Полководцы Московского царства

В данном случае Холмский не добавил себе славы новыми громкими победами, он просто быстро и четко выполнил волю Ивана III. Отслужил свое без яркости, но надежно.

В походе «миром» 1479 года к Новгороду Великому Иван III взял с собой ряд бояр и воевод, среди которых Даниил Дмитриевич числился первым, то есть старшим «по чести». Как выразился историк В. В. Каргалов: «Это было признание»[21 - Каргалов В. В. Полководцы X–XVI вв. М., 1989. С. 193.].

Вряд ли на сей раз Даниил Дмитриевич участвовал в боевых действиях, ограничившихся канонадой. Скорее он играл роль советника при Иване III и главного из вельмож почетной свиты великого князя.

Итак, новгородские походы прославили Холмского и подготовили к более трудным испытаниям.

Во всех острых ситуациях московско-новгородских войн Даниил Дмитриевич проявлял одни и те же качества личности: решительность, отвагу, стойкую волю к победе, атакующий стиль. Сюда же следовало бы добавить стремление выполнять приказы Ивана III абсолютно точно и быстро.

Любопытно, что когда Холмскому досталась самостоятельная крупная задача, решая которую он не мог опереться на прямой и ясный приказ, поскольку великий князь был далеко, а обстановка требовала действовать без промедления, полководец справился с испытанием достойно. Это свидетельствует о способности князя проявлять независимость мышления. Способности, никоим образом не подавленной строгой дисциплиной великокняжеской службы.

Имеется в виду военная кампания под Псковом, выпавшая на долю Холмского между первым и вторым походами на Новгород.

В конце 1473-го – начале 1474 года, по сообщению Псковской летописи, «…бысть псковичам многи обиды и брани великыя с немцы, и послаша послы своя к великому князю Ивану Васильевичу бити чолом и просити помощи противу немец. И пожалова свою вотчину князь великий, посла князя Данилья и инех бояр много с силами, и приехаша в Псков на Дмитров день, и сташа станы по всему Заволочью». Наступательная операция готовилась зимой. Неожиданная оттепель обратила снежный покров в ледяные реки. Но над ливонскими немцами нависла угроза русского контрудара, притом не силами псковского ополчения, а помощью великокняжеского воинства. Холмский исполнил роль дипломата: он встретил сборное посольство от различных областей Ливонии и, играя отложенной возможностью наступления, добился выгодного мира: «Взяша мир с рижаны на 30 лет, а с Юрьевцы на 20 лет, а пива немцом в Псков не возити, и оттоле преста корчма немецкая. И даша псковичи Данилью 100 рублев, а князем и бояром 50 рублев, и тако поехаша от Пскова генваря в 28 день»[22 - Псковская вторая летопись // Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т. 5. Вып. 2. С. 55, 56.]. Впоследствии соглашение, заключенное Даниилом Дмитриевичем, возобновлялось; условия его повторялись под общим наименованием «Данильев мир».

Псковскому сюжету в судьбе полководца посвящена драма Нестора Васильевича Кукольника «Князь Даниил Дмитриевич Холмский» (1840). Музыку для ее постановки на театре написал Михаил Иванович Глинка.

Любопытно, что вскоре после возвращения князя Холмского в Москву на него со стороны Ивана III обрушилась опала. Источники доносят обстоятельства дела скупо, многое приходится додумывать, а кое-что – доугадывать.

