Путин, водка и казаки. Представления о России на Западе

Сегодня этого страха уже нет. Ему на смену пришли другие – страх перед смертниками или террористическими ячейками. Но не стоит забывать, что холодная война повлияла и на характер современных политиков. Дэвид Кэмерон, например, неспроста заинтересован в сохранении британского ядерного оружия. «Советского Союза больше нет. Но ядерная угроза никуда не ушла», – говорит Кэмерон. Когда Кэмерон был подростком, Маргарет Тэтчер приняла довольно противоречивое решение: она согласилась разместить в Великобритании американские крылатые ракеты. Она отстаивала это решение, несмотря на жесткую критику со стороны либералов, пацифистов и феминисток.

На политике таких мировых лидеров, как Ангела Меркель и Владимир Путин, холодная война сказалась еще сильнее. Меркель росла к востоку от железного занавеса. Родная для нее Восточная Германия была параноидальным и репрессивным обществом, где опасно было даже шутить о правящей Коммунистической партии. Она была примерной ученицей, выигрывала олимпиады по математике и русскому языку и состояла в молодежном коммунистическом движении.

Однако после падения Берлинской стены она вступила в антикоммунистическую организацию и сменила политические взгляды на более демократичные. Такая перемена обусловлена стремлением Меркель забыть о холодной войне, когда Восточная Европа попала в коммунистическое безвременье.

Совсем другое дело – Владимир Путин. Он является порождением параноидального и полного конспирологии мира коммунистического шпионажа.

В 23 года он пришел на службу в КГБ и никогда, по сути, не покидал этой организации, во всяком случае, всегда следовал ее духу. Сам российский президент неоднократно отмечал, что бывших кагебешников не бывает. Возможно, когда Путин работал в Германии в 80-е годы, к нему на стол угодило дело молодой Ангелы Меркель…

Путин всячески стремится вернуть России былое величие. «Развал Советского Союза, – как-то сказал президент, – это величайшая геополитическая катастрофа столетия». Поэтому неудивительно, что Россию часто считают заложницей ментальности сталинских лет.

Поддержка Башара Асада и убийство Александра Литвиненко говорят о том, что Путин стремится вернуть все назад. А недавний скандал, связанный с предположением, что Россия пыталась использовать «флешки-шпионы», чтобы следить за членами G20, только напомнил, что черная тень холодной войны никуда не исчезла.

Запад в плену иллюзий о путинской России

Из статьи П. Лаусмана в «Westdeutsche Zeitung», 13 декабря 2013 года

«Россия – это окутанная тайной головоломка внутри загадки», – так говорил Уинстон Черчилль. Эти слова верны и по сей день. Дело в том, что Западу очень трудно понять действия путинской России. И Запад не в силах оказать на нее какое-либо влияние.

Если Германия или ЕС думают, что способны впечатлить Путина назиданиями о правах человека, то это не более чем иллюзия. Даже если никто не может или не хочет открыто это признать.

С точки зрения политики отношения между Европой и Москвой стали проблематичнее, и Евросоюз потерял для России свое очарование. Сегодня интересы России иные: она стремится привязать к себе бывшие советские республики, чтобы создать конкуренцию Китаю и Индии.

Евросоюз же так и не смог создать единую внешнюю политику и политику безопасности. И пока европейцы не выработают единой позиции по отношению к России, Кремль будет над ними посмеиваться. Пока же Путин знает, какой газовый кран повернуть, чтобы быстро заглушить критику. И он насмехается над Западом, предоставляя Жерару Депардье убежище от французских налогов или наставляя Эдварда Сноудена не вредить Штатам…

Пугающая природа путинского режима

В своей статье московский корреспондент «Time» Саймон Шустер (Simon Shuster), который родился в России и вел репортажи оттуда в течение последних шести лет, рассказал о все более пугающей природе путинского режима. Репортер TIME взял у него интервью, чтобы выяснить, что побудило его написать свою статью.

