Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

– Я НЕ МОГУ ЗАТОРМОЗИТЬ И ИЗМЕНИТЬ КУРС.

В течение нескольких секунд никто не издал ни звука. Все смотрели на инженера, который, казалось, шептал молитву, обращаясь, то ли к Христу, то ли к своим древним языческим богам. Никто ничего не понимал.

– Свен… Что это значит?

– Я… я не знаю. Компьютер не реагирует на управляющие сигналы. Никакой обратной связи. Машина не слушается! Она сейчас подобна чугунному ядру, без признаков интеллекта. Я ничего не могу сделать. Если честно – мы падаем. Булыжником! В конце двадцать первого века. Как глупо…

– И…

Инженер рухнул в кресло и истерически захохотал.

– А дальше все же ясно! Через восемь-десять минут мы сгорим в атмосфере этой чертовой планеты, и то, что от нас останется, здешние жители найдут в пустыне, на месте нашей несостоявшейся высадки. Наверное, позже они сочинят о нас легенды, одну нелепее другой. Помните о тунгусском метеорите? Ха-ха! Вот и все! Угощайте всех сигаретами, командир!

– Боже! – воскликнула Анна.

– Что же вы молчите, сэр! – набросился на командира врач, – вы же должны что-то сделать! Вы же здесь главный!

– Я не хочу умирать, не могу, – вдруг тихо заплакала Анна, которая вдруг поняла, что красивая межпланетная сказка кончилась, – у меня в Москве сын, он еще маленький…

– Подождите вы! – взял себя в руки командир, не менее чем остальные, обалдевший от страшного известия. – Свен, вы точно все проверили? Это не ошибка?

Инженер молча отвернулся.

– Но ведь системы дублируются! Они не могут не дублироваться, все продумано! Немедленно переключайтесь на резервный контур! В чем дело?!

– Поздно, – отрезал Свен. – Системы не дублируются в горячем режиме, необходимо время, минут пятнадцать, не меньше, – лицо его стало злым, а кривая улыбка – болезненно саркастической. – Вы, может быть, вспомните, командир, что я говорил об этом в НАСА? Нет же, хотели побыстрее и подешевле. Проект, видите ли, и так слишком дорогой! «Система абсолютно надежна, вероятность отказа – тысячная процента!» – горько передразнил какого-то чиновника инженер. – Вот вам и тысячная, пожинайте лавры…

Четверо землян молча стояли друг против друга, приближаясь к смерти. Трудно сказать, осознавал ли кто в тот миг со всей ясностью, находясь в окружении мирно помаргивающих дисплеев, полированного алюминия и карельской березы, что жить им осталось всего несколько минут. Чужая планета на экране стремительно увеличивалась в размерах, – уже можно было рассмотреть контуры материков, синие пятна океанов, набухшие извилистые вены крупных рек.

– Я ведь не просто врач, я – военный врач, – вдруг произнес, ни к кому не обращаясь, кореец. Все посмотрели на него. Своим неожиданно спокойным голосом он давал другим людям иллюзию надежды.

– Я изучал модели последствий применения нашего оружия. Есть один выход…

– Ну же, Чон! – скрипнул зубами командир.

– Можно попробовать… Но это бесчеловечно… Нет, нельзя… Мы не можем так…

– У нас осталось четыре минуты! – крикнул Свен.

Врач снял очки и нервно заходил по комнате. Говоря, он рубил воздух рукой, как самурай – невидимых врагов мечом.

– У нас есть мощная лазерная пушка, может быть – самое ужасное оружие, существующее сейчас на просторах вселенной. Она управляется своим автономным компьютером, не связанным с системами управления. И, я полагаю, что она работает… Мы можем выстрелить в планету, как в цель, самым мощным импульсом, который может выработать наш термоядерный реактор.

– Ну и что? – безнадежно махнул рукой инженер, не хотите ли вы сказать, что…

– Никаких гарантий! Мне известны лишь результаты моделирования. Согласно им, сгусток невиданной энергии прошьет планету насквозь. В считанные секунды она расколется, как яичная скорлупа, – да, господа, она просто разрушится, перестанет быть препятствием. Мы пройдем сквозь нее, как будто ее никогда не было… Возможно, корабль получит поверхностные повреждения, но, весьма вероятно, что мы останемся живы.

Шар, окутанный облаками, уже едва помещался на экране. Планета была готова к тому, чтобы поглотить корабль. Командир бросил взгляд на «Ролекс».

– Две минуты. У нас осталось две минуты. Сколько людей примерно живет сейчас на Мариане? Ну, там…

– Люди – это мы, Джон, – сказал Чон и коснулся ладонью плеча командира.

– Примерно полмиллиарда, – откликнулась Анна. – Господи! Ведь они все погибнут, если мы предпримем крайние меры! А ведь они еще дети, у них еще почти не было истории…

Свен вскочил, больно сжал запястья Анны. Она сморщилась, негромко вскрикнула.

– А у вас ведь тоже дети, Анна! И вы не хотите, чтобы ваш сын остался сиротой, верно?! У меня девушка в Стокгольме, она любит и ждет меня! И у нас еще нет детей!

Анна ничего не говорила, закрыв лицо ладонями.

– Стоит лишь набрать на клавиатуре пару слов и нажать «Enter»! Я прав, Чон?

– Мы никогда не простим себе этого. Черт меня дернул сказать вам о пушке.

– На корабле кроме нас еще три десятка человек. «Мы не можем решать за них», —сказал командир.

– Вы думаете, кто-то выберет смерть? – воскликнул Свен. – Ну! Приказывайте же, сэр!

– Они еще совсем дети, – снова запричитала Анна, – и они ни в чем не виноваты. Они даже не будут знать, отчего погибли.

