Иван IV Грозный

Но дорогой ценой куплено было семейное счастье великого князя Василия III. Ему пришлось расторгнуть первый брак и жениться вновь. История с разводом отца будет на протяжении многих лет отбрасывать зловещую тень на правление сына. Мать Ивана Васильевича, юная княгиня Елена Глинская, получит злую славу у русской знати, и репутация ее скверно скажется на отношении служилой аристократии к Ивану Васильевичу.

Некрасивые обстоятельства связаны с расторжением первого брака Василия III. Его предыдущая супруга, Соломония Сабурова, не дала великому князю ребенка. Трудно судить, кто в этом виноват. После пострижения в монахини она, по слухам, будто бы родила (уже в монастыре!) сына Георгия, что больше похоже на басню.

Две эти истории – с самым знаменитым за всю русскую историю разводом и с появлением на свет божий фантомного великокняжеского наследника – требуют особого внимания.

Соломония Сабурова родилась в конце 80-х – начале 90-х годов XV века. Она происходила из древнего и богатого боярского рода, издавна служившего московским князьям. В 1506 году великий князь московский Василий III, избрав Соломонию из множества красавиц, сделал ее своей женой. Их брак продлился два десятилетия, и ничто не сообщает о ссорах между ними: по всей видимости, их супружеская жизнь устроилась счастливо. Соломония была благочестивой женщиной, и до наших дней сохранился вышитый ее руками покров на гробницу святого Сергия Радонежского.

Одно омрачало жизнь венценосной четы: у них не было детей. Супруги совершали богомольные поездки в монастыри, молились о чадородии, но их мечта все никак не исполнялась. Между тем бездетность великого князя угрожала стране большой смутой. Его братья, прежде всего князь Юрий Дмитровский, хищно посматривали на престол московский, в среде служилой знати были свои претенденты, в глазах которых Московский княжеский дом был не самым родовитым на Руси… За столетие до того споры о наследовании великокняжеского звания вызвали на землях Московского княжества войну, продлившуюся 25 лет! Русские рати несколько раз сходились в кровопролитных сражениях. Подверглись ослеплению великие князья Московского дома – Василий Косой и Василий Темный, а еще один князь, прямой потомок Дмитрия Донского Дмитрий Шемяка, по всей видимости, был отравлен. Теперь стране угрожала новая бойня. Судьба всего государства зависела от отношений между мужем и женой.

Существует две версии того, что происходило дальше. Одна из них основывается на свидетельствах немецкого дипломата барона Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Москве в 1526 году, а также на истории, рассказанной через много десятилетий князем Андреем Курбским, перебежавшим во время войны на сторону литовцев.

Что пишут они?

Вот история, рассказанная Герберштейном в его труде «Записки о московитских делах»:

«…рассерженный бесплодием супруги, он (Василий III. – Д. В.) в тот самый год, когда мы прибыли в Москву, т. е. в 1526-й, заточил ее в некий монастырь в Суздальском княжестве. В монастыре, несмотря на ее слезы и рыдания, митрополит сперва обрезал ей волосы, а затем подал монашеский куколь, но она не только не дала возложить его на себя, а схватила его, бросила на землю и растоптала ногами. Возмущенный этим недостойным поступком, Иван Шигона, один из первых советников, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее бичом, прибавив: “Неужели ты дерзаешь противиться воле государя? Неужели медлишь исполнить его веления?” Тогда Саломея (так Герберштейн называет Соломонию. – Д. В.) спросила его, по чьему распоряжению он бьет ее. Тот ответил: “По приказу государя”. После этих слов она, упав духом, громко заявляет в присутствии всех, что надевает куколь против воли и по принуждению и призывает Бога в мстители столь великой обиды, причиняемой ей. Итак, Саломея была заточена в монастырь, а государь женился на Елене, дочери князя Василия Глинского Слепого, в то время уже покойного, – он был братом князя Михаила Глинского, который тогда содержался в плену. Вдруг возникает молва, что Саломея беременна и даже скоро разрешится. Этот слух подтверждали две почтенные женщины, супруги первостепенных советников, казнохранителя Георгия Малого и постельничего Якова Мазура, и уверяли, что они слышали из уст самой Саломеи признание в том, что она беременна и скоро разрешится. Услышав это, государь сильно разгневался и удалил от себя обеих женщин, а одну, супругу Георгия, велел даже подвергнуть бичеванию за то, что она своевременно не донесла ему об этом. Затем, желая узнать дело с достоверностью, он посылает в монастырь, где содержалась Саломея, советника Федора Рака и некоего секретаря Потата и поручает им тщательно расследовать правдивость этого слуха. Во время нашего тогдашнего пребывания в Московии некоторые утверждали нам за непреложную истину, что Саломея родила сына по имени Георгий, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней присланы были некие лица для расследования истины, то она, говорят, отвечала им, что они недостойны того, чтобы глаза их видели ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, будто она родила. Итак, молва гласит об этом происшествии двояко».