До наших дней дошли две грамоты. Одна из них сообщает, что Даниил Дмитриевич был взят под стражу за какую-то вину перед Иваном III, имевшую материальное выражение: 250 рублей. По тем временам – целое состояние, около 20 килограммов ходячей серебряной монеты. Как и в чем провинился князь Холмский, непонятно. На сей счет высказывались разные предположения: оболгали завистники, вскрылось намерение переехать на службу к иному государю (или возникло подозрение в подобном намерении). Но документ вполне ясно сообщает, что причина гнева великого князя – денежная. Возможно, растрата казенных средств. Возможно, дары псковичей Иван III посчитал неуместными для своего служильца, выполнявшего государево распоряжение… Не получается сказать с точностью. Так или иначе, Иван Никитич Воронцов, представитель одного из знатнейших боярских семейств державы, «выручил» Холмского, подписавшись на выплату названной суммы, если тот куда-нибудь сбежит; более того, сам правитель грозно обещал, что в этом случае он заберет себе все имущество и все земельные владения князя[23 - Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Ч. 1. С. 250, 251.]. Лишь после поручительства Ивана Никитича князя Холмского отпустили на свободу.

Поручителей, подобных И. Н. Воронцову, было восемь (имена других неизвестны). Общая сумма поручительства – две тысячи рублей – совершенно запредельная для XV столетия.

Что за ней стоит? Загадка. Растрата не двухсот пятидесяти рублей, а двух тысяч – акт фантастический: на такие деньги можно было обеспечить конями целый полк… Не очень понятно, как и при каких обстоятельствах воевода мог «спустить» более полутора центнеров серебра.

Поэтому «политическая» версия ареста и опалы остается небезосновательной. Весьма возможно, что обвинение в растрате (да была ли она в действительности?) прозвучало вследствие слишком большой, с точки зрения Ивана III, самостоятельности Холмского в псковских делах (припугнуть, напомнить служильцу, что он не удельный князь, а всего лишь титулованный слуга государев). Или, быть может, некие слова недовольства, высказанные Даниилом Дмитриевичем, оказались восприняты с гневом и подозрением: как смеет? не желает ли сбежать?

Так или иначе, другая грамота сообщает: Даниил Дмитриевич публично, при митрополите Геронтии и целом соборе духовенства, «бил челом» Ивану III о прощении. И великий князь «нелюбье свое… отдал». Но Холмский вынужден был целовать крест на том, что будет всю жизнь служить великому князю московскому и его наследникам, никуда не «отъедет», никакого «лиха» не причинит, а если услышит о неких угрозах или выгодах в отношении своего государя, то немедленно сообщит[24 - Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Ч. 1. С. 249, 250.].

Загадочный этот и крайне неприятный для Даниила Дмитриевича эпизод впоследствии никак не повредил его карьере. Более того, Холмский уйдет из жизни весьма богатым человеком. Убедившись в честности своего служильца, Иван III богато жаловал его, и Даниил Дмитриевич имел обширные земельные владения в трех уездах – Московском, Дмитровском, Рузском: три села, десятки деревень и починков[25 - Акты Русского государства 1505–1526. М., 1975. С. 84, 85; Акты социально-экономической истории Северо-Западной Руси конца XIV – начала XVI в. М., 1952. Т. I. № 379–384.]. Под занавес службы он оказался на прибыльной должности владимирского наместника.

Более того, в «приближении» у великого князя оказался не один Даниил Дмитриевич, а род его. Так, дети его, Семен и Василий, также станут воеводами на великокняжеской службе. Притом младший, Василий, вырастет в «крупную политическую фигуру»[26 - Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI в. М., 1988. С. 112.]. Иван III дал ему чин боярина, женил на своей дочери Феодосии, отдавал под команду целые армии. Государь обеспечил князю В. Д. Холмскому чрезвычайно высокий статус, фактически сделал старшим из бояр и своего рода «заместителем». Холмский даже именовался «наместником Московским». В 1508 году, уже при следующем государе московском, Василий Дмитриевич возглавит большое войско, где подчиненными ему воеводами поставлены будут известнейшие военачальники того времени, и вышибет литовцев из Дорогобужа. Однако Василий III, видимо рассматривавший В. Д. Холмского как возможного претендента на престол, то есть опасного конкурента, объявил ему опалу, арестовал и отправил в узилище, где тот и скончался.

До падения князь много лет являлся большим вельможей, «столпом державы».

