Нести свой крест. Сборник рассказов

С тем лесники и укатили. Через некоторое время огонь был локализован, остались лишь некоторые очаги, дым поднимался то здесь, то там. С чувством выполненного долга люди начали растекаться по своим дачным участкам, где остались еще дела и заботы. Только Александр Викторович с Василием Петровичем, Леной и Петькой, да две старушки «за семьдесят», ратующие за безопасность, продолжали устало бродить по пожарищу, засыпая песком тлеющие кочки.

Надо отдать лесникам должное: слово свое сдержали и спустя час приехали, залили все, что гипотетически еще способно было гореть.

Затем, поблагодарив друг друга за самоотверженный труд, пожали руки, распрощались и разошлись по домам.

В этот раз удалось отбиться.

…В среду вечером, когда у Василия Петровича проходила встреча с населением района, зазвонил телефон.

– Вась, я на даче был сегодня, – заговорила трубка голосом Викторовича, – снова пожар в деревне…

У Василия Петровича все похолодело внутри, ком встал в горле.

– Ну…

– Кирилл Андреич вчера день рождения с друзьями отмечал… Говорят, еле из дома с гостями выскочить успели… Короче, остались теперь у художника только труба печная и фундамент. Хорошо, пожарные вовремя приехали, дальше не пошло…

Нести свой крест

Он называл ее кратко – Ксю, или ласково – Ксюша, в зависимости от настроения и сложившихся обстоятельств. Она его всегда – деда, скорее даже – Деда. Именно так, с большой буквы. В мире не существовало слов, чтобы выказать все те чувства, которые переполняли ее душу. Он и она были одним целым. Родственными душами. Понимали все на уровне взгляда. Два одиночества, однажды встретившиеся в одной беде.

Когда Ксю в одночасье лишилась обоих родителей – такое случается гораздо чаще, чем нам хотелось бы, – он взял ее к себе. Много позже ей стало известно, что незадолго до их встречи, предначертанной свыше, Деда похоронил жену и сына. Их души тоже улетели на небеса. Ей было восемь, ему – за шестьдесят. Он холил ее и лелеял, любил и обожал, как никого боле. Каждое утро заботливо заплетал аккуратные косички, завязывал банты и провожал в школу. А она, отвечая взаимностью, готовила еду и содержала их скромный, но уютный дом в чистоте.

– Ты моя хозяюшка! – Деда улыбался в седую окладистую бороду, вокруг его глаз собирались морщинки радости, но взгляд всегда оставался немного грустным. Он знал, что когда-то все закончится, и ей будет больно.

Каждый месяц они ходили на кладбище встретиться с родными. Вместе ухаживали за могилами, сажали весной цветы, пололи летом сорняки, убирали мусор и омывали влажной тряпочкой холодный гранит памятников, зимой расчищали снег.

– Мама, папа, не волнуйтесь, у меня все хорошо… Я скучаю, но теперь у меня есть Деда… Я всегда буду помнить вас, – Ксю смотрела в глаза родителей и не замечала, как на землю капают слезы печали.

Деда никогда не говорил со своими в голос, а только медленно шевелил губами, неслышно читая молитвы. Он никогда не плакал, и его глаза всегда оставались сухими.

– Я выплакал все давным-давно…

Они никогда не были родственниками, но стали единой семьей: Ксю, ее родители, Деда, Марья Ильинична и семнадцатилетний Сашка. Он никогда не рассказывал, что же случилась, а она, несмотря на снедаемое ее любопытство, никогда не настаивала. Но в дни рождения они обязательно зажигали свечку и поминали близких добрым словом.

Так и шагали по жизни рука об руку.

Из маленькой девочки с острыми коленками Ксю превратилась в девушку, а затем и в молодую красивую женщину. Окончив школу, поступила в институт, но всегда боялась надолго уехать из дома, всегда возвращалась засветло, чтобы не оставлять Деда одного, не заставлять его нервничать. Ведь прошедшие годы не сделали его моложе, не добавили ему здоровья. В его характере появились капризные нотки, он стал раздражителен и все чаще брюзжал себе под нос, выказывая недовольство то плохо приготовленными котлетами, то немытой посудой, то грязными полами, то долго льющейся в ванной водой. Она же из кожи вон лезла, стараясь угодить, помочь, скрасить старость, доставить удовольствие, но с ужасом стала замечать, что и сама раздражается, грубит, срывается на крик.

– Отправь его в приют для стариков, – сочувственно советовали сверстники, глядя, как у нее появились круги под глазами от нервов и недосыпа, как от бессилья она иногда плачет в углу, стараясь скрыть от окружающих свои проблемы.

Им не понять. Они живут в другом измерении. Ксю не могла его бросить. Никогда! Ведь их многое связывало, она ему стольким обязана. И, в конце концов, она его ЛЮБИТ!!! Он – ее Деда. Единственный и неповторимый. Родимая душенька в большом и оголтелом мире.

Первый звоночек раздался теплой июньской ночью. Деда застонал и не смог двинуться с места. Пришлось вызвать «скорую». Инсульт! Собирая все необходимое для больницы – мыло, полотенце, бритву, зубную щетку, пижаму и тапочки – Ксю не могла совладать с собой и плакала навзрыд. Она вдруг осознала всю хрупкость бытия, скоротечность человеческой жизни. Врач «скорой помощи» – женщина в годах и повидавшая многое – как могла, успокаивала ее:

– Не плачь, деточка, может, все наладится еще…

Может… В карете «скорой» Ксю держала бледного Деда за ослабевшую руку и смотрела в его глубокие глаза. Он слабо улыбался ей посиневшими губами, пытаясь крепко сжать ее пальцы, взбодрить, и плакал. Впервые в жизни она видела, что он плачет. Без слез. И от того еще сильнее рыдала сама.

