Что добровольно нищие – блаженны,
Здесь позабыли, медный сор гребя.
Здесь лечат от зараз, дырявя вены,
Только затем, чтобы спасти себя.
Если здесь есть о женщинах забота,
То лишь затем, чтоб краше класть в гробы.
Здесь есть одна цена веселью – рвота,
А люди – слуги собственной судьбы.
Здесь нежный всяк презрения достоин
И смехотворно слово здесь – мечта!
Но радость есть одна, и я спокоен
В том, что другим оставлю здесь места.
***
Я не воздвигну памятник себе
Ни грудой черепов, ни местом птичьих сходок,
И голову мою на вычурном суде
Не назовут за год ценнейшей из находок.
Ее не украдут ученый и вампир,
И то, что было в ней, не бросит тень на моду.
А если украдут, выручат десять лир -
Что стоит ковш воды в дождливую погоду.
В обычный день, святой и гадкий в меру,
Мой гроб забьют легко, как в ящиках посылки.
Как хорошо, что смертью я милиционеру
Забот не принесу – гонять поклонниц пылких.
Но что-то ведь останется в судьбе
Одной из всех? Из сноса и остатка
Я все же строю памятник себе -
Он среди мрамора – свободная площадка!
80-е годы
Сказка про студента Присли и девушку Вику
Черный, как самые темные мысли,
Рост – метр восемьдесят один,
Учился студент по фамилии Присли -
Из Нигерии господин.
Впрочем, быть может, из Мозамбика.
Но точно – оттуда. И данный нахал
Влюбился в советскую девушку Вику,
И есть перестал, и ночами не спал.
Его посещали угрюмые мысли:
Фортуна, думал, не снизошла.
Но Вика не долго мучила Присли,
На дискотеку – сама пошла.
Девушка внешностью очень мила
И неглупа. Но с кем не бывает!
Когда наступает любовная мгла,
Солнце рассудка она закрывает.
Был ли взаправду втюрившись негр,
Или от скуки нашел увлечение,
Но комплексом англо-французских манер