А вот свидетельство князя Курбского, взятое из его «Истории о великом князе Московском»:

«Прожив с первой своей женой Соломонией двадцать шесть лет, он постриг ее в монашество, хотя она не помышляла об этом и не хотела этого, и заточил ее в самый дальний монастырь, находящийся за двести с лишним миль от Москвы, в Каргопольской земле. Итак, он распорядился ребро свое, то есть Богом данную святую и невинную жену, заключить в темницу, крайне тесную и наполненную мраком. А сам женился на Елене, дочери Глинского, хотя и препятствовали ему в этом беззаконии многие святые и добродетельные не только монахи, но и сенаторы его».

Эти два рассказа свидетельствуют о том, что Соломонию Сабурову заставили постричься в монахини, чему она всеми силами сопротивлялась. Вскоре после этого распространились слухи о том, что у нее там родился ребенок. В 1934 году реставратор А. Д. Варганов вскрыл в Суздале гробницу, которую приписывали «сыну» Соломонии Сабуровой, и, по его словам, обнаружил там детскую рубашечку. Находку Варганова многие истолковали как косвенное доказательство того, что какой-то ребенок все-таки был. Нашлись романтически настроенные любители отечественной истории, построившие на этой основе версию об «истинном» претенденте на русский престол, персоне, которой-де боялся сам Иван Грозный. Его связывали то с сыном боярским Тишенковым, перешедшим на сторону крымцев в 1571 году и способствовавшим разгрому русской армии, то с разбойничьим атаманом Кудеяром.

Но есть и иная версия, более правдоподобная. Соломония Сабурова видела несчастье мужа и знала об угрозе смуты, нависшей над Россией. Она сама великодушно предложила Василию III постричь ее в монахини, а потом найти вторую жену и родить наследника – ради мира на Руси. Ведь после кончины бездетного супруга, как уже говорилось, могла разразиться большая война претендентов на московский престол – братьев Василия III и других представителей рода Рюриковичей, не принадлежавших Московскому княжескому дому. Этого боялись всерьез. Для страны, с точки зрения общественного спокойствия, лучшим исходом был второй брак Василия III и рождение ребенка – бесспорного наследника престола. Русские летописи XVI столетия содержат информацию о духовном подвиге Соломонии Сабуровой, переступившей через свою гордость. Так, в Никоновской летописи говорится, что великая княгиня была пострижена в монахини «по совету ея», то есть по ее собственному желанию. Этот монументальный свод создавался под присмотром и с участием великого «книжника» митрополита Даниила; он сам был одним из главных действующих лиц в истории с разводом великого князя, и его точка зрения могла быть введена в летописный текст. Но в Воскресенской летописи, составленной, по разным данным, то ли в 1541 году, то ли в 1542–1544 годах, изложена та же версия: «В лето 7034, ноября, князь велики Василей Иванович постриже великую княгиню Соломонию по совету ея (курсив наш. – Д. В.), тягости ради и болезни и бездетства; а жил с нею 20 лет, и детей не было». Между тем к 1541 году митрополит Даниил был уже насильственно сведен с кафедры, и ничто не мешало правительственным летописцам изменить трактовку событий 1525 года, если бы она была, по их мнению, неверна.

Текст Типографской (или, как ее в старину называли, «Синодальной») летописи начала 30-х годов XVI века[5 - По другим данным: конца 40-х – начала 50-х годов XVI столетия.] рисует такую же картину: великая княгиня со слезами молит супруга о разводе; он отказывается: «Как могу брак разорить и вторым совокупитися?»; были отвергнуты и советы вельмож аналогичного содержания; тогда с увещеваниями обратился к Василию III сам митрополит Даниил, глава Русской церкви; он «…многа моли о сем государя и с всем священным саном, да повелит воли ея бытии. Царь же и государь всея Руси, видя непреклонну веру ея, и моления отца своего, Данила митрополита, не презре, повелел совершить желание ея».

