Осенний Лис

В дверь постучали, и Яцек пошел открывать.

На пороге стоял тощий, весь перепачканный сажей паренек с витым горячим штройзелем под мышкой, блестел озорно глазами.

– День добрый, Яцек! Видел, что на площади стряслось?

– А, здравствуй… Видел, конечно. А что?

– Ну, так я сейчас Дитриха встретил – он там работал. Знаешь, отчего леса грохнулись? Крысы веревки сгрызли! – Парень отломил от булки кусок и отправил его в рот. – Каково, а? Мне они тоже осточертели – каждый день в дымоходах застревают… Ну, пока! Заходи как-нибудь.

Яцек закрыл дверь, обернулся.

– Это Гюнтер, трубочист. Он тут вот, за стенкой живет… Так ты как насчет жилья?

Жуга покивал задумчиво, поднял голову:

– Так говоришь, кровать хозяйка даст?

Серое на черном.

Удар!!!

Больно больно больно!

Назад, не чуя ног, по длинной полке, мимо вкусных мягких кругов, успев отгрызть один лишь кусочек, к спасительной темноте холодной ночи…

Шелест материи. Запах сосновой палки. Серая тень.

Прыг вправо! Влево! Гулкий стук дерева об пол, истошный женский визг – больно ушам – но путь открыт! За дверь, где серая луна на черном небе. Болит отбитый бок. Бегом-бегом, вдоль по улице, выгибая горбатую спинку, сжимая в острых зубах душистую хлебную мякоть – еда! еда! – се…

Жуга открыл глаза. Долго лежал, не шевелясь, затем встал и подошел к окну мансарды.

В комнате было тихо. Повернувшись на бок, мирно сопел на своей кровати Яцек. С улицы тянуло холодком. Город окутала туманная осенняя ночь. Таяли во мраке желтые цепочки фонарей.

Жуга сел, закутался в одеяло и задумался.

Вторая ночь в городе – и снова этот непонятный сон. Почему мир в нем видишь снизу, от самой земли? Почему вокруг море запахов и звуков, но всего один цвет? Почему в сердце все время сидит щемящее до боли чувство страха?

Почему, почему, почему?!

Жуга помотал головой. Наваждение какое-то!

Так и не растолковав странное видение, он лег и долго ворочался, пока снова не заснул.

Ему снился лес.

Три слепых мышонка,

Три слепых мышонка —

Как они бегут,

Как они бегут!

Дурашливая эта песенка летела ввысь из глубины городских улиц, звенела детскими голосами, словно напоминая, что уже утро, и пора вставать. В узкое застекленное окно мансарды лился потоками солнечный свет. День обещал быть хорошим.

Мышатами – и Яцек это знал – дразнили троих: двух мальчишек по имени Кристиан и Фриц, и девчонку – ту самую Магду, которую вчера спас его новый знакомый. Эти трое всегда ходили вместе: играть с ними никто не хотел, ибо первый сильно заикался, второй был мал ростом, а девочка, кроме того, что была сущей тихоней, еще и говорила плохо и редко.

Яцек зевнул, потянулся и открыл глаза. Огляделся.

Жуга, хмурый и задумчивый, не спал, сидел одетый на кровати, обхватив колени руками и прислонясь спиною к стене. Смотрел в одну точку. Скомканное серое одеяло валялось рядом.

– Привет, Жуга.

Тот поднял голову, кивнул равнодушно:

– Доброе утро, Яцек.

Яцек отбросил одеяло и сел. Поежился от утреннего холодка. Посмотрел на Жугу, озадаченно почесал в затылке.

– Ты чего такой хмурый? Не выспался?

Жуга поднял руку, взъерошил рыжие нечесанные волосы. Усмехнулся невесело.

– Нет, почему же. Выспался… Не в том дело.

– А в чем?

– Так… – Он помолчал, затем добавил: – Есть причина.

– А-аа… – Яцек встал и принялся умываться. – Завтракать будем? – обернулся он.

– Неплохо бы, – поддержал Жуга. – А где?

– Да прямо здесь и закусим. Ты подожди, я сейчас.

Яцек оделся, коснулся мимоходом печной трубы – теплая ли? – убежал и вскоре вернулся с булкой горячего хлеба и медным чайником. Чайник был странной формы – узкий, высокий, булькал свежим кипятком. Яцек поставил его на стол, с головой залез в сундук, вытащил два мешочка и насыпал в чайник немного коричневого порошка. В воздухе разлился сильный горьковатый аромат. Жуга озадаченно принюхался.

– Это что?

– Не знаешь? – Яцек оглянулся. – Кофе. Неужто не пил никогда?

– Нет… Это какая-то трава?

Яцек почесал в затылке.

– Наверное.. – неуверенно сказал он. – На, взгляни сам.

Он снова пошарил в мешочке и насыпал Жуге в подставленную ладонь дюжину крупных – с ноготь – коричневых зерен. Были они овальные, сухие, слегка подгоревшие, пахли странно, но приятно. Жуга с опаской раскусил одно, хмыкнул: вкус был незнакомый, чужой, разливался терпко на языке.