Что ж, служба великому князю Ивану Васильевичу имела как свои недостатки, так и свои преимущества: монарх умел быть и грозным, и милостивым…

Любопытное замечание по поводу «дела Холмского» принадлежит историку Н. С. Борисову. С его точки зрения, московская знать дружно заступилась за Холмского, пойдя в поручители, поскольку Даниил Дмитриевич перестал считаться на Москве чужаком. Князь, что называется, пустил корни: «Холмский… успел породниться с местной аристократией. Он был женат на дочери… И. И. Заболоцкого – внука знаменитого московского боярина Ивана Всеволожского, ослепленного по приказу великого князя Василия II в 1433 году. Три сестры жены князя Холмского были замужем за виднейшими московскими боярами – [князьями] С. В. Ряполовским, С. Б. Булгаковым и И. В. Булгаком-Патрикеевым, родным братом известного воеводы Даниила Щени… Дочь Холмского была замужем за боярином И. В. Ховриным»[27 - Борисов Н. С. Русские полководцы XIII–XVI веков. М., 1993. С. 128.].

Главная угроза, нависавшая над Московским государством во второй половине XV века, это, конечно же, так называемая Большая орда – один из осколков Золотой орды, притом наиболее мощный на годы правления Ивана III. В начале 70-х годов XV столетия (специалисты называют разные даты) великий князь московский счел свою державу достаточно мощной, а Большую орду достаточно ослабевшей, чтобы можно было отказать ордынцам в выплате дани.

Война, которую открывал этот отказ, должна была стать вооруженным столкновением не на жизнь, а на смерть. Иными словами, на такое надо было решиться. А решившись, все возможные ресурсы мобилизовать для неотвратимой борьбы. Битва с Большой ордой это ведь, в сущности, таранный удар лоб в лоб с айсбергом… Так расколется ли айсберг или, быть может, он потопит русский корабль со всеми добрыми упованиями его кормщика?

Первый раз татарская сабля высекла искру из русской тверди в 1472 году: Ахмат сжег приграничный город Алексин, но дальше наступать не решился, так как к тому времени воинство Москвы заблокировало все удобные переправы.

После сожжения Алексина на Оке татарам загородил путь и счастливо отбился Петр Федорович Челяднин «с малыми зело людьми» (возможно, в качестве младшего военачальника в боях участвовал воевода Семен Беклемишев)[28 - Московский летописный свод конца XV века // Полное собрание русских летописей. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 297; Продолжение летописи по Воскресенскому списку // Полное собрание русских летописей. СПб., 1859. Т. 8. С. 174.]. Челяднин в жестоком бою устоял до подхода значительных сил – полков удельных князей Василия Михайловича Верейского и Юрия Васильевича Дмитровского, потом уже и полков самого великого князя, а также служилых татар «царевича» Даниара. По другой летописной версии, первый удар принял князь Василий Михайлович Верейский, а уж потом подошли братья великого князя – Юрий Дмитровский и Борис Волоцкий, и в то же время «приспел воевода Петр Федорович Челяднин с полком»; в последнюю очередь татары сожгли Алексин, но прорвать обороны по окскому берегу не сумели[29 - Софийская вторая летопись // Полное собрание русских летописей. СПб., 1853. Т. 6. С. 195.]. Ахмат через крупные силы русского воинства пробиться не смог и отступил, храня в сердце величественное зрелище русского воинства в сверкающих доспехах.

Историк Н. С. Борисов остроумно сказал по этому поводу: «Это было поистине внушительное зрелище: вдоль берега Оки выстраивались тысячи всадников в сияющих на солнце шлемах с флажками-“яловцами” на макушках и начищенных до зеркального блеска железных латах. Летописец, писавший со слов очевидца, замечает, что одетое в железо русское войско сверкало на солнце “якоже море колеблющеся, или езеро синеющеся”. Татары, не имевшие собственной металлургии и всегда страдавшие от недостатка железа, с завистью смотрели на эту великолепную экипировку, делавшую русских воинов практически неуязвимыми для татарских стрел и сабель. Доспехи самих степняков ограничивались главным образом всякого рода изделиями из дерева, кожи и войлока. Только военачальники имели железные шлемы и латы…»[30 - Борисов Н. С. Иван III. М., 2000. С. 328.]

