Кировская весна 1938-1939

Тов. Кожанову.

Отказать.

К вопросу закладки линкоров и дополнительных тяжелых крейсеров вернуться после двухлетней эксплоатации первого тяжелого крейсера «Александр Пушкин» (в 1940 году).

К вопросу закладки дополнительных эсминцев вернуться после двухлетней эксплоатации первого эсминца проекта 7 (в 1940 году).

Проектирование легкого крейсера проекта 68 завершить в 1938 году, запланировать закладку 4 единиц в 1939 году.

И.Уборевич

/Примечание Автора. Позиция командования ВМС аналогична нашей реальности {59}.

В АИ «Кировская весна» программа строительства «Большого флота» советским правительством согласована не была. Снижение числа единиц закладки кораблей разных типов в сравнении с нашей реальностью за период с 1932 по 1941 год составило 90 единиц, из них отказано в закладке 4 линкоров типа «Советский Союз», 2 линейных крейсеров типа «Кронштадт», заложено меньше крейсеров, эсминцев, подводных лодок, торпедных катеров./

07.01.38 Газета Правда № 7

НА ФРОНТАХ В ИСПАНИИ Неудачи фашистских войск под Теруэлем

Несмотря на морозы, доходящие временами до 17 градусов, и снег, засыпающий дороги и окопы, в районе Теруэля продолжаются сильные бои. Республиканские самолеты принимают активное участие в отражении фашистских атак.

5 января фашистские части в секторе Теруэля возобновили атаки на оба фланга республиканских войск. Однако последние не только отбили все атаки, но и заняли ряд неприятельских окопов близ высот 1076 и 1062.

Утром 5 января около 50 фашистских самолетов бомбардировали расположенные в снегу окопы республиканских войск, но вследствие плохой видимости бомбы не попали в намеченные объекты. Республиканские истребители обратили фашистские самолеты в бегство. После воздушного боя республиканские бойцы, по колено в снегу, бросились в атаку и заняли три неприятельских окопа.

Огромные потери, понесенные ударными Франкискими частями в боях под Теруэлем, значительно ослабили эти части.

В связи с падением Теруэля генерал Франко арестовал и заключил в тюрьму генерала Мунес Кастельяно и несколько полковников, командовавших фашистским гарнизоном Теруэля.

Вчера в Теруэле начала действовать республиканская радиостанция. Радиопередача, производившаяся на коротких волнах, началась следующими словами: «Внимание, внимание, внимание! Здесь – радиопередаточная станция Теруэль, находящаяся на службе Республики. Мы говорим из самого центра Теруэля и повторяем, что Теруэль наш!»

{10}

24.01.38 Истребитель И-16

С 6 по 23 января 1938 года проходили заводские и государственные совместные испытания самолета И-16 М-25А вооруженного двумя синхронными и двумя крыльевыми пулеметами.

Цель испытаний:

1. Определить надежность и безотказность синхронной установки пулеметов ШКАС при стрельбе на земле и в воздухе.

2. Установить возможность запуска в серийное производство самолетов И-16 с указанным вооружением и характер необходимых доводок.

3. Определить влияние новой установки вооружения на летные свойства самолета.

4. Определить безотказность в работе звеньеулавителей.

Было произведено всего 19 полетов.

Заключение

1. Самолет И-16 вооруженный двумя синхронными и двумя крыльевыми пулеметами ШКАС и оборудованный звеньеулавителями и установкой для фотокинопулеметов совместные заводские и государственные испытания выдержал.

{38}

22.02.38 Игнасио де Сиснерос

Осенью 1937 года республиканское правительство приняло решение переехать в Барселону. Мне оно казалось правильным, ибо это был единственный способ использовать большие ресурсы Каталонии, безответственно растрачиваемые анархистами.

В Барселону перебрался и главный штаб авиации. Начальником штаба был назначен только что вернувшийся с Севера и произведенный за боевые заслуги в полковники Мартин Луна.

Я давно чувствовал сильное переутомление, но положение на фронте не давало возможности снизить изнуряющий темп работы. В ноябре в главном штабе со мной произошло нечто вроде сердечного припадка. Врачи советовали отдохнуть, но я не придал этому значения. Однако спустя несколько дней припадок повторился. На этот раз мое состояние, видимо, показалось врачам настолько серьезным, что меня решили послать подлечиться в СССР.

Узнав об этом, Прието попытался воспользоваться представившимся случаем, чтобы провести в жизнь свой давно вынашиваемый план – снять с поста командующего авиацией коммуниста. Преподнес он это как заботу о моем здоровье. Взамен Прието предложил мне пост военного и авиационного атташе при испанском посольстве в Москве.

