Степень взаимодействия

Спустя пять минут из здания никто не вышел. Рекс, не скрывая раздражения, выбрался из автобуса и отправился лично проверить здание. Бойцов из группы зачистки, проникших в ресторан через главный вход, он обнаружил в нескольких метрах от порога. Все они были мертвы, от тел исходил сизый дым, пахло горелой плотью. Контейнеры с реликтом валялись на полу.

Остальных Алекс нашел у черного хода, им тоже не удалось зайти далеко. Пришлось собраться с духом и пройтись по зданию самому, тщательно проверяя все подсобные помещения. Но осмотр не дал никаких результатов. Кроссман словно испарился, хотя, зная его способности, подтвержденные экспериментами, «словно» можно было и не употреблять. Впрочем, до телепортации в экспериментах дело не доходило. Но тем Кроссман и отличался от других пораженцев, что степень его взаимодействия с чуждой сущностью выходила за всякие рамки. У всех, кроме него, происходило лишь поражение тела, а Кроссман сросся с жуткой субстанцией, и превратился из человека вообще непонятно во что. Его и пораженцем-то назвать теперь язык не поворачивался. Скорее уж симбиот.

Глава 3. В которой Томас Кроссман приходит в сознание, отказывается от предложенного женщиной секса, жалеет об этом, и напивается в стельку.

Сознание вернулось к Кроссману, как вспышка молнии – резко, оглушительно, но без всяких последствий вроде тошноты или головной боли. Он просто ощутил себя лежащим на спине, посреди широкой саванны. В блекло-голубом небе полыхало жаркое солнце, а ветра почти не было, он едва колыхал сухие метелки диких злаков. Скосив взгляд, можно было разглядеть неподалеку одинокое дерево с плоской кроной. Классический африканский пейзаж.

Кроссман попытался вспомнить, что было до этого. С неожиданной легкостью память выдала сразу несколько образов, а затем и всю череду событий, начиная с удара электрошокером.

После треска разряда сознание Кроссмана помутилось, но не отключилось полностью, уступив место тут же вынырнувшей из глубин темной сущности. Только теперь она не просто придала сил или осторожно направила в нужном ей направлении. Нет, теперь она показала свои зубищи в полный размер. И не просто показала, а пустила их в ход. Смертоносная, разрушительная, столь сильно подавляющая, что Кроссман, выйдя за грань реальности, там и остался, как сторонний наблюдатель.

Рухнула призрачная стена, и человеческое сменилось чем-то иным. Кроссман был прав, когда предполагал, что сущность внутри обладает каким-то «чутьем», неким дополнительным портом восприятия. Но это восприятие было так же далеко от привычного людям, как компьютерный код далек от жареной сосиски. Сущность внутри Кроссмана вообще лишена была зрения, обоняния, осязания и других привычных чувств. Но зато она воспринимала окружающее пространство неким прямым, непосредственным образом, воспринимала в нем такие взаимосвязи, которые пока недоступны не то что человеческим чувствам, но и самым чутким приборам.

Она воспринимала первичную информацию Мироздания в виде сложнейшего многомерного штрих-кода. При этом воображение рисовало нечто вроде пересекающихся в разных направлениях серебристых струн, концы которых терялись в безднах бесконечности. Эти струны густо пронизывали тьму остального пространства, и несли информацию о свойствах всех окружающих объектов, обо всех причинно-следственных связях между событиями. Каждая группа струн словно описывала закон, по которому объект взаимодействует с окружающим миром. Но эти законы сущность умела не только читать, но и менять в широких пределах, в рамках занимаемой локации.

После удара шокером сущность изменила группу струн, описывающих взаимодействия сердца противника с мозгом. И оперативник рухнул, как подкошенный, пуская с губ пену.

Вмешавшись в сознание другого оперативника, сущность заставила его сначала пристрелить товарища, а затем застрелиться самому. Это было просто. Как переписывать компьютерный код. Просто двигаешь струны, отвечающие за те или иные модули информации. И даже мертвые, с еще не остывшими нервными клетками, легко поднимались и двигались, подобно чудовищным куклам.

Ворвавшиеся агенты не обратили внимания на мертвых, и двое из них были убиты зомбированным трупом. Штурмовики догадались расстреливать оживших мертвецов в головы, но забыли пристрелить своих, только что убитых, товарищей. Началась подлинная бойня, где любой мертвец превращался в бойца, с каждым ударом или выстрелом увеличивая число союзников. В итоге группы, посланные на штурм с разных сторон здания, сражались друг с другом.

Вскоре все стихло. Темная сущность внутри Кроссмана чуть отступила, дав волю разуму. У Кроссмана возникло желание забиться в любую комнатку, в любую щель, спрятаться, вжаться. Что он и сделал, найдя подсобку с вениками, щетками и ведрами. Струны все еще были видны, но обычным человеческим умом Кроссман не мог понять, что с ними делать. Информация, записанная ими, была слишком сложна, на ее анализ не хватало обычных вычислительных способностей мозга.

