Авторы XXI века. Март 2020

Загорелых и веснушчатых ребят.
Забронированы лучшие места.
Все с утра бегут к Федоту неспроста.
Он поведает детишкам о морях,
О далёких, тяжких, огненных боях,
Как галчата те сидят, разинув рот,
А Федот фигурки режет да поёт.
Из-под ножичка спускается спираль,
А в рассказе Феди слышится печаль.
Гладкой стружечкой слова его летят.
На колени и на головы ребят.
Ни один не хочет рано уходить,
Про обеды и дела, успев забыть.
Покамест в окошко мать не позовет,
Тот со вздохом сожаления встает.
А бывает, подойдет поближе мать
Оглоеда непослушного позвать
И замрет, с крапивой жгучею в руке.
Постоит, послушав Федю вдалеке
И, махнув рукой притихшему мальцу,
Повернет в раздумьях к старому крыльцу.
Мужики домой с работы воротясь —
Кто сидит у Феди, кто облокотясь
Поболтают, перекинутся словцом
Или просто наблюдают за резцом,
На дощечке вырезающем узор.
Было так, что заведут горячий спор.
Все по-доброму, с усмешкой всякий раз.
И искрится у Федота щурый глаз.
Не считает и не ведает никто,
Сколько времени то место обжито?.
Может век, стоит тот стул или года.
Иль сидел Федот на стуле том всегда?
Где бывал он? Сколь по свету побродил?
Как узнал о том, чем души бередил
Мальчуганам, что доверчиво глядят,
Как под говор Феди стружечки летят?
Но окончен день под розовый закат.
Выйдет из дому Федюнин младший брат.
Он присядет, да плечами поведет,
На закорки брата бережно возьмет.
Над столом от сковородки пар валит.
Аккуратными ломтями хлеб лежит,
Пара луковиц, да хрусткий огурец.
– Ай, да ужин, вот, Петруша – молодец!
Навалившись всю картошечку умнут,
Хлебной коркой сковородку оботрут.
И погладит Федя бороду рукой,
Подмигнет устало: – Может на покой?».
Обхватив Федюню, Петя закряхтел,
Бросил шутку: «Что-то ты потяжелел!»
Сапоги у Феди стянет и порты?,
Да укроет брату ноженьки – пруты.
– Спи, как говорится – «Утро мудреней»
И пойдет в потемках на просвет дверей.
Приберет посуду и заметит вдруг
У дверей поделку, ножик и заструг.
От фигурки теплой аромат лесной.
Петя удивленно трогает: – «Живой!»
В шкафчике на полке тесно. «Вот, гляди —
Здесь твои собратья. Ждут тебя, поди!»
Сам пойдет к кровати и на полпути
На Федота глянет – спит или не спит?
Федя улыбался, руки распластав,
Будто бы в полете, в сладостных мечтах.
Может, видит снова волны за кормой…
И вздохнет Петруша: – «Муромец ты мой».

За мельканьем, ежедневной суетой

За мельканьем, ежедневной суетой,
Кажется, что утекает время
Безвозвратной тихою рекой,
И я чувствую бессилья бремя:
Только б в этой гонке не сгореть,
Жизнь свою, меняя на трофеи…
Всё хочу успеть…
Должна успеть…
Думаю, что все-таки успею!

Вот уже в крови безумный темп.
И через ступеньку я, вприпрыжку…
В сердце, будто из Шато д'Икем
Лучшее вино – любовь. Как вспышка!
И большим глотком, чтоб захмелеть,
Я вино то, не смакуя, пью…
Я хочу любить…
Должна любить…
Думаю, что всё-таки люблю.

Снова в круге адовом виток…
Я ловлю себя: «А жизнь ли это?»
Всё: «Успеть», «Хотеть», «Любить» в клубок. Сматываю туго, без просвета.
Не моё – за чашкой у окна
вдруг вздохнуть, увидев синеву…
Я хочу ТАК жить.
Должна ТАК жить.
Думаю, что всё-таки живу!

Кристина Синатор