Я ответил, что принять такое назначение не могу, ибо мне, профессиональному военному, покинуть Испанию в такой момент – значит предать республику. Ссылаясь на мою болезнь, дон Инда продолжал настаивать на своем предложении. Наконец мы договорились, что я поеду в СССР, но не в качестве атташе, а чтобы поправить свое здоровье. Затем вернусь в Испанию и буду продолжать выполнять свои обязанности командующего военно-воздушными силами.

В Москву я выехал в сопровождении Кони. Я, естественно, волновался: мне предстояло впервые увидеть совершенно иной мир, с которым я был внутренне связан и к которому испытывал глубокую благодарность и искренние дружеские чувства.

Во Франции мне бросилось в глаза изобилие продуктов, освещенные по вечерам города и абсолютное безразличие французов к событиям в Испании. Люди, гулявшие по Итальянскому бульвару в Париже, рассматривали витрины нашего бюро пропаганды, фотоснимки и плакаты о нашей борьбе с таким равнодушием, словно трагедия, изображенная на них, происходила где-то на краю света, а не у границ Франции.

В Антверпене мы сели на отплывающий в Ленинград советский пароход «Уфа». Чтобы не идти через Кильский канал – территорию нацистской Германии, он обогнул Данию.

Снег и мороз, которыми встретил нас Ленинград, полностью совпали с нашими представлениями о России. Финский залив был закован в льды. Мы стояли три дня, пока не появился ледокол. Он прибыл глубокой ночью. Свет его мощных прожекторов, отражавшийся на ледяной глади, производил эффектное впечатление. По пути в Ленинградский порт нам довелось наблюдать другое необычайное зрелище. Проходя мимо Кронштадта, мы увидели несколько советских военных кораблей. Освещенные нашими прожекторами, они казались инкрустированными драгоценными камнями. Сверкавшие на их такелаже сосульки придавали им фантастический вид, создавали впечатление, будто суда специально разукрашены для какого-то большого празднества.

Именно в тот момент мы получили важное известие: капитан «Уфы» зачитал переданную для нас радиограмму, в которой сообщалось, что республиканские войска освободили город Теруэль.

В Ленинграде нас поместили в гостинице «Астория». При царе в ней обычно останавливались крупные помещики, приезжавшие в столицу. Все сохранилось, как и в дореволюционные времена: роскошные номера из четырех или пяти комнат, мебель, вазы и так далее. Вечером секретарь Ленинградского горкома партии пригласил нас в театр, на балет «Бахчисарайский фонтан», приведший нас в восхищение. На следующий день мы выехали в Москву. На вокзале нас встречала Лули, одетая в прекрасную меховую шубу и каракулевую шапку. Все это очень шло ей. Выглядела она замечательно и казалась очень довольной.

После тщательного врачебного осмотра в одной из лучших клиник Москвы меня послали в санаторий «Барвиха», расположенный примерно в тридцати километрах от столицы.

Перед отъездом туда мы посетили детский дом для испанских ребят, в котором жила Лули. Дети были прекрасно устроены. Условия, созданные для них, без преувеличения можно назвать роскошными. Кони осталась очень довольна осмотром.

Большинство приехавших в Советский Союз детей были сыновьями и дочерьми астурийских шахтеров, баскских рабочих или сиротами, потерявшими родителей во время войны. Они никогда и не мечтали о таком рае. Достаточно было взглянуть на детей, чтобы убедиться, что они счастливы. Преподавание велось на их родном языке, ибо советские люди никогда не забывали, что это испанские дети и они должны вернуться на родину.

Санаторий, куда нас поместили, был великолепен. Кони, побывавшая со своими родителями в лучших санаториях Германии, Франции и других стран, с восхищением говорила, что ни один из них не сравнится с «Барвихой».

Врачи прописали мне абсолютный отдых. Причиной моих припадков оказалось не сердце, а сильнейшее отравление табаком и кофе, к которому добавилось огромное нервное переутомление и физическое истощение. Одна из лечебных процедур, прописанных мне, заключалась в том, что меня укладывали в большой мешок на меховой подкладке и в течение двух или трех часов держали на террасе при температуре 25 или 30 градусов ниже нуля.

Результаты оказались удивительными. Я преображался буквально на глазах. Через десять дней я уже ходил на лыжах, катался на коньках и чувствовал себя все лучше и лучше.

А из Испании приходили тяжелые известия. После освобождения Теруэля республиканскими войсками враг подтянул туда крупные силы и предпринял контрнаступление, чтобы вернуть город. Я не мог дольше оставаться в Советском Союзе и решил немедленно вернуться в Испанию. Врачи, предписавшие мне два месяца отдыха, видя, как я нервничаю, поняли, что держать меня дальше в «Барвихе» бесполезно и даже вредно.

Мы вернулись в Москву. На следующий день у меня состоялся продолжительный разговор о ходе нашей войны с маршалом Уборевичем – советским министром обороны. В ту же ночь мы отправились в обратный путь, в Испанию.

22 февраля 1938 года наши войска оставили Теруэль.

{63}