Ясно было лишь то, что его ищут. Всюду сновали вооруженные люди, выбивали двери ногами, шарили в темноте тугими лучами тактических фонарей. Сущность, вяло манипулируя струнами, отводила внимание бойцов от крохотной каморки, в которой сгорбился и дрожал от страха Кроссман.

Струны, струны… Лавина информации хлынула в мозг Кроссмана, и разум отшатнулся от этого свирепого потока в глубины личности, всецело уступив место сущности. Единственное, что запомнилось – образ африканской саванны, джип, приткнувшийся у обочины грунтовой дороги, и неподвижные фигуры туристов в нем.

Теперь та же саванна простиралась не в воображении, а в реальности, убегая во все стороны. Ощущение было странным. Будто удалось вытащить в реальность из сна конфету, и съесть ее. Но, к собственному удивлению, мгновенное перемещение из Лиона в Африку Кроссмана не особенно озадачило. Если новая сущность могла управлять реальностью в широких пределах, просто переписывая информацию о ней на первичном уровне, почему бы ей, в случае крайней необходимости, не переписать координаты, физически занимаемые человеком в пространстве? В рамках парадигмы, созданной на основе личных наблюдений, это было вполне логично. В любом случае, происходившее в ресторанчике было не меньшим бредом, чем телепортация. Надо было взять себя в руки и уговорить разум с этим смириться.

Кроссман приподнялся и сел. В тени дерева лежало около пяти гиен, но нападать на человека они не думали, лишь поглядывали настороженно. Они были бы рады уйти, но, не чуя непосредственной опасности, ленились покидать прохладное место.

Больше не оставалось сомнений в реальности темной сущности, она слишком ярко себя показала. И если раньше ее проявления можно было списать на психические отклонения, то теперь у разума не было ни малейшей возможности уцепиться за эту соломинку. Сущность жила внутри, это очевидно, но ее природа оставалась загадкой. Как и принципы, с помощью которых она напрямую трансформировала реальность. С другой стороны, мы слишком мало знаем о мире, чтобы делать далеко идущие выводы.

Неожиданно Кроссман вспомнил о теории голографической вселенной, выдвинутой, Дэвидом Бомом, сотрудником Лондонского университета. Он доказывал, что материальный мир, в виде трехмерного пространства, заполненного частицами и полями, каким мы его знаем, является не более, чем иллюзией. Что существует не сам мир, а лишь информация о нем, записанная волновым образом в самой структуре пространства. Мы воспринимаем эту информацию, словно читаем книгу, и на основе «прочитанного» представляем себе объемные картины реальности.

Как бы то ни было, у Кроссмана теперь было куда более веское доказательство существования некого «первичного кода Вселенной», чем у Бома. Потому что он его не только видел, не только воображал, он его менял, посредством искажения струн, меняя через это саму реальность. И это не было галлюцинацией. К сожалению.

Особенно кошмарным казалось теперь полное отсутствие контроля этой способности. Стоило возникнуть любой опасности, сущность тут же брала на себя все бразды управления, и творила, что хотела, не сообразуясь ни с законом, ни с моралью, ни с какими-то общечеловеческими принципами. И не было возможности ее остановить.

«Может они заразили меня каким-то вирусом?» – подумал Кроссман.

Но идея была дурацкой. Никто никогда не слышал о вирусах, способных полностью брать под контроль сознание. И, тем более, никто не слышал о вирусах, способных менять законы реальности.

«Жаль… – мелькнула в голове мысль. – Если бы это был вирус, от него можно было бы вылечиться».

Но лекарства от жуткой способности у Кроссмана не было. Единственное, что он мог предпринять в сложившейся ситуации, это избегать любой опасности, так как в обычных условиях сущность никак не проявляла себя.

Обернувшись, Кроссман увидел город. Далеко, километрах в шести за спиной. Сказать, что тот выглядел странно, значит, не сказать ничего. Прямо из ровного стола саванны, напоминая серые кристаллы, тянулись в небо бетонные небоскребы, каждый не менее пятидесяти этажей. Их было несколько десятков, они имели общий стиль, но не были полностью одинаковыми. Некоторые украшали шпили, крыши других сходились гранями в пирамиды Такие небоскребы строили в самом начале двадцатого века, а потом восторженно, видимо из ностальгии, рисовали в комиксах. Ни в Америке, ни в Европе, этих хмурых бетонных монстров с окнами-бойницами почти не осталось, все заменили сверкающие, как зеркала, башни причудливой формы. Но тут время словно остановилось или, скорее, текло по альтернативному руслу. Что сподвигло архитекторов на подобную архаику, понять было сложно.