Вернее всего, именно П. Ф. Челяднин – главный герой Алексинского «стояния». Князь же Верейский и брат Ивана III князь Юрий Васильевич первыми упомянуты в некоторых летописях из-за того, что они стояли выше по своему социальному статусу, нежели Челяднин, который оказался на берегу первым из тех, кто мог дать бой Ахмату.

Даниилу Дмитриевичу досталась тогда роль далеко не первая, не ведущая. Холмского назначили старшим из воевод, выводивших в поле оборонительные отряды самого Ивана III. Однако основные силы под его командованием добрались до места, чтобы прикрывать от ордынцев направление «на берегу», то есть на Оке, позднее отрядов других военачальников (уже после подхода Челяднина и удельных князей). О его участии в боевых действиях ничего не известно[31 - Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. СПб., 1901. Т. 12. С. 148.]. Но сверкающее начищенным металлом многолюдство – главные полки великого князя – на Оку вывел именно он.

Борьба с Ахматом достигла финальной стадии в 1480 году. Хан заключил соглашение о взаимопомощи с Польско-Литовским государством и двинулся на Русь. Ахмат мобилизовал людские ресурсы обширных степных пространств. По словам историка В. Д. Назарова, требование Ахмата к последнему московскому послу в Орде, чтобы великий князь сам прибыл к хану, «…означало восстановление политической зависимости в формах XIII–XIV века, когда великий князь получал ярлык на великое княжение из рук хана, коленопреклоненно, в его главном шатре. Плюс такое посольство сопровождалось неимоверными выплатами как в ходе самого посольства, так и потом в виде разраставшихся размеров выхода, то есть дани».

Иван III именно от всего этого замшелого, архаичного набора унизительных обязательств, составлявших суть ордынского ига, собирался избавить Русь. И он готов был рискнуть, поборовшись за свободу с могучим противником.

Летом 1480 года в Москве узнали о движении Ахмата и начали выдвигать войска ему навстречу. Передовые отряды хана напали на волость Беспуту и разграбили ее. Однако на Оку уже выходили полки Ивана III. Сам он с основными силами встал в Коломне. Его сын и наследник Иван Молодой расположился с полком под Серпуховом. А младший брат великого князя, удельный князь Андрей Меньшой, встал у Тарусы. Прочие, не столь значительные отряды, заняли места по бродам на Оке, исполняя сторожевую службу.

И Ахмат, ожидая помощи от Казимира, короля польского и великого князя литовского, не решился в одиночку прорывать позиции русских войск.

Ведя разведку неприятельского расположения, хан искал слабые места в нем, но не находил. Тогда хан сместился со всеми ордынскими полчищами западнее, обходя окский оборонительный рубеж. Он прошел мимо русских городов Мценска, Любутска и Одоева, встал у Воротынска. Как ни парадоксально, вся эта русская православная область в той войне играла роль союзной Ахмату страны, поскольку являлась тогда частью Великого княжества Литовского.

Между тем Казимир не шел сам с войсками и не присылал подкреплений Ахмату, поскольку связан был по рукам и ногам нашествием ценнейшего союзника Ивана III – крымского хана Менгли-Гирея. Казимир так и не даст поддержки ордынцам. Впоследствии Ахмат отомстит нерасторопному союзнику, разорив на обратном пути русские земли его державы…

Уже в осеннее время Ахмат создал угрозу на другом направлении: хан собирался напасть на коренные земли Московского государства, перейдя реку Угру. Вслед за ним на Угру перешел заслон из великокняжеских полков. Сам же Иван III отправился в Москву – собирать силы, готовиться, если придется, к обороне города и выслушивать советников, часть которых шептала ему в уши неподобное: бежать! А если и не бежать, то договариваться с неверным «царем» Ахматом, соглашаясь на его условия. Город бурлил, народ волновался, требуя защиты от татар, призывая показать силу.

