруге-то она о своем как… Любила стервеца. Ну, а как не любить? Такой богатырь!
С куриными мозгами, – про себя добавила Марина, а вслух произнесла.
– Спасибо, Пал Палыч! Выздоравливайте! – и, не давая старичку опомниться, ухватила за руку Митю и поспешила к выходу.
39
Марина и Митя снова вышли на Кирочную. В ста метрах от музея стоял серебристый «Мерседес», но брат и сестра не обращали на него внимания.
– Ты знал, что отец вел двойную жизнь? – спросила Марина.
– По-моему, это очевидно. Он ведь не рассказывал тебе, что у него есть такой замечательный сын, который в два счета подключил смартфон к дореволюционному принтеру.
– Ты знал, что он был рыцарем Мальтийского ордена?
Митя пристально посмотрел на Марину.
– Слушай, а где ты была после того, как погас свет? Что с тобой делали? По голове не били?
– Значит, тоже не знал.
Марина достала визитку, набрала номер.
– Я не успела спросить, как вас зовут, – сказала она вместо приветствия.
– Виктор.
– Виктор, – повторила Марина. – Вы далеко уехали?