Откуда тогда взялись сведения о насильственном пострижении и страшном заточении Соломонии Сабуровой?

Присмотримся к рассказчикам.

Назвать Сигизмунда Герберштейна злопыхателем великокняжеского рода и всей России было бы неправильно. Этот иноземец не был врагом нашей страны, а для его стиля характерно стремление к беспристрастности. Как минимум у Герберштейна не видно склонности бездумно рассыпать огульные обвинения. Но каковы источники информации, на которые он опирался?

Свидетелем пострижения Соломонии Сабуровой барон быть не мог. Сомнительно, чтобы по этому поводу был составлен какой-то документ, содержащий подробное описание происходившего, и уж совсем фантастичным надо назвать предположение, согласно которому подобная бумага могла попасть в руки иностранного дипломата. Сигизмунд Герберштейн полагался на молву, слухи – так, во всяком случае, сообщает читателям сам барон. Иными словами, он собирал столичные сплетни. Немецкий дипломат не знал русского, но навычен был в одном из южнославянских языков, а потому мог находить собеседников в русской среде. Для сравнения можно представить себе современного российского дипломата, прибывшего в Сербию или, скажем, Словению, не имея представления о южнославянских языках и полагаясь на знание родственного им русского. Он подбирает слух о странной истории, произошедшей с женой политического лидера страны… насколько, разумеется, способен понимать сказанное. Сколько в этом слухе истины? А бог весть. Одни говорят так, другие эдак, словарного запаса для полного прояснения ситуации катастрофически не хватает… Отсюда и вопиющие несообразности в сообщении Герберштейна. Во-первых, летопись четко сообщает о том, что супругу великого князя постригли в Москве, в девичьем Рождественском монастыре, а Герберштейн говорит о суздальских местах, куда на самом деле прибыла уже инокиня. Во-вторых, пострижение производил, по словам барона, сам митрополит, а несомненно более осведомленный летописец сообщает, что это был «Никольский игумен Старого Давид»[6 - То есть игумен московского монастыря Николы Старого (Николаевский греческий монастырь в Китай-городе).]. В-третьих, зачем это великокняжескому фавориту Шигоне бич в храме? Кого он там собирался стегать? Монашек? Или на него снизошло предвидение, что великую княгиню придется бить, и он прихватил с собой удобный инструмент? Подробность эта более всего напоминает деталь из городского романса «о жестокой любви и страданиях». Наконец, даже имя супруги Василия III Герберштейн воспроизводит неверно. Очевидно, Соломонию называл Саломеей в разговоре с ним человек, пожелавший очернить ее: ведь аналогия с Саломеей – погубительницей Иоанна Предтечи, дочерью евангельской Иродиады, – должна была бросить тень на благочестие бедной женщины… Какова после всех этих замечаний цена рассказу Герберштейна? Та же, что и любой городской сплетне. «Говорят, что скоро все подорожает… А особенно поваренная соль!»

Нетрудно представить себе среду, в которой могли зародиться такого рода сказки.

Московская знать, настроенная на политические игры вокруг престола, который должен был опустеть после смерти бездетного Василия III, была разочарована его разводом и новым браком, а потому распустила слухи, порочащие великого князя и наделяющие его супругу очень странной ролью. Сплетни эти дошли до ушей Герберштейна.

Кто же известен в числе противников развода Василия III и его второго брака? Прежде всего, инок Вассиан Патрикеев, сам происходивший из знатнейшего аристократического рода, близкий семейству Сабуровых и настроенный неблагожелательно к суровому правителю Василию III. Преподобный Максим Грек, на которого вряд ли может падать подозрение в интриганских договоренностях с московской аристократией, но с Иваном Даниловичем Сабуровым доброе знакомство он водил. И… князь Семен Курбский, брат деда князя Андрея Курбского! Выходит, один из ярых противников второго брака Василия III, князь Семен Курбский сохранил эту нелепую историю в своей семье как старинное предание, которым потом воспользовался его отдаленный родич Андрей Курбский.