TIME: Многие не считают ФСБ секретной службой. Не могли бы вы рассказать нам подробнее о культуре этой организации по сравнению с КГБ?

Саймон Шустер: Когда вы сравниваете КГБ и современную службу безопасности ФСБ, важно помнить следующее: в эпоху Сталина КГБ несла ответственность за массовые убийства, ГУЛАГи и приговоры сотен тысяч – если не миллионов – людей к смерти. В любом случае, мы больше не живем при режиме Сталина. Однако мне кажется, будет вполне справедливо сравнивать современную службу безопасности с КГБ позднего советского периода. Сходство заключается в том, что ФСБ находит своих врагов и преследует их. Хотя тактика, которую они используют последнее время, изменилась, по крайней мере, в том смысле, что сейчас они уже не пытаются скрывать то, чем они занимаются.

– ФСБ преследовало и пыталось запугать западных дипломатов, и главной целью таких действий, по мнению некоторых, является попытка сократить срок их пребывания в стране. Чего, на ваш взгляд, они хотят этим добиться?

– Сейчас власти страны в целом стали менее охотно сотрудничать с Западом, обратившись вместо этого к Азии и ближнему зарубежью, то есть к республикам бывшего Советского Союза. Мне кажется, что идея отгородить Россию от западного влияния лежала в основе нового закона, который вступил в силу 14 ноября – закона о государственной измене, в котором были изменены определения государственной тайны и государственной измены. Эти изменения трудно охарактеризовать кратко, однако теперь россияне, взаимодействуя с любыми иностранцами, подвергают себя гораздо большему риску.

– Какое впечатление произвел на вас лидер оппозиции Алексей Навальный?

– Мне кажется, ему не хватает харизмы, однако он компенсирует эту нехватку своими организаторскими способностями. Он очень хорошо умеет, по его собственным словам, тыкать в правительство острой палкой, и под этим он подразумевает раскрытие определенных подробностей и свидетельств коррупции чиновников.

– Сталкивались ли вы с какими-либо сложностями во время работы над своей статьей?

– Иностранные журналисты в Москве зачастую уверены, что их постоянно прослушивают – их телефоны, квартиры, офисы. Должно быть, в ФСБ есть специальные, умирающие со скуки офицеры, обязанные следить за тем, чтобы мы не раскопали какую-либо секретную информацию или не спровоцировали серьезные проблемы. За последние месяцы атмосфера в Москве несколько изменилась, хотя трудно объяснить, в чем именно это выражается. Журналисты часто жалуются на то, что в их отсутствие кто-то передвигает вещи в их квартирах, и порой трудно понять, паранойя это или реальность. Но несколько моих друзей и я решили скинуться и приобрести прибор для обнаружения подслушивающих устройств, чтобы проверить наши квартиры. Я расскажу, что мы обнаружили.

– Что можно сделать, чтобы уйти от наблюдения?

– Когда Навальный обнаружил камеру в своем офисе, он вызвал сотрудников частной охранной организации, чтобы они полностью обследовали помещение. Но они сказали ему, что, если он хочет справиться с этой проблемой, он должен позволить им разобрать его телефон, его сотовый телефон, кондиционер и так далее. Он понял, что глупо каждый месяц таким образом искать жучков. Поэтому он научился жить с этим. Я постоянно задаю этот вопрос активистам, и, разумеется, они никогда не расскажут вам, как они научились уходить от слежки, потому что это поставит под удар их секреты. Однако они уже привыкли вытаскивать аккумуляторы из сотовых телефонов, когда они встречаются друг с другом в кафе или за обеденным столом на кухне. Они считают, что это мешает ФСБ шпионить за ними при помощи их мобильных телефонов. Кроме того, они не любят обсуждать некоторые вопросы по телефону – чаще всего они предпочитают встречаться в людном месте и гулять со своим собеседником.

