Золотая хозяйка Липовой горы

Я принял в открытую ладонь протянутую руку, подержал, словно взвешивая, и, ловя взгляд, чей блеск усиливался линзами очков, процитировал:

Звёзды падают с рёбер карнизов,

а за городом, вдалеке, —

тошнотворный черёмухи вызов,

вёсла шлёпают на реке.

Я опять повстречаю ровно

в десять вечера руки твои.

Про тебя, Александра Петровна,

заливают вовсю соловьи.

И дотронулся губами до запястья.

Стрелял наугад, влёт, но попал – перья полетели.

– Как р-р-романтично… А пр-р-родолжения следует ждать? – наигранно грассировала женщина, приводя в порядок оперение.

В первый же момент знакомства она напомнила мне птицу. А вот какую – понял не сразу. Через пару дней я заглянул на кофе в местное отделение Союза дизайнеров, где Петровна числилась секретарём.

– Так смотришь на меня, словно пытаешься что-то вспомнить, – она чуть задержала протянутое блюдце с чашкой кофе.

– Да вот не могу понять, какую актрису напоминаешь, – признался я, после чего сумел завладеть ароматным напитком.

– Многие на этом спотыкаются. Моника Витти. Знакомо?

Видно было, что она не хочет разочаровываться в том, кто ей только-только начал нравиться.

– Ладно, ещё подсказка – Микеланджело Антониони.

– Точно! Она ещё играла в фильме, где одна девушка пропадает во время круиза, но об этом все забывают, и её любовник заводит роман с другой. С той, что играет эта самая Моника Витти. Кажется, так.

– Фильм называется «Приключение». А ты, оказывается, не безнадёжен. Подходит.

Так говорит тренер об игроке, присланном в клуб на просмотр.

Я прозвал Александру «Розовый Фламинго». Во-первых, так называлась её причёска, во-вторых, в эту тему вписалось её пристрастие к морепродуктам – креветкам и крилю. Некоторое сходство с птицей ей придавали лёгкая горбинка на носу и очки. Сам в ответ получил прозвище «Орнитолог».

Позже ещё раз довелось услышать это её глубокое удовлетворительное «Подходит». Так, она выдохнула его в ту ночь, когда я у неё первый раз остался.

Тогда же она тихо спросила:

– Что там дальше про Александру Петровну?

Мне даже показалось, что она пригласила меня к себе, только чтобы задать этот вопрос.

Ты опустишь тяжёлые веки,

пропотевшая,

тяжко дыша…

Погляди —

мелководные реки

машут перьями камыша.

Александра Петровна,послушай, —

эта ночь доведёт до беды,

придавившая мутною тушей

наши крошечные сады.

Стихи, звучащие в тёмной комнате на всё ещё взбудораженной простыне, обладают какой-то особой магией. Розовый Фламинго приложила ухо к моему солнечному сплетению и замерла:

– Здорово. Прям как про нас… А дальше?

Я кивнул, сделал глубокий вдох…

– Нет, только ты сейчас не говори! – тут же защебетала Фламинго, для верности наложив свою лапку мне на губы, – будто боялась, что я исчезну, как только закончится стих. – Не надо. Только если сама попрошу.

За несколько последующих встреч так и не попросила. А потом нас развела пустяшная, но с претензией, размолвка. Перезвонил только через два года. Пришлось прогуглить телефон дизайнерской конторы. Что бы я делал, если бы она оттуда уже уволилась, вышла замуж или упорхнула с концами в тёплые края, я не знаю. Но когда трубку сняли, моё ухо обласкала скороговорка: «Уральскоеотделениесоюзадизайнеровроссии». Так бесподобно щебетать могла только Розовый Фламинго.

– Тебе всё ещё интересно, что там стало с Александрой Петровной?

– Орнитолог… А я уж думала, что так и помру в неведении… Ты никак в гости напрашиваешься?

– Розовый фламинго всегда отличался от иных видов пернатых не только изяществом форм, но умом и сообразительностью.

– Ладно… Будем считать, моё сердце дрогнуло. Подтягивайся.

– К семи буду.

– Ну-ка, постой! Что значит «К семи буду»?! Не разговаривай со мной как со шлюхой. Спроси лучше, какой напиток я предпочитаю к кальмарам.

– Спрашиваю.

– Розовое «Массимилиано Ламбруско». Возьми пару бутылок, а лучше три. Я хочу напиться и расцарапать тебе морду.

– За что?!