Насколько достоверным является свидетельство Курбского? В двух словах – совершенно недостоверным. В основе своей оно восходит к истории непосредственного участника событий 1525 года, заинтересованного в определенном толковании своей роли. Возможно, Курбский опирался также и на историю Герберштейна, которую знал (в «Истории о великом князе Московском» есть ссылка на Герберштейна как раз в том месте, где тот расхваливает князя Семена Курбского). Князь-диссидент ненавидел Ивана IV – сына Василия III от второго брака, то есть и сам был, что называется, «заинтересованным лицом». Наконец, «История о великом князе Московском» появилась через много десятилетий после развода Василия III и, соответственно, изобилует ошибками. Не 26 лет длился брак великого князя и Соломонии Сабуровой, а двадцать, да и не в Каргополье отправили ее после пострижения, а в Суздаль. Об этом сообщает большинство летописей середины XVI столетия, в том числе независимая Вологодско-Пермская летопись: «В лето 7034… князь великий Василий Иванович велел постричь в черницы свою великую княгиню Соломаниду и послал в Суздаль… к Покрову Пречистые в девич монастырь». Наконец, мрачными красками обрисованная «темница» бывшей государыни – просто плод воображения Курбского. Реальность не такова: Василий III сохранил к бывшей супруге доброе отношение и даже в 1526 году пожаловал ее, уже ставшую монахиней Софией, селом Вышеславским Суздальского уезда, с условием передачи села после ее смерти игуменье и келарю обители; грамота получила подтверждение в 1534 году. Кроме того, еще в 1526 году Василий III пожаловал Покровскому монастырю село Павловское того же уезда на особых, льготных условиях. Сидела бы инокиня София в «тесном» заточении, так понадобился бы ей доход с богатого села? Вот уж вряд ли.

Любопытно, что так называемый Постниковский летописец середины XVI столетия тоже сообщает, что вскоре после пострижения Соломония Сабурова была отправлена «в Каргополье», и там было велено устроить ей в лесу келью, «отыня тыном» (высоким забором). «А была в Каргополе пять лет и оттоле переведена бысть в Девич монастырь в Суздаль к Покрову Пречистые». Многих смущает мнение известного историка М. Н. Тихомирова, согласно которому автором значительной части Постниковского летописца был крупный чиновник – великокняжеский дьяк Постник Губин, превосходно информированный о «дворцовых новостях». Однако Тихомиров приписывает дьяку отрывок лишь между 1533 и 1547 годами. Что же касается оригинальных известий за вторую половину 1520-х годов (в том числе и «каргопольского отрывка»), то источник их неизвестен и о степени достоверности его судить трудно. Сообщение о пяти годах ссылки в лесную чащобу, за «тын», явно неправдоподобно. В сентябре 1526-го и марте 1534 года инокиня София пребывала в Суздале: именно этими месяцами датируется жалованная грамота на село Вышеславское и ее подтверждение. Следовательно, возможны три варианта.

Первый: преподобная София никогда не была в Каргополе, и сведения о ее сидении в лесу – выдумка.

Второй: ее отправили туда буквально на несколько месяцев в первой половине 1526 года, а потом доставили в Суздаль.

Третий и наиболее вероятный: все-таки правы другие летописцы, и преподобная София первоначально была направлена в Покровскую обитель. Но затем, в результате распространения слухов о том, что у монахини и бывшей жены великого князя родился ребенок, ее на некоторое время увезли в Каргопольский уезд. Была ли она там целых пять лет? Неизвестно. Однако между 1531 и 1534 годами преподобная София точно была возвращена в Суздаль, где в дальнейшем жила и закончила свои дни.

У второго брака Василия III в среде московской служилой аристократии имелись как противники, так и сторонники. Многих интересовало прежде всего сохранение покоя в стране. Перспектива нарушения устоявшегося порядка вызывала тревогу; к тому же не все были заинтересованы в поддержке политической «партии», связанной с кланом Сабуровых. Так, например, независимые псковские летописцы оставили противоречивые толкования этой истории. Один из них увидел во втором браке великого князя прелюбодеяние: «А все то за наше согрешение, яко же писал апостол: иже аще пустит жену свою, а оженится иною, прелюбы творит». Зато другой приводит мнение Боярской думы, настаивавшей на разводе и новом браке: «И начаша бояре говорить: князь де великий… неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда».

