Болван

– Э-э… нет, – уязвленно солгал Коля.

Ему стало неприятно, словно в него вдруг брызнули грязной водой.

– Просто… лето же… Вы снова в Турцию ездили?

– Да.

Наступило хрупкое молчание.

Коля смотрел на далекие луга за рекой, на два кирпичных дома, которые построил для себя в низине никому не знакомый новый русский. Сейчас возле открытых ворот стоял небольшой грузовик, а двое парней вытаскивали из кузова какие-то коробки и несли в дом.

– Папа говорит, его убьют, – спокойно сказала Рита.

– С чего бы? – хмыкнул Коля.

– Слишком много денег тратит. Мой папа знает, он крутой.

Отец Риты и Максима и правда был крутым. Конечно, не таким, как этот богач. У него был черный джип, хороший новый дом со спутниковой тарелкой и вечнозеленым газоном. Каждое лето он возил семью на юг.

– Почему они все нас ненавидят? – спросила Рита.

– Никто вас не ненавидит.

– Нет, ненавидят. Считают нас черными, говорят, будто мы чеченцы.

– Не знаю, ни разу не слышал, – честно признался Коля.

– А оттуда нас выгнали, наоборот, за то, что мы наполовину русские.

«Оттуда…»

Коля не помнил откуда именно. За время его недолгой жизни появилось столько неизвестных прежде, похожих друг на друга стран с какими-то унылыми, презренными названиями (по крайней мере, о них чаще всего говорили с презрением).

– Раньше были граждане державы! – ворчал порой Колин дед. – А теперь они кто? Узбеки, таджики, молдаване, нигерийцы, танзанийцы и прочие папуасы. Ну и ниче, пусть теперь бетон месят!

Как относились в поселке к семье Риты Коля не знал. Возможно лишь потому, что жил от них через три улицы.

Парни уже выгрузили все, что было в кузове, покурили и, сев в машину, поехали в направлении Глухово. Хозяин дома в белом купальном халате неуклюже одной рукой затворял ворота, параллельно продолжая говорить с кем-то по сотовому.

Ему тоже доставалось от дачников. Правда он об этом не знал. А если б даже узнал, ни капли не расстроился бы, зная, что никогда не пересечется с их миром.

Ребята внизу вовсю плавали, плескали друг в друга водой. До слуха доносились их отрывистые крики.

– Если б у тебя было столько денег, сколько у него, что бы ты сделал? – неожиданно спросила Рита.

Это явно был вопрос с подвохом, и Коля не знал, как лучше от него уклониться.

«Вложить их – спросит: а куда? Раздать бедным – засмеет».

– Да то же, наверно, что и он, – без уверенности сказал Коля и лег на спину, жмурясь от солнца.

– Чтобы тебе все завидовали?

– А почему бы нет? Только поскромнее… чтобы, как говорит твой папа, не замочили вдруг.

Что-то легкое и цепкое шлепнулось ему на живот. Коля открыл глаза и увидел перед собой большого зеленого кузнечика. Вскрикнул и, стряхнув его, как ошпаренный вскочил на ноги. Он терпеть не мог крупных насекомых.

Рита, фыркнув, залилась тихим, коварным смехом.

– Хватит, а! – огрызнулся Коля, подбирая слетевшие очки.

Он гневно посмотрел в искрящиеся насмешкой глаза Риты и в самых мрачных чувствах стал спускаться по крутому склону к реке.

Он был уверен, что никогда больше до конца жизни не заговорит с ней. Уверенность эта, впрочем, растаяла через полчаса.

Ковчег

Толян протянул гостю свою тяжелую ладонь и почувствовал, как тонкие, слабые, точно лапы вареного краба пальцы осторожно пощупали ее.

– Как поживаете? – осведомился Толян, стараясь придать своему обычно грубоватому голосу любезность.

– Слава богу, – ответил уклончивый смиренный полушепот.

– Садитесь!

Отец Савелий мельком перекрестился на икону, плавно, словно боясь нарушить тишину, отодвинул стул и сел за дорогой овальный стол, настолько гладкий, что по нему, кажется, можно было скользить на коньках.

Этот низкорослый, щуплый, даже не то, чтобы старик (до Моисеича ему было дряхлеть и дряхлеть), но какой-то похожий на одуванчик своей беззащитностью ветхий человек вызывал в окаменелом сердце Толяна тень умиления и даже почтительности.

Его худое бледное лицо держало маску скорбной настороженности, словно он от рассвета до заката жил в ожидании страшного конца. Глаза смотрели с затаенным мученическим остервенением. Тонкие губы, обрамленные седой бородой, искусаны до красноты.

– Как ваши дела, Анатолий?

– Да тоже так… слава богу.

Толяну вдруг дико захотелось курить. Однако он знал, что, если это сделает, проповеди на тему «воскурений диаволу» не избежать.

– Господь вас очень любит, – проникновенно заговорил отец Савелий, скрестив на столе белые пальцы. – Вы видите, чего вы достигли за столь короткое время. Вы стали по-настоящему большим человеком, сохранив при том насколько это возможно чистоту души.

– Повезло, – пожал плечами Толян.

– Везение – отговорка нищих духом и горделивых атеистов. Сколько раз господь уберегал вас от смерти? Сколько раз выводил из тьмы? Помогал решить неразрешимое?

– Да… было, – криво улыбнулся Толян.

Он до сих пор просыпался в поту, когда во сне ему снова разбивали башку в тюремной камере, или пистолетная пуля каленым сверлом вонзалась в ребра.

В дверь постучали. Недавно нанятая миловидная горничная в красном мини-платье принесла чай.