Летопись сообщает: Иван III, отъехав из расположения главных сил на Москву, наследника своего Ивана Ивановича «…там же остави у Оки, а у него остави князя Даниила Холмского, а приказа ему: как придет на Москву и пришле к нему, ино бы с сыном часу того приехал к нему…»; из Москвы же послал грамоту (и не одну!), призывая сына немедленно оставить войска и прибыть в столицу; но тот «…мужество показа, брань прияв от отца, а не еха от берега, а хрестьянства не выда»; видя непослушание сына, великий князь «…посылаше к князю к Даниилу, веля его сильно поимав [Ивана Ивановича], привести к себе; князь же Данило сего не сотвори»; воевода обратился к наследнику престола, увещевая его поехать к отцу, но насилия, вопреки прямому и ясному распоряжению Ивана III, применять не стал; а Иван Иванович ответствовал, что легче ему «зде умрети, нежели к отцу ехати»[32 - Софийская вторая летопись // Полное собрание русских летописей. СПб., 1853. Т. 6. С. 230, 231.]. Так оба – храбрец Иван Молодой и еще более мужественный человек, князь Холмский, – остались в войсках.

Для сына великого князя акт ослушания мог обернуться как угодно, однако перед лицом смертельного врага молодой мужчина не желал позориться перед всем войском, приняв «государственный интерес» за высшее благо и подав тыл ордынцам. Но его, допустим, в случае победы отец мог и простить (так и вышло), а в случае поражения все в жизни сей потеряло бы смысл, а то и жизнь была бы отъята. Другое дело – Холмский: надежнейший из воевод Ивана III вдруг являл непокорство в деле самом важном и притом мучительно неудобном для государя… Отчего ему простили бы? Хоть и привилегированному, а все же слуге, именно слуге? Слуга ослушался… Ему и после победы могут дерзость его припомнить… Вот где отвага понадобилась ничуть не меньшая, нежели для противостояния свирепой орде.

Но и ослушников понять можно: увести из войска, готового смертную чашу пить с врагом, душу его – государева отпрыска, надежду рода московских правителей, значило пренебречь духом воинов, скверные мысли заронить в умы.

Иван III не напрасно вошел в русскую историю с прозвищем «Великий». Он мог понять даже смертельное непослушание, если итог его показывал: не прав сам государь, а дерзец прав, и от его правоты державе вышла прибыль, а не оскудение.

Ни Иван Молодой, ни князь Холмский впоследствии не понесли наказания.

Трудно восстановить ход мыслей обеспокоенного отца, но, быть может, вспомнил великий князь слова Вассиана, ростовского архиепископа: «К чему боишься смерти? Человек не бессмертен. Дай мне воинов, и я, старик, сам выйду против татар». Многие не испугались ныне ордынского нашествия, многие пошли биться с врагом без страха. Да и сам Иван III в бою погибнуть не боялся. Но о смерти сына страшно даже подумать! Не пришла ли великому князю на ум история из его собственной юности? Когда ему было всего лишь 12 лет, отец, Василий II, послал его с войском в дальний поход. Сам родитель не мог пойти с воинами, потому что враги ослепили его. Вот и пришлось отправляться сыну. С ним, неопытным мальчиком, войско чувствовало себя увереннее и сражалось храбрее. «Раз сын государев с нами, значит, надо биться крепко!» – говорили тогда седобородые ратники. Тогда они вернулись из похода победителями. Но разве сейчас не то же самое? Пока он, отец, собирает силы в Москве, сыну пришлось заменить его на Угре. Таков долг всей их семьи: она тащит на себе воз государственной работы. И когда родитель в одиночку не справляется, рядом с ним впрягается сын… Все встали за Русь, вот и сын его постоит со всеми вместе. Добудет себе чести, а отцу – доброй славы. Ничего, справится. Он сам когда-то справился, стало быть, и сын сможет.