До какой степени развод Василия III и его второй брак соответствуют нормам канонического права XVI столетия – вопрос непростой. В начале XVII века в московской приказной среде, близкой к дипломатическому ведомству, возникла «Выпись» о втором браке Василия III – богословско-публицистический трактат. В нем дается оценка действиям великого князя, его приближенных и митрополита Даниила с точки зрения отдаленных потомков. В сущности, речь идет об осуждении второго брака Василия Ивановича как неканоничного и повлекшего за собой небесные кары для династии и всей страны.

Однако, по мнению крупнейшего знатока того периода А. А. Зимина, «…разбор реалий (сведений о событиях и лицах), имеющихся в выписи, приводит к выводу, что в этом памятнике содержится причудливая смесь достоверных фактов и совершенно ошибочных данных, касающихся самого стержня повествования». В частности, по поводу второго брака там сообщается об отрицательном мнении преподобного Максима Грека, инока Вассиана Патрикеева, некоего чернеца Селивана, Саввы «святогорца» и книжника Михаила Медоварцева. Зато поддержали второй брак сам митрополит, Коломенский епископ Вассиан Топорков и некоторые другие представители русского духовенства. Все это более или менее подтверждается другими источниками. Однако дальнейшее вызывает сомнения: «Выпись» сообщает о послании, отправленном четырем вселенским патриархам, с просьбой высказать мнение по этому вопросу. И они единодушно отрицают возможность развода и второго брака в подобных обстоятельствах, особенно же строг патриарх Иерусалимский Марк. Но никаких патриарших грамот, касающихся этой проблемы, не найдено. Неизвестно, существовали они на самом деле или же были плодом воображения поздних публицистов…

Все упреки в неканоничности действий Василия III, правильными они были или нет, адресовывались ему и только ему. За великой княгиней, как уже говорилось, никакой вины нет. Митрополит Даниил, бывший тогда главой Русской церкви, не увидел в истории добросердечной женщины и ее страдающего мужа ничего преступного. Он позволил развод и дал благословение на второй брак.

Но остается обвинение Соломонии Сабуровой в колдовстве. Действительно, до наших дней дошли документы времен Василия III (часть следственного дела «о неплодии великой княгини»), в том числе показания казначея Юрия Малого (Георгия Дмитриевича из рода греков Траханиотов) и брата Соломонии Ивана Юрьевича. Дело относится к ноябрю 1525 года. В свидетельских показаниях сообщается, что Соломония Сабурова прибегала к услугам ворожеи Стефаниды-рязанки. Та огорчила великую княгиню, сказав: «Детям не быть», – а потом «наговаривала воду», с помощью которой супруга Василия III могла, по ее словам, сохранить любовь мужа. Затем, по просьбе Соломонии Сабуровой, Иван Юрьевич, как он говорил, «допытался» иных ворожей. В частности, привел к себе на подворье некую безносую «черницу». Она «наговаривала» воду и пресный мед, «…да посылала к великой княгине… а велела ей тем тертись от того же, чтоб ее великий князь любил, да и детей для». Соломония, по словам брата, испытала эти средства, пыталась привлечь к себе любовь супруга и побороть бесчадие.

Весьма возможно, «наговоренные» составы от «ворожей» являлись обыкновенными ароматическими притираниями, своего рода «афродизиаками» того времени. Просто неюная женщина пыталась вернуть себе внимание мужа, призвав на помощь знахарок от парфюмерии. Так и сейчас поступают многие дамы… А ее недоброжелатели надавили на свидетелей, чтобы придать делу угрожающе-колдовской характер.

Существует и другая версия, более серьезная – политическая.

Историки уже высказывали предположение, согласно которому какая-то группировка знати инспирировала розыск, пытаясь таким образом приблизить решение Василия III о разводе и втором браке.