В целом их цель заключается в том, чтобы вести свою оппозиционную деятельность таким образом, чтобы не только не нарушать закон, но чтобы использовать закон в борьбе против правительства. Оставаясь максимально открытыми, они пытаются доказать, что правительство нарушает собственные законы, осуществляя наблюдение за ними.

– Какое влияние культура слежки оказывает на обычных россиян?

– В ходе работы над своей статьей я брал интервью у офицера ФСБ в отставке. Мы много говорили о слежке. По его словам, те люди, за которыми ведется наблюдение, принимают участие в политике, а 99?% российского населения политика не волнует. Поэтому слежка не оказывает на них никакого воздействия. Также важно помнить, что среднестатистический россиянин еще не забыл опыт Советского Союза, поэтому люди воспринимают наблюдение за диссидентами как данность. Если вы спросите простых россиян, возмущены ли они слежкой, они посмотрят на вас как на идиота.

– Разделяет ли оппозиция взгляды правительства на российско-американские отношения?

– Российская оппозиция – это очень разнородная группа людей, в которую входят как ярые националисты и анархисты, так и либералы. Единственное, что их объединяет, это желание положить конец режиму Путина. Среди них есть люди, разделяющие антиамериканские настроения. К примеру, многие из них считают бомбовые удары США по Сербии и Косово оскорблением их славянских братьев. Некоторые рядовые активисты оппозиции в то время достигли своего политического совершеннолетия, и именно эти события оказали наибольшее влияние на их восприятие внешней политики США. Поэтому нельзя с уверенностью сказать, что они с симпатией относятся к США или жаждут вступить в Евросоюз.

– Что связывает с Россией лично вас?

– Я пишу статьи для «Time» уже два года, но в качестве московского корреспондента я работаю в Москве уже шесть лет. Я родился в Москве, и моя семья эмигрировала, когда мне было семь лет – как раз после развала Советского Союза. Я вырос в Сан-Франциско, но я вернулся в Москву в качестве репортера, потому что хорошо знаю язык. Иногда в разговорах с моими родителями дома я рассказываю им о статьях, над которыми я работаю, а они уговаривают меня уехать из России. Стоит отметить, что их восприятие России до сих пор определяется воспоминаниями о советском режиме, поэтому им трудно поверить, что в стране могло что-то измениться. Они столько усилий приложили к тому, чтобы увезти меня оттуда, что порой им трудно понять, почему я вернулся и начал тыкать правительство острой палкой, как сказал бы Навальный.

Система Путина

Интервью Д. Саттера. Дэвид Саттер долгие годы работал специальным корреспондентом «Financial Times» и «Wall Street Journal» в Москве, позже – на радио «Свобода». В декабре 2013 года Саттеру отказали в продлении российской визы – по официальной версии «на основании грубого нарушения российского миграционного законодательства». По мнению британской газеты «The Times», истинной причиной отказа на въезд в Россию послужила книга Саттера «Darkness at Dawn», в которой утверждается, что взрывы жилых домов в Москве были провокацией ФСБ, спланированной для того, чтобы объединить Россию вокруг Владимира Путина.

Интервью Д. Саттера для «Svobodanew», 2013 год

– Дэвид, в своих книгах вы резко негативно оцениваете «систему Путина», связываете ее и с большевизмом, и со временем Ельцина. Есть ли для этого основания?

– Режим, который пришел к власти с помощью спецоперации, не может не быть опасным, он не терпит оппозицию и разрушает демократические институты. Он унаследовал многое плохое и от властей СССР, и от режима Ельцина.

Большевики сказали: «Грабь награбленное». Они объявили, что вместо капиталистической будет социалистическая собственность, а фактически все принадлежало коммунистической партии. Когда рухнул СССР, не был найден разумный способ, как передать собственность всем гражданам, в частные руки в рамках закона и общечеловеческой морали, чтобы затем ею можно было распоряжаться по правилам.