– Он раньше уже перенес два микро-инсульта, – лечащий врач резал, как ножом по сердцу, – сейчас дед очень плох, но делаем все возможное.

Для нее началась иная жизнь. Ксю запустила учебу и с самого утра до позднего вечера проводила в больнице. Деда был больше похож на овощ, впадал в забытье и никого не узнавал вокруг. Она же с комом в горле от отчаяния, ухаживала за ним, обтирала влажной губочкой, стараясь избежать пролежней, ворочала почти бесчувственное тяжелое тело с боку на бок, меняла пеленки и выносила горшки, свято веря в выздоровление. Ведь он единственный, кем она искренне дорожит. А глубокой ночью, когда обессиленная возвращалась в их общий дом, зажигала свечку, вставала на колени перед ликом Богородицы и истово молила о помощи: дай мне сил, наставь на путь истинный!

Спустя три недели Деда вновь оказался дома. Еще через пару месяцев к нему вернулась способность ходить, и он смог самостоятельно передвигаться из комнаты на кухню, в ванную и туалет. А главное, мог теперь вернуться к работе, которой посвятил свою жизнь. Он снова встречался с людьми, снова писал статьи в газеты и журналы, снова ощутил вкус к жизни.

– Спасибо тебе, солнышко, – он, как в детстве, гладил ее по голове и улыбался, памятуя, что только ей обязан возвращением в этот мир, в котором еще многое не успел сделать.

Он никогда не жаловался на болезнь, но все больше и больше выказывал недовольство, все больше придирался к тому, что Ксю пыталась для него делать. А она старалась потакать его капризам, исправлять ошибки, устранять недоделки и радовать его, радовать, радовать… Сама же по ночам плакала в подушку, жалея и себя, и Деда.

Второй звоночек прозвучал вскоре. Опять инсульт! Снова «скорая», снова слезы, вновь страх потери, неврологическое отделение, где скорее мертвые, чем живые. Снова пеленки, утки, капельницы. Опять безжалостные слова лечащего врача:

– Следующего удара ваш дедушка не переживет…

Три недели в больнице, а затем домой. В этот раз Деда не смог восстановиться полностью. Ухудшился слух, практически пропало зрение, частично оказалась парализована правая сторона. Исчезла возможность писать и читать. Худо-бедно он мог сам себя обслуживать, и Ксю благодарила Бога за это: его можно было оставить одного, он сам мог разогреть еду и сходить в туалет.

Ксю окончила институт и устроилась на работу. За год поднялась по карьерной лестнице и стала неплохо зарабатывать. Научилась невзирая ни на что всегда быть красивой и обходительной. Она стала объектом вожделения многих мужчин, но никогда не обращала на них внимания. Ведь у нее есть Деда, который нуждается в ней.

Подруги крутили пальцем у виска и говорили:

– Ты хочешь положить свою жизнь на алтарь этого старика? Найми ему сиделку…

Они не понимали. Они родом из другого измерения.

– Это мой крест, и я должна пронести его до конца…

А крест с каждым днем становился все тяжелее, и нести его оказывалось все труднее. Деда старался не досаждать ей, ценил заботу, но старый и больной, практически беспомощный, расстраивался все больше, закатывая истерики. Всю свою жизнь отдавший труду, знакомый со многими уважаемыми и даже великими, человек деятельный, не позволявший себе лишний раз расслабится, чрезвычайно требовательный, прежде всего к себе, перед лицом смерти он оказался совершенно беспомощным. И беспомощность вкупе с бездеятельностью доводили до исступления остававшийся острым ум. От того обиднее и больнее было угасать.

Застав его перед телевизором, Ксю весело улыбалась и задавала вопрос:

– Ну, что там новенького?

В ответ он грустно отрывал глаза от экрана:

– Ты же знаешь: моя голова пуста. Я не запоминаю больше информацию.

И у нее сжималось сердце. Понимая, что дни его сочтены, она старалась скрасить каждый. Старалась не обращать внимания на его упреки, старалась угодить во всем. А глядя с балкона, как при хорошей погоде Деда вяло шагает на лавочку возле подъезда и прищурившись, смотрит на солнце, думая о чем-то о своем, она молила Всевышнего только об одном: дай мне сил дойти до конца, дай сил выстоять, не оступиться в конце пути!

Теперь он все чаще предавался воспоминаниям, рассказывая о своей трудной, но насыщенной событиями жизни, жизни достойной, в которой никогда не было места лени, и она узнавала его совсем с другой стороны. Но заканчивалось все всегда одинаково:

– Как же я устал, Ксю, – Деда тяжело вздыхал, снимая очки, тер переносицу. – Зачем такая жизнь? Пора бы уже на покой…

И Ксю вновь было очень больно. Она видела, что своей заботой уже ничем не может помочь, Деда и вправду потерял всяческий вкус к мирскому существованию. Для него ничего не осталось на земле, и он только обуза…

Она пыталась спорить, но Деда стоял на своем:

– Я умру, и тогда ты будешь счастлива.

Он был благодарен ей за все, что было. Но они все больше ругались и выясняли отношения. Стараясь ее не обижать, он, тем не менее, стал по-стариковски безжалостен. Он больно ранил ее словами, а она тщетно старалась доказать казалось бы очевидные вещи. Конец был всегда один: она разворачивалась и хлопала дверью, оставляя его одного в комнате. А он хотел бы уронить скупую слезу и не мог понять: как же так случилось, что они кричат друг на друга?