Краткая и вольно изложенная история лабораторной диагностики от сотворения мира до наших дней

Парацельс последовательно отстаивал ведущую роль опыта вообще, и эксперимента в частности, как главного источника медицинских знаний и вёл активные и разнообразные исследования в области ятрохимии и фармации, разумеется в духе алхимии и с изрядной долей откровенного шарлатанства. Например, Парацельс всерьёз рассуждал о возможности «in vitro» инкубации спермы (которую, он разумеется внимательно изучал), выращивания и вскар-мливания на «питательной среде» пресловутого гомункулюса. Но пропаганда ятрохимии имела вполне положительные моменты, и в плане изыскания новых лекарств, и в выработке новых методов аналитической химии и вообще в методологии медицинских исследований. Популярность ятрохимии была столь велика, что у многочисленных последователей Парацельса поиск жизненного начала или панацеи часто заменял основную задачу алхимии – поиск философского камня и превращение металлов в золото.

Ведя активную врачебную практику, и много скитаясь по Европе, Парацельс, кроме всего прочего, смог выделить и заметные физиологические и эпидемиологические различия между представителями разных народов, профессий и социальных групп. В отношении современной лабораторной диагностики это можно считать первыми предпосылками для последующей дифференциации норм и «референсных» пределов для анализируемых показателей у различных групп обследуемых.

Помимо теорий дисбаланса «телесных жидкостей», подразумевавших практически исключительно «внутренний» характер причин всякой патологии, периодически появлялись и им противоречащие теории, например, о «заразности» некоторых болезней. Так, французский врач и придворный хирург Людовика Х Анри де Мондевиль (1260 (?) – 1320 гг.), по сути подверг сомнению теорию Галена, предположив возможный «заразный» характер опухолей, когда канцерогены способны проникать в человеческое тело снаружи через кожные и иные железы. К слову, этот врач известен и своей книгой, посвящённой гигиене половых органов, и тем, что мог различать по характеру их отделяемого девушек, женщин, замужних женщин и проституток.

Продолжали появляться и начальные представления в области микробиологии. Настоящим бичом средних веков были эпидемии различных инфекционных болезней, и неудивительно, что учёные пытались объяснить это явление и найти методы борьбы с ним. Ближе всех к научному определению механизма распространения инфекции подошёл итальянский учёный-универсал Джироламо Фракасторо (1478—1553 гг.).

В своём труде 1546 г. «О контагии, контагиозных болезнях и лечении» он изложил довольно стройную теорию о сущности, путях распространения и лечении инфекционных болезней. Согласно этому учению заразные болезни распространяются при непосредственном контакте, через предметы и на расстоянии с обязательным участием мельчайших невидимых частиц – «контагиев», имеющих «телесную», т.е. живую природу. Фракасторо впервые применил в медицинском смысле термины: «инфекция» (infectio, внедрение, порча) и «дезинфекция».

К сожалению, теория Фракасторо, при всей своей логичности и вкладе в систематизацию знаний в области «инфектологии», в эпоху своего появления не могла быть оценена по достоинству, поскольку никаких доступных способов её подтверждения и применения на практике не имелось ни у современников, ни даже три века спустя. Ещё в середине XIX в. имела хождение «химическая» теория, согласно которой роль контагиев играли «гнилостные молекулы» – «миазмы»…

Суммируя описанные успехи древней науки, отчасти подкреплённые учёными средневековья, в качестве самых ранних предпосылок для появления зачатков «лабораторной» медицины можно отметить теоретические: атомарную теорию с её логическими продолжениями в виде теории «контагиев», гуморальную теорию патогенеза, накопление первоначальных знаний в области морфологии и патоморфологии, и в частности, о физических свойствах, изменениях состояния и химическом составе биологических жидкостей, а также и практические, полученные алхимиками, навыки «экспериментальной» и аналитической химии и лабораторного дела.

В конце средневековья и начале Нового времени, наконец, зарождаются те направления исследовательской медицины, которые можно уже с достаточным основанием считать предосновой большинства важнейших методов лабораторной диагностики.

К числу важнейших из них, безусловно, принадлежит изобретение микроскопа. Хотя линзы уже применялись более полутора веков, но первый прототип известного нам прибора появился на грани XVI – XVII вв. в среде нидерландских оптиков и точильщиков линз. Часто авторами изобретения, как микроскопа, так и телескопа, называются мастера из семьи Янсен: Захариас Янсен (1580 (?) —1632 (?) гг.), его отец и брат, однако истинный приоритет установить сейчас практически невозможно.

Некоторое время сконструированная ими «зрительная труба» если и имела практическое применение, то использовалась только там же, в оптико-механическом ремесле. Первым учёным, сумевшим правильно оценить воз-можности нового прибора, прежде всего в виде телескопа, для научных исследований, считается известный итальянский учёный Галилео Галилей (1564—1642 гг.).