Первый опыт капитализма, который получило большинство россиян, это была потеря сбережений, часто и личной собственности. Люди прошли школу цинизма. Они увидели, что в России существует мощная система отрицательного отбора. Тот, кто был самым нечестным, наглым, непристойным, прорывался на самый верх. Сейчас именно эти люди хотят как можно больше эксплуатировать, платить как можно меньше и снизить социальную ответственность. «Общую» собственность получили и уголовники, и взяточники, и те, кто имели коррупционные связи с правительством. – Нынешний путинский политический режим, он для вас вытекает из ельцинского? Вы видите какую-то принципиальную разницу?

– Режим Владимира Путина – логическое развитие ельцинского. Борис Ельцин создал условия для массового бандитизма и ограбления граждан. Для того чтобы защитить награбленное, власти все более активно использовали бывший КГБ – ФСБ. Естественно, что руководитель этой организации стал главой государства. Сейчас многое из того, что было нужно Ельцину, уже не нужно Путину. Ельцину, например, была нужна относительная свобода прессы. Он пришел к власти с помощью демократической прессы и интеллигенции и долго не мог и не хотел порвать эту историческую и идейную связь. Но уже к 1996 году часть независимой прессы была подкуплена. Путину реликты свободы слова не требуются. У него иная социальная опора.

Ельцину и олигархам не были нужны сильные государственные институты, так как шел процесс захвата собственности и распределения ее между своими людьми. Сейчас для ее удержания понадобились мощные силовые структуры. Произошло формальное укрепление государственных институтов, таких как ФСБ, Прокуратура. Работает Федеральная налоговая служба. В отличие от 90-х годов, налоги стали лучше собирать. Но от того, что появилось новые бюрократические ведомства, Следственный комитет или ФНС, коррупция в России не исчезает. Как мы видим хотя бы по «делу Магнитского» чиновники ФНС были участниками махинаций, а следователи их прикрывали. Коррумпированным становится все государство.

– Не повлияло ли на людей позитивно четырехлетие формального президентства Дмитрия Медведева. Все эти разговоры о модернизации, недолгая «оттепель»?

– Многие приличные люди сначала нашли в появлении Медведева и его речах оправдание для своего сотрудничества с властью. Потом им стало ясно, что Медведев – просто временщик. Когда произошла рокировка Медведева и Путина, люди поняли, что они были обмануты еще один раз. Это фактор, вызвавший всплеск активности.

Сейчас, после разных новых событий в мире, после появления в России новых законов, например, ограничивающих митинги и НКО, Путин ощущает шаткость своего положения. Внутри страны сейчас принят закон о расширенном толковании измены родине, который можно использовать против любого гражданина, который имеет нормальный контакт с внешним миром. Я ожидаю, что Путин будет стараться создать точки напряженности, чтобы лучше убедить население, что он его защитник, а не глава коррупционного клана, который разоряет страну и действует вопреки интересам людей.

– Что вы имеете в виду, когда говорите о «точках напряженности?

– Путин постоянно говорит, например, об опасности для России американских противоракетных систем в Европе. Между тем конфигурация этих систем, характеристики этих ракет, их скорость, показывают, что они развертываются именно против Ирана. Российским стратегическим силам американские противоракеты угрожать не могут. Это хорошо известно военным специалистам. Тем не менее Москва эту тему снова поднимает, имея в виду не столько дискуссию с США, сколько воздействие на население России, запугивание его новой «американской угрозой».

– А протестная активность в России продолжится, на ваш взгляд?

– Мне кажется, что протесты продолжатся уже по совершенно иным причинам, потому что эта власть, в силу своей сущности, не может не дать новые поводы. Мы не знаем сейчас, какими они будут.

К тому же продолжается мировой экономический кризис, который может углубиться. Россия очень уязвима. Доходы от высоких цен на сырье в последние годы не были использованы для того, чтобы модернизировать страну.

Самый главный фактор риска – сам режим, который в силу своего поведения может вызвать новые протесты. Ведь множество преступлений скрыто, многое не обнародовано, не расследовано: взрывы домов 1999 года, «Норд-Ост», Беслан, коррупция…