Так, могущественные семейства московских великокняжеских бояр должны были всячески противиться приходу князя Юрия Дмитровского на престол, ибо он привел бы на их места в Думе, административном и военном аппарате России своих приближенных. К тому же Юрия подозревали – и, кажется, не без основания – в тайных сношениях со злейшим врагом Московского государства, татарами, чуть ли не с самим крымским ханом. Но в случае бездетности Василия III именно этот удельный правитель, скорее всего, занял бы великокняжеский престол. Для группировки противников Юрия Дмитровского второй брак и рождение прямого наследника были политически спасительными. Таким образом, великая княгиня попала в центр сложной политической игры…

Если бы обвинения в колдовстве сочли существенными, то Соломонии Сабуровой грозило бы страшное наказание. Уже при отце Василия III, Иване Великом, в Московском государстве жгли еретиков, а колдовство, как великий грех, заслуживало не менее суровой кары. Но никто Соломонию Сабурову не жег, не пытал, жизнь ее в монашестве получила богатое обеспечение. Следовательно, скорее всего, вина ее в колдовских действиях доказана не была. Или Василий III разобрался в сути интриги. Ведь тот же Иван Юрьевич Сабуров (рында и, возможно, кравчий в свите великого князя), которому вроде бы предстояло понести наказание как прямому пособнику в колдовских делах, остался жив. Более того, точно известно, что в 1543 году он получил ответственный воеводский пост. Да и весь род Сабуровых не пропал, хотя и «притих»: на службах государевых его не видно на протяжении нескольких лет. Но с течением времени положение изменяется. В 1528 году Андрей Васильевич Сабуров поставлен воеводой в Плёс, тремя годами позднее он уже упомянут в документах как воевода на Костроме и с боярским титулом, там же предводительствует отрядом дворян Сергей Дмитриевич Сабуров-Пешков, а в начале 1540-х Яков Иванович Сабуров (близкая родня Соломонии) воеводствует в Галиче.

Против версии, согласно которой Соломония Сабурова пыталась победить бесчадие с помощью колдовства, работает еще один аргумент. В 1525 году, то есть накануне расторжения брака, от имени великокняжеской четы в Троице-Сергиеву обитель был сделан драгоценный вклад – шитый жемчугом воздух, на котором изображено видение преподобного Сергия Радонежского о Пречистой Богородице и апостолах. На нем вышита молитва о чадородии. По отзыву музейных сотрудников ризницы в Троице-Сергиевой лавре, где сейчас хранится этот предмет, традиции XVI века обязывали знатную женщину лично принять участие в вышивании такой вещи. Работа над нею могла длиться годами (известен факт вышивания подобного предмета в середине XVI века на протяжении трех лет). Следовательно, последние годы перед пострижением великая княгиня московская надеялась не на ведовство и волхвование, а на помощь сил небесных. Упование ее было тщетно – не дал ей Бог детей, но поднял ее к высотам духовного подвига.

Можем ли мы сейчас твердо установить, прибегала великая княгиня к колдовским чарам или же на нее был возведен поклеп, в том числе и ближайшей родней? Нет. Остается ли шанс на то, что Стефанида-рязанка и прочие персонажи того же ряда посещали палаты великой княгини? Да, остается. Нельзя, к сожалению, полностью отвергнуть эти сведения, хотя они и сомнительны. Но даже если допустить, что женщина, впавшая в отчаяние, совершила этот грех, то ее долгая добродетельная жизнь в иночестве должна была смыть его, как смыло монашество прежнюю злобу и жестокость большого православного святого Никиты Переяславского.

Итак, Соломония Сабурова стала инокиней Софией. Она отправилась в суздальский Покровский монастырь. Василий III женился во второй раз, и через несколько лет у него родился сын Иван. Самопожертвование Соломонии Сабуровой не было напрасным.

А как же ребенок, якобы родившийся у инокини? Здесь хотелось бы добрым словом помянуть сотрудников Владимиро-Суздальского музея-заповедника. В январе 2007 года они предоставили автору этих строк два документа, проливающих свет на историю с мифическим Георгием, «сыном» Сабуровой.