В середине XVII в. очень разносторонний английский физик Роберт Хук (1635—1703 гг.) сумел заметно усовершенствовать «зрительную трубу», превратив её в настоящий микроскоп, имевший 30-кратное увеличение. С его помощью он сумел рассмотреть клеточное строение нескольких растений, плесневого гриба и раз-личных органов ряда мелких животных.

В своей работе 1665 г., длинное, в духе того времени, название которой можно сократить до «Микрография», Хук впервые ввёл в научный обиход сам термин живой «клетки».

Ещё дальше пошёл нидерландский торговец тканями и натуралист-любитель Антонис Филипс Ван Левенгук (1632—1723 гг.). Он сам сконструировал довольно необычный плоский микроскоп, размером чуть больше спичечного коробка и, используя очень маленькие, почти сферические, линзы собственного изготовления, довёл его увеличение до 300-кратного (в современных диагностических лабораториях микроскопия осуществляется обычно в диапазоне от 200х до 1500х). Глядя в него, Ван Левенгук в 1670-ых гг. первым увидел и описал: эритроциты,, мышечные волокна и производные кожи, открыл и описал дрожжевые грибы, простейших, почкование кишечнополостных, и, как предполагается, бактерии (animalculi, «зверушки»). Позже он собрал некий оптический прибор, с помощью которого смог наблюдать движение крови по капиллярам (микроциркуляцию). Первое описание сперматозоида тоже принадлежит Левенгуку, хотя первым «семенных зверьков» в его мелкоскоп разглядел студент-медик Иоган Гам (1651—1724 гг.).

История микроскопа Левенгука связана, по меньшей мере, ещё с четырьмя заслуживающими внимания аспектами. Во-первых, первоначально создавалось это устройство, очевидно, для выявления дефектов тканей, которыми торговал Левенгук.

Во-вторых, его «мелкоскоп», наряду со многими другими заморскими диковинами, произвёл большое впечатление на царя Петра I в период его пребывания в Голландии и, возможно, среди прочего, послужил поводом для царских попыток насаждения интереса к естественным наукам в России.

В-третьих, обнаружение сперматозоидов должно было нанести сокрушительный удар по теории преформизма, согласно которой в качестве элемента спермы выступал готовый зародыш – гомункулюс.

Но эта теория, доведённая до абсурда предположением, что у каждого гомункулюса, томящегося в головке сперматозоида, есть и свои сперматозоиды с гомункулюсом, а у того – свои, и так до бесконечности, продержалась ещё больше ста лет, до появления сравнительной анатомии и эмбриологии.

Ещё более удивительно, что микроскопия даже «помогала» недобросовестным «учёным» разглядеть пресловутых гомун-кулюсов внутри сперматозоидов…

Ну и, в-четвёртых, объясняя происхождение исследуемого эякулята, в котором Левенгук и наблюдал сперматозоиды, ему пришлось неуклюже оправдываться, что биоматериал был получен не путём греховного рукоблудия, а как побочный продукт соития с законной супругой…

Однако, ни труды Хука, для которого микроскопия была вторичной относительно его основной научной деятельности в области физики, ни, тем более, опыты досужего любопытствующего Ван Левенгука серьёзными биомедицин-скими исследованиями признать нельзя. А потому первым учёным, начавшим использовать микроскопию в системати-зированных научных исследованиях в области исследо-вательской медицины, можно признать итальянского врача Марчелло Мальпиги (1628—1694 гг.). Выпускник и потом преподаватель самого старого европейского университета – Болонского, Мальпиги, благодаря своим исследованиям, стал одним из основоположников микроскопической анатомии (гистологии) животных и растений, сравнительной анатомии и эмбриологии и автором многочисленных открытий в области анатомии и морфологии.

Оптикам ещё удалось несколько усовершенствовать конструкцию микроскопа: в 1670-ых гг. итальянский астроном Эстаччио Дивини (1610—1685 гг.) собрал первый «совре-менный» окуляр, а работавший в Данциге Ян Гевель (Гевелий) (1611—1687 гг.) внедрил микровинт. В 1710-ых гг. немецкий оптик Кристиан Готлиб Гертель предложил размещать зеркало под приборным столиком.

Впрочем, несмотря на все эти успехи, качество микроскопов оставалось весьма невысоким, а возможности микроскопии очень ограниченными. Лишь в 1830-ых гг. английскому оптику Джозефу Джексону Листеру (1786—1869 гг.) удалось разработать микроскоп с ахроматическими линзами, не дававшими «цветных колец» вокруг наблюдаемых объектов, что существенно увеличило резкость изображения. Вот это изобретение произвело революцию в микроскопии. Сам Листер смог рассмотреть форму эритроцита как двояковогнутого диска.