– На весах – существование целой цивилизации – и наша жизнь, затерянных во вселенной посланцев одной из миллиарда среднеразвитых цивилизаций. Расклад не в нашу пользу, господа, – усмехнулся врач. – Осталось меньше минуты, – мы все равно уже не успеем.

– Я не могу отдать такой приказ, – сказал командир, – прощайте, ребята. – Надеюсь, что рай все-таки существует, хотя на небе и выше его точно нет.

Планета, названная командиром корабля, по имени его матери, Марианой, уже не умещалась полностью в окошке монитора, перестала быть шаром и превратилась в плоскость. Стали различимы города и моря, леса и горы, обжитые луга и девственные саванны. Четверо людей не произнося ни слова, тихо и торжественно смотрели на приближающийся, последний для них естественный мир. Кто знает, о чем думал каждый из них? Кто-то, конечно, думал о детях, оставшихся на Земле – и женщины, и мужчины. Кто-то мимолетными фрагментами вспоминал свою короткую еще, не вполне состоявшуюся жизнь. Жалко, черт возьми, умирать, когда совсем приблизился к тому, чего жаждало человечество, больше того – чего жаждал ты сам. Каждый из тех, кто обречено смотрел на изображение становящейся все ближе невольной планеты-убийцы, был человечеством. Человечество устроено так, что состоит оно из миллиардов маленьких эгоистичных человечеств-миров. В одной глазнице – бесчисленное множество отражений на сетчатках других глаз. И внизу, на планете, еще пребывающей в сладком сне средневековья, – конечно, кто-то уже думал об этом, но это уже не имело для них никакого значения.

Внезапно экран с изображением Марианы погас, а затем сделался ослепительно белым, будто видеокамеру бросили в чрево сталеплавильной печи. По корпусу корабля пробежала мелкая дрожь, которую каждым нервом ощутили все, находящиеся на нем. Стало тепло, и датчики температуры вдруг бестолково закивали электронными стрелками. Наконец, кроме белого на мониторах стали появляться другие цвета. Любой из людей мог бы поклясться, что никогда не видел сочетания таких красок. Огненный оранжево-красный, желтый, янтарный, рубиновый, перламутровый, угольно-черный – все они сплелись в едином хороводе на сковородке материализовавшейся преисподней. Трое мужчин и одна женщина, как зачарованные, забыв про свои прежние страхи и счеты с жизнью, смотрели на светопреставление, творившееся у них на глазах. Изображение, конечно, не вполне отражало реальность. Отфильтрованный несколькими защитными экранами и ослабляющими преобразователями, сигнал, исходящий от погибающей (вернее, уже погибшей) планеты, не мог оставить на гиперчувствительной матрице своего настоящего трагического отпечатка.

Некоторое время, быть может, доли секунды, корабль землян двигался сквозь туннель, обрамленный огненной спиралью. Казалось, это никогда не прекратится, потому что не имеет ни конца, ни начала. Но наплывающая издалека, увеличивающаяся в размерах тьма стала для людей светом в конце туннеля. Спустя мгновение, из адовой трубы корабль вырвался наружу, в черноту космоса, усыпанную звездами, и, слегка дрожа, как взбудораженный конь, продолжил скачки по прериям вселенной.

Люди с трудом поднялись с пола, распластанные в нелепых позах, хаотично разбросанные по нему, словно оловянные солдатики. Они, двигаясь как спросонья, осмотрели себя, оглянулись по сторонам. Еще никто не жаждал объяснения, – почему остался жив. Первым нарушил молчание врач. Он был бледен, его мутило и вело из стороны в стороны, как всех, но по его глазам было видно, что он больше других понимал в том, что произошло на самом деле. Ощущения были слишком сильны, чтобы играть, лукавить. Кореец поправил халат, пригладил черные смолистые волосы, надел очки и, с восточной невозмутимостью, сдобренной тонкой, немного виноватой, улыбкой, стал говорить:

– Поздравляю вас с возвращением из небытия, господа. Великие свершения, путешествия, открытия – ничего не значат. Есть лишь одно, что решает всё. Мы – живы!!!

Надо ли говорить, что все смотрели только на него? Вообще-то, никто не требовал, да и не желал никаких объяснений. Какими могут быть объяснения для людей, уже похоронивших себя и вдруг почувствовавших себя живыми?! А между тем, он продолжил речь. Потому что нужно было сделать еще кое-что, далеко не самое простое – сказать всем правду. Джон и Чон находились рядом, но изо всех сил старались не смотреть в глаза друг другу.

– Я не рассказал вам об одной вещи, господа. Дело в том, что система обеспечения безопасности корабля настроена таким образом, что автоматически, по сигналу компьютера, связанного с многослойными датчиками, уничтожаются любые препятствия, представляющие угрозу для жизни. Теоретически, независимо от их величины. Варьируется лишь сила удара. Правда, практически это никогда раньше не применялось.

Врач шумно вздохнул, сделал над собою усилие и продолжил:

– Не было никакой надобности вводить команду для активизации пушки. В последний момент мы могли ввести в ручном режиме только одну команду – блокирования оружия. То есть мы лишь могли остановить разрушение несчастной планеты. И погибли бы сами, превратившись в ионизированный газ…

– Вы об том знали, командир, – тихо, сквозь зубы, с ненавистью прошипела очнувшаяся Анна. – Вы не могли не знать. Вы могли сохранить им жизнь. И, конечно, вы, Чон. Вы не врач, вы убийца. Вы и командир – лгуны и трусы.

– Когда нужно выбирать, нет эмоций, есть только «да» или «нет»! – рубанул врач. – Это закон жизни, Аня.

– Ради вашей жалкой жизни вы позволили машине уничтожить целую цивилизацию!