Это, во-первых, акт о раскопках в суздальском Покровском монастыре 19–20 мая 1996 года – за четырьмя подписями, среди которых есть и подпись старшего научного сотрудника Института всеобщей истории РАН С. А. Беляева. О гробнице, раскрытой А. Д. Варгановым, в акте говорится следующее: «Погребения на этом месте не могло быть по причине физического отсутствия места для него, ибо фундамент представляет единый монолит, сохранившийся в неповрежденном виде без каких-либо выемок в нем, а совершение захоронения между плитами пола и фундаментом невозможно, так как толщина этого слоя в самом его глубоком месте не превышает 0,3 м». Иначе говоря, раскопки 1996 года поставили под сомнение сам факт того, что А. Д. Варганов действительно нашел в указанном им месте захоронение с рубашечкой. Ведь там вообще не могло быть гробницы – сплошной камень… А научного протокола вскрытия гробницы А. Д. Варгановым просто нет. Его не составили. Как нет ни фотографий, ни зарисовок. Что ж, провинциальная археология 1934 года далеко не всегда соблюдала простейшие правила научной работы…

Второй важный документ – официальное письмо директора музея-заповедника, заслуженного работника культуры Российской Федерации, кандидата исторических наук А. И. Аксеновой в суздальский Покровский монастырь от 11 декабря 2006 года. В нем, среди прочего, сказано: «Легенда, не подтвержденная документально, остается легендой. Прямых неопровержимых данных о существовании ребенка, приуроченности предметов погребения к имени Соломонии (Софии) нет». Сказано честно и точно.

История с «рубашечкой Георгия» и прежде выглядела странно: на экспертизу в ГИМ экспонат был отправлен только в 1944 году (через десять лет после раскопок Варганова!) и представлял собой клубок из металлических шнурков и тесемок, из которого «реконструировали» на современной материальной основе «рубашечку». Иначе говоря, вещь скорее сфабриковали, нежели восстановили. Из письма самого Варганова известно, что в ГИМе часть сотрудников первоначально склонялась датировать «рубашечку» XVII веком. Аргументы, приложенные к ее окончательной датировке, выглядят невнятно: специалист ГИМ Е. С. Видонова сравнила остатки «рубашечки» с тремя рубашками XVII века из фондов ГИМ и сделала вывод: «Более плотная шелковая тафта, нарядные и в то же время строгие серебряные украшения, тонкая и сложная техника шитья и другие признаки позволяют отнести рубашку к более раннему времени – к XVI в. и скорее к его первой половине». Вот так резюме! Не имея ни одной рубашки XVI столетия для сравнения, Е. С. Видонова сопоставляла предмет неизвестного времени с материалом XVII века и, повинуясь бог весть какой логике, утверждает: раз одеяние сделано наряднее, строже, тоньше и сложнее, значит, XVI век! А к XVII столетию, вероятно, люди разучились так шить и стали делать рубашки скромнее, грубее и проще…

Или, может быть, ком металлического шитья, попавший в ГИМ, относится к XVII или XVIII столетию? Сравнивая несколько разнородных вещей, столь определенные выводы делать просто легкомысленно.

К настоящему же времени вся история этой находки утратила научное основание.

Остается приложить к фактам здравый смысл. Крайне маловероятно рождение сына после двух десятилетий бесплодного брака. Еще менее вероятно сохранение в тайне самого факта рождения (и воспитания!) ребенка в женском монастыре. Невозможно мотивировать отказ Василия III от желанного наследника, ведь во втором браке сын у него родится лишь несколько лет спустя – в 1530 году! Исключительно трудно представить себе способ, с помощью которого инокиня скрыла мальчика от московской комиссии. Если бы версия Герберштейна о гордых словах Соломонии-Софии, брошенных главе следствия, была верна хоть на золотник, то Покровскую обитель и весь Суздаль, наверное, перерыли бы от подвалов до чердаков, а сама женщина закончила бы свои дни в месте куда менее приемлемом, чем богатый аристократический монастырь.

И уж совсем ничем не подкрепленные байки – связь между мифическим Георгием и атаманом Кудеяром. Эта версия пригодна только для «альтернативной истории».

Монахиня София скончалась в Покровском монастыре в 1542 году. Она оставила добрую память как человек глубокой веры. Известно, что княгиня-инокиня сама выкопала колодец для нужд обители. Монастырская традиция сообщает о многочисленных чудесах, совершавшихся у гроба Софии. Особое почитание ее началось еще в XVI столетии, а в середине XVII века состоялось ее прославление в лике святых. Со времен петровских преобразований и на протяжении синодального периода ее почитание оказалось под запретом. Но оно возобновилось в 90-х годах XX века.

Наконец, 27 марта 2007 года патриарх Алексий II повелел внести имя преподобной Софии Суздальской в месяцеслов Русской православной церкви. Таким образом, эта старинная святая обретала общерусское почитание.

Рождение наследника