Такое это было время – суровое, трудное. Юная Россия еще только поднималась из руин старой Руси. Если Россия требовала, мальчики командовали армиями. А если приходил час битвы со смертельно опасным врагом, мальчики шли в бой с оружием в руках. Некоторые погибали, но другие вырывали у врага победу.

Такое это было время! Жизнь страны висела на волоске.

В октябре – начале ноября 1480 года на Угре развернулись решающие события.

Ахмат настойчиво штурмовал Угру, стремясь перейти на левый ее берег. Его встречали на бродах и «перелазах» пищальным огнем и ливнем стрел. Стояние на Угре вовсе не было мирным. Оно представляло собой целый каскад малых боев и больших сражений. Ордынцы искали любую дыру, где им дали бы возможность зацепиться за противоположный берег и перевести через этот плацдарм основные силы. Они производили разведку боем, а если чувствовали слабину, то вводили в сражение крупные подкрепления, засыпали московских ратников стрелами… Но пробиться нигде не могли.

Ордынские конники, сунувшись в одну брешь, вторую, пятую, десятую, всюду встречали легкие, подвижные отряды московских воевод. Москва отбивала их от своего берега с тяжелыми потерями. Лилась кровь, нервно ржали и носились на мелководье кони, лишившиеся всадников, рыкали пищали русские, дым пороховой плыл над водами. Воинство Ахмата изнемогало в этой борьбе, но успеха нигде не добилось.

Ахмат ждал морозов: как только Угра встанет, грозился он, так и орда пройдет на Русь всей своей страшной мощью.

Иван III, видя, что лед наконец сковал Угру, отвел армию на более удобную позицию, изготовившись там встретить врага. Но Ахмат не стал двигаться вперед. Его войско устало. Область, им занятая, оказалась разорена – не достать более ни корма для коней, ни пищи для людей. Одежда, вовсе не предназначенная для войны по русской зиме, истрепалась. В финале, как говорит летописец, «…татары ободрались одеждой и побежали». Видимо, Ахмат дал приказ на отступление, понимая, что ему, с его измотанными голодными бойцами, уже не тягаться с великокняжескими полками, у которых мощный тыл. Может быть, в следующий раз повезет больше?

Но следующего раза не было.

Главным из воевод в войсках, отправленных с Иваном Ивановичем, был, согласно известию Второй Софийской летописи, князь Д. Д. Холмский, а Ивана III сопровождал князь Федор Палецкий[33 - Софийская вторая летопись // Полное собрание русских летописей. СПб., 1853. Т. 6. С. 230, 231. Очевидно, речь идет об известном военачальнике князе Федоре Семеновиче Палецком-Ряполовском по прозвищу Хрипун.]. Здесь стоит напомнить: от полевой кампании 1480 года известно совсем уж немного имен: один московский воевода, известный наверняка (а именно князь Даниил Холмский), князь Московского дома Калитичей Василий Михайлович Верейский (не получивший удела, а значит, по статусу приближающийся к служилым князьям-воеводам), двое союзных тверских воевод, двое воевод, командовавших отрядом на второстепенном направлении (Полуэкт Бутурлин и Иван Кика), да еще тот самый князь Ф. Палецкий, который, возможно, не имел воеводского поста и всего лишь сопровождал Ивана III как лицо свиты. На главном направлении, у реки Угры, могло действовать еще пять, десять, а то и больше воевод, но их имена можно определить лишь гадательно.

«Иван Молодой, – пишет московский историк Н. С. Борисов, – во всем… деле играл роль скорее живого символа власти, нежели ее подлинного обладателя. За спиной 22-летнего наследника московского престола стоял знаменитый полководец князь Данила Дмитриевич Холмский. Именно он был фактическим руководителем всех московских войск, преграждавших дорогу Ахмату. По существу, Иван III доверил Холмскому судьбу всей кампании»[34 - Борисов Н. С. Иван III. М., 2000. С. 427, 430.].