Первые и Вторые. Второй сезон. Корнеслов

Когда его губы коснулись ее губ, Марфа вздрогнула и ответила на поцелуй…

* * *

Все закончилось очень быстро.

Тихомир был разочарован собой и только тяжело дышал. Марфа улыбалась, глядя в темноту, и гладила его по волосам.

Она никогда не скажет ему, что это значило для нее, чего ей стоило казаться спокойной, скрывая свои чувства. Наконец он рядом, здесь – и ей все равно, где это «здесь». Сегодня у нее не было никакого другого желания, кроме как доставить ему удовольствие.

Но теперь она знала – с этой ночи все будет по-другому…

7 серия

Эпизод 1. Вокзал

На скамеечке в тени деревьев небольшого сквера Николаевского вокзала на Каланчевской площади уже третий вечер подряд сидел тучный широкоплечий господин в возрасте. Его короткие густые черные с проседью волосы были взъерошены то ли от природы, то ли от накрапывающего дождика.

Господин, кажется, замер и не изменял позу – так и сидел все время, слегка отклонившись назад и закинув ногу на ногу.

* * *

Жандарм, проходивший мимо него который уж раз, хотел было подойти к подозрительному, но «обжегся» взглядом его выразительных темно-карих глаз и отвернулся.

* * *

В предыдущие вечера господин наблюдал за подготовкой к открытию Ярославского вокзала на противоположной стороне площади и строительством Рязанского вокзала – через пути. Сегодня, отогнав от себя мысли: «Почему русские любят „троицу“?! Зачем им три вокзала в одном месте? Прямо „площадь трех вокзалов“…», он продолжил просматривать свежий номер газеты «Московские ведомости», приуроченный к открытию Ярославской железной дороги и одноименного вокзала, построенных Иваном Федоровичем Мамонтовым:

«Правление Московско-Ярославской железной дороги извещает, что с 18-го числа августа открывается ежедневное движение от Москвы до Сергиева Посада, на первое время по два раза в день. Впрочем, в случае большего стечения желающих ехать через три четверти часа после обыкновенных поездов могут быть отправлены случайные поезда…»

Калужский мещанин Иван Федорович Мамонтов, заработавший миллионы на виноторговле, входил в десятку крупнейших деловых людей Российской империи. Деньги открыли ему путь к почету и власти, и он стал Гласным Московской городской думы – депутатом с пожизненным и переходящим по наследству «почетным гражданством Москвы», что отражало признание его заслуг перед городом. Выгодное вложение капитала обещала железная дорога. Россия заметно отставала от Европы в этом вопросе, но промышленность без развитой сети железных дорог существовать уже не могла: «…на Ярославском тракте на каретах, дилижансах да телегах проезжает больше ста пятидесяти тысяч человек и перевозится больше, чем четыре миллиона пудов грузов в год. Да добавляется больше полумиллиона паломников в Троице-Сергиеву лавру». Мамонтов решился на строительство железной дороги за свой счет, призвав отказаться от иностранного капитала. Строительство железных дорог с 1857 года монопольно велось «Главным обществом российских железных дорог», на самом деле управляемым иностранными банкирами: «Да что ж это творится, у нас что – своих инженеров нет? Французы грабят Россию, строят скверно вследствие незнания ни климата, ни почвы, смотрят на нас просто как на дикую страну и эксплуатируют нас бессовестно». Его сын, Савва Иванович Мамонтов, продолжил дело отца по строительству железных дорог, а вырученные средства направлял на развитие отечественного искусства, став меценатом и покровителем русских художников и артистов.

Господин не успел дочитать рубрику «Курьезы» об открытии Николаевской железной дороги десять лет назад: «В день открытия железной дороги произошел конфуз. Один царский чиновник, желая выслужиться перед начальством, приказал выкрасить рельсы белой масляной краской. Попав на участок со свежевыкрашенными рельсами, колеса начали буксовать, и поезд остановился. Чтобы уменьшить скольжение колес, пришлось мазать рельсы сажей, образующейся в паровой машине…» – как услышал протяжный гудок прибытия поезда.

Несмотря на невысокий рост и плотное тело, он пружинно поднялся и твердой уверенной, но неторопливой походкой направился к вагонам поезда.

* * *

Внимательно наблюдая за выходившими на перрон пассажирами, он довольно крякнул и провел рукой по шраму на подбородке, когда увидел свою цель.

* * *

Елизавета Тимофеевна, выйдя из вагона, в растерянности осмотрелась. Она не привыкла к тому, что ее никто не встречает, и, кажется, даже обрадовалась, когда к ней подошел неизвестный господин.

Она оценивающе посмотрела на него сверху вниз: укороченный черный сюртук, безупречно подогнанный к неказистой фигуре с явно непропорционально широкими плечами, свободные не по моде брюки и сияющие до блеска штиблеты.

Господин улыбнулся краешками узких губ и негромко, но четко произнес:

– С возращением, Елизавета Тимофеевна.

Она вопросительно прищурилась.

– Меня зовут Валерий Викторович Волков, – представился он и после короткой паузы добавил: – Я поверенный Андрея Георгиевича Медведя.

Видя замешательство дамы, он сделал скорбное лицо:

– Примите мои искренние соболезнования…

Глаза Елизаветы Тимофеевны начали наполняться слезами. Она отмахнулась и достала из рукава тоненький батистовый платочек с монограммой «ЕТМ».

Валерий Викторович, сделав деликатную паузу, спросил:

– Багаж?

Елизавета Тимофеевна отмахнулась:

– Я налегке.

Он понимающе кивнул, одной рукой принял ее саквояж, второй взял ее под локоток и коротко, по-простому, к удивлению мягким голосом, предложил:

– Поедемте домой.

Она, промокнув носик, кивнула и подняла глаза вверх – дождик усиливался.

Он без тени неудобства перед приличиями снял с себя сюртук и накинул ей на плечи.

Она благодарно улыбнулась – таких, как она, в сюртук могло поместиться несколько.

Он подозвал рукой извозчика.

* * *

За ними следовала новенькая рессорная бричка с закрытым кожаным верхом.

На борту брички красовался герб с двумя почтовыми рожками на фоне царского двухглавого орла, глядя на который Альфонсо выругался на возницу:

– Che cagata!

Тот раздраженно ответил, подняв руки кверху, явно передразнивая брата:

– Che boiata! Mama Mia!

За поводьями сидела полная копия Альфонсо, только помельче: такой же черноглазый, с прямыми вразлет бровями на высоком прямом лбу, нос с горбинкой был посажен точно посередине худого лица, узкие, но чувственные губы оттеняла начинающая выступать за день черная щетина, длинные смолистые волосы слиплись от дождя. Даже еле умещавшийся вдвоем с братом на тесном сидении, он сидел в величественной и непринужденной позе.

Альфонсо эмоционально перешел на русский:

– Джузеппе! Я думал, что у тебя хватит мозгов и ты арендуешь карету! Зачем воровать почтовый дилижанс и привлекать к нам внимание?

Джузеппе, утирая со лба капли дождя, с кривой улыбкой ответил: