Врата

Егор Журавлев и Элина Шахова были лучшими и, пожалуй, единственными друзьями Лёньки. Элина жила в соседнем от Лёньки дворе, и Егор в последнее время взялся провожать ее из школы, очевидно надеясь на новую ступень в отношениях. Никакого разлада в дружбе с Лёнькой это, к счастью, не принесло. У Лёньки любовь стояла на третьем месте после учебы и фантастических романов. Чувство ревности было для него такой же неведомой страстью, как алчность или гордыня.

– Решил сам себе устроить каникулы? – усмехнулся Егор.

– Вроде того. Последний день болею, все-таки.

– Не боишься, что кто-то увидит? – кокетливо спросила Элина. – Стыд-то какой!

– Мы все чего-то боимся, – мудро парировал Лёнька.

Они шагали вместе, всячески шутя и подтрунивая на тему Лёнькиного прогула. Лёнька поинтересовался последними событиями в школе.

– Да все как обычно, – Егор махнул рукой. – Немка сошла с ума. Колыч ей сегодня что-то сказал, так она ему словарем по морде как даст! Потом еще нам всем четыре страницы сильных глаголов задала учить. Четыре страницы к понедельнику, представляешь!

– Я ее понимаю, – иронично вставила Элина. – Целый класс таких лоботрясов кого угодно с ума сведет.

– Угу, а у вас, можно подумать, сплошные благородные девы учатся!

– Девицы! Неуч.

Егор достал из кармана папиросу, не спеша размял и с важным видом начал закуривать.

– А тебе, Лёнь, хотят поручить придумать сюжет к первому мая. Димка сказал: только без всяких заумностей. Чтобы не было как в прошлый раз.

– А он Пушкина редактировать не пробовал? – усмехнулся Лёнька.

– Делай, как он говорит. Чем проще, тем лучше, – посоветовала Элина, морща свой аккуратный носик от папиросного дыма.

– Кстати, что там с домашним заданием?

Они шли вдоль длинного, уродливого забора стройплощадки, не подозревая, что из-за угла наперерез им с неуклонностью падающей кометы движется другая троица.

Разглядывая каракули в дневнике Егора, Лёнька не сразу заметил возникшие перед ним полосы грязной тельняшки и распахнутое пальто без половины пуговиц.

В любой школе, в любом классе обязательно есть хотя бы один настоящий выродок. В Лёнькином классе таким выродком вне всяких сомнений был второгодник Семен Богданов. Долговязый лысый парень с настолько мерзкой физиономией, что еще в семь лет перестал походить на ребенка.

Компанию ему составляли дружки Рыбин и Рычкин, которых из-за схожести фамилий и феноменально низких умственных способностей вся школа воспринимала как одно целое. Они даже напоминали друг друга внешне.

– Зари-ицкий! Сколько лет, сколько зи-им! – нараспев заголосил Богданов своим визгливым голосом. – Ты че, а? Ты же больной?

Лёнька молча вернул Егору дневник и жестом показал, что надо идти дальше, не останавливаясь.

– Э-э! Я с тобой разговариваю!

Рыбин и Рычкин перегородили друзьям дорогу.

– Че, прогуливать начал? А мамочка-то знает?

Лёнька молчал.

По лицам хулиганов было ясно, что они готовят себе большое развлечение.

– Слишком хитрый стал, жидяра? В школе наплел, что болеет, а сам себе взял и выходной устроил! Ничего себе а, братва?

Прихвостни дружно заржали.

– А знаешь, что с вами, жидами, скоро будут делать?

– Если мы жиды, то ты фашист! – неожиданно для себя выпалил Лёнька.

Ухмылка исчезла с лица Богданова и уступила место тупому недоумению.

– Чего?

Лёнька пожал плечами, чувствуя, как Элина в отчаянии трясет его за рукав.

– Гитлер тоже евреев ненавидел и считал низшими людьми, – невозмутимо продолжал Лёнька, хотя от страха у него сводило кишки. – С этого и начинался фашизм в Германии.

Богданов схватил Лёньку за воротник и проговорил ему прямо в лицо, брызжа слюной и обдавая водочным перегаром:

– Мой батька в Кенигсберге фашистов зубами грыз! И жидов грыз тоже! Понял, гнида?

В тот же миг Егор что было силы боднул Рычкина в грудь.

Богданов выругался и пихнул Лёньку так, что он упал на спину. К счастью, меховая шапка защитила затылок от удара.

Лёнька с ужасом видел надвигавшегося на него полоумного верзилу.

Егор и Рычкин отвешивали друг-другу тумаки. Рыбин нерешительно подступал к Элине, которая, дико визжа, размахивала перед собой портфелем. Желание помочь другу боролось в нем с соблазном поколотить слабую жертву.

Богданов насел на Лёньку и с размаху ударил его по лицу. Однако Лёнька успел сместить голову, и кулак, скользнув по щеке, врезался в асфальт. Из костяшек пальцев брызнула кровь. Богданов подскочил и принялся трясти разбитой рукой, воя от боли и унижения. Лёнька тоже вскочил. На какой-то миг он почувствовал себя Давидом, сокрушающим огромного Голиафа. Он встал в боксерскую стойку, выставив вперед кулаки. Богданов посмотрел на Лёньку, и в его стеклянных глазах вспыхнуло настоящее бешенство.

Ни с того ни с сего в руке у хулигана появился большой, наточенный самодельный нож. Богданов полоснул им по воздуху с быстротой матерого урки.

Второй раз за этот день Лёнька усомнился, что сможет дожить до его конца. Ему захотелось бежать без оглядки от этого дьявола. Прощайте, родители! Прощай, школа! Прощай, жизнь!

– Ржавый! Ржавый хрен! – завопил вдруг Рыбин с неподдельным ужасом.

Из двора на них, грохоча валенками, несся рыжебородый великан в ушанке, с лопатой для чистки снега.

Хулиганы бросились наутек. Рычкин, которого Егор с успехом уложил на лопатки, оказался последним и тут же получил здоровый удар железкой по непокрытой голове.

– Шобла сортирная! – проревел дворник, пинком отправив Рычкина догонять свою стаю.

Затем, развернувшись к Егору, дал ему подзатыльник.

– Чего в драку лезете, когда девчонка с вами!

Егор тихо ругался, Лёнька облизывал губы, Элина плакала.