Часовой пояс тут был тот же, что и в Лионе, или с небольшой разницей, поскольку утро лишь недавно полностью вступило в свои права. Но с каждой минутой жара все больше давала о себе знать. Кроссман понял, что нельзя терять время, иначе, ближе к полудню, преодолеть шесть километров окажется непростой задачей.

Примерно через два часа Кроссман добрался до окраины. Его впечатление о странностях города только усилилось. Кругом простирался серый бетон стен, асфальт улиц и тротуаров, на которых местами виднелись круглые жестяные баки для мусора без намека на раздельный сбор отходов. Окна во всех зданиях выглядели непривычно узкими, а скупые вывески из неоновых трубок лишь подчеркивали общую архаику. Совершенно намеренную, на взгляд Кроссмана. Он ощущал себя, словно провалился в Готэм-сити через страницу комикса. Или в тот странный Нью-Йорк, в котором живет персонаж по прозвищу Тень. Эффект усиливали винтажные фонари на решетчатых фермах столбов и пересекающиеся под разными углами черные трубы пневмопочты на стенах домов. Хорошо еще, ярко светило солнце! А то бы совсем пробрало.

В любом случае, ничего подобного в африканской саванне Кроссман увидеть не ожидал. Вспомнились слова Ичина о Новой Африке.

«Что же произошло за годы, которые я не могу вспомнить?» – подумал Кроссман.

Он двинулся вперед, и вскоре первые люди повстречались на его пути. Но это лишь добавило таинственности, так как они, не смотря на светлый цвет кожи, в своем большинстве, ни одеждой ни манерами, не походили на современных европейцев. Больше всего они напоминали персонажей из черно-белых фильмов тридцатых годов. Мужчины в серых или черных костюмах, в лаковых туфлях и непременных белых гетрах, девушки в простеньких платьицах, и женщины в шляпках, серых пиджаках и в черных юбках.

Кроссман даже головой помотал, настолько сильным было ощущение, будто в его зрительном восприятии, как в телевизоре, повернули какую-то ручку, убирающую интенсивность цветности. Нет, цвета, конечно, никуда не исчезли. Голубело небо над головой, сочно, даже вызывающе, алели накрашенные губы девушек, а листья на деревьях были, как им и положено, зелеными. Но все это только усиливало впечатление навязчивой монохромности, как в черно-белом комиксе или на старой фотографии, где отдельные цвета нанесены художником избирательно.

Увидев чужака, все прохожие осторожно, чтобы не бросалось в глаза, отводили взгляд. И детей не было. Всем было от восемнадцати и старше. Причем, чернокожих среди них было явное меньшинство.

Кроссман обратился к двум белым женщинам, неспешно бредущим по тротуару.

– Здравствуйте, леди, – приветливо сказал он. – Я ученый, энтомолог. Отстал от своих коллег, и оказался в вашем городе. Мне нужна гостиница, я уверен, она у вас есть.

Одна из женщин приветливо улыбнулась и махнула рукой в сторону центра города, добавив на безупречном английском: «Вам туда». Ее улыбка, простая, словно детская, никак не соответствовала черно-белому архитектурному окружению. Кроссман поспешил придумать предлог, чтобы разговорить девушку, но она его опередила, сказав:

– А вы прямо из саванны?

– Да.

– Тогда, в первую очередь, вам надо к шерифу, а не в гостиницу.

– Особый режим? – догадался Кроссман, чуя недоброе.

– Особый что? Я не знаю, о чем вы, но у нас так принято.

– Хорошо, леди. А где полицейский участок?

Женщина показала в том же направлении, что и в первый раз, строго на запад. Кроссман усмехнулся и поблагодарил незнакомку.

– Вам больше ничего не надо? – понизив тон, спросила девушка, продолжая улыбаться.

Кроссман несколько опешил, не зная, чем вызван вопрос, и что на него можно ответить. И почему тон изменился?

– Он же только из саванны! – напомнила ей женщина постарше. – Идем!

Она взяла девушку за локоть, и потянула за собой.

– А закон? – взволнованным шепотом спросила девушка.

– Он о них не знает еще, – урезонила ее женщина. – И ни о чем не просил.

Кроссман сделал вид, что не расслышал этого короткого диалога, но в душе остался неприятный осадок. Сущность внутри тоже забеспокоилась, словно заворочался в берлоге огромный черный медведь. А она реагировала на опасность, это нельзя сбрасывать со счетов. Великое благо, что она сначала выполняла роль индикатора, и лишь потом показывала клыки. Учинить здесь то же, что он устроил в ресторанчике, решительно не хотелось.

Впрочем, было ясно, что именно вызывало тревогу. Упоминание о властях и особом режиме пребывания. Начнутся разговоры о документах, об установлении личности. Оказывается, даже в Африке от этого никуда не деться.