История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3

Московское правительство, похваляя гетмана за его распоряжение и деятельность во время прихода на Чигиринскую сторону татар, имело, однако, главную мысль о том, чтобы так или иначе вновь запорожское войско на свою сторону склонить.

Но случившиеся в то время обстоятельства не только не благоприятствовали такому стремлению московского правительства; напротив того, сильно взволновали запорожское войско и поддержали в нем враждебное настроение против Москвы, в особенности же против гетмана Мазепы. Названные выше запорожские посланцы Иван Каплинец да Максим, казак Сергиевского куреня, заявили жалобу севскому воеводе Ивану Юрьевичу Неплюеву и гетману Мазепе о пограблении у них возле Севска разных вещей из их личного скарба и об убиении двух их товарищей, есаула Степана Рудого да казака Леска, из которых первый умер немедленно, а второй немного спустя, февраля 22-го дня в Батурине, за Путивльскими воротами, на рогу. Следствие по убийству тянулось с февраля месяца до июня, и по розыску дела оказалось, что убийцами запорожцев были сиповщики Фома Никифоров, Андрей Учуй, Михайло Дубовый да Данило Гордеев с товарищами, всех девять человек. Они напали на двух названных запорожских казаков и одному из них в трех местах голову пробили, а другого до полусмерти прибили, а платья, сняв с них, в навоз против войсковых изб спрятали. По этому поводу из Москвы пришел приказ сперва пытать порознь каждого из убийц, находившихся под караулом в Батурине, а потом казнить их смертью, если они сделали такое злодеяние по умыслу; «буде же совершили его пьянским обычаем», оставить в живых, но подвергнуть пытке и допросу и потом подвергнуть наказанию. Гетман Мазепа нашел, что убийцы совершили «свое дело» в пьяном виде, и потому, не подвергая их пытке, одних из них велел сослать на вечное житье на Самару, других в Переяслав. Но первые, вследствие морового поветрия, открывшегося в то время в Запорожье, оставлены были в Батурине на неопределенное время и только вторые отправлены были с женами и детьми на место ссылки[146 - Там же, мал. подл, акты, 1690, св. 82, № 18, св. 7, № 689–670.].

И разбойство русских, и самое решение по этому поводу со стороны гетмана вызвало у запорожцев большое негодование и поддержало враждебное настроение против Москвы.

В это же время произошло и другое обстоятельство, сделавшее немалое волнение между запорожцами. В конце апреля месяца в Запорожье открылось моровое поветрие, не прекращавшееся в течение всего лета. От того поветрия в Новобогородицкой крепости поумирало много московских ратных людей, в том числе и сам воевода крепости Алексей Иванович Ржевский с сыном[147 - Вместо умершего Ржевского прислан был воевода Змеев. По словам Величко, сын Ржевского хотя и пострадал от болезни, но, однако, остался жив; Мазепа же доносил в Москву, что вместе с отцом умер и сын.]. Соседний с Новобогородицким городом, Новосергиев, или Вольное, весь вымер и навсегда остался в запустении. От Самары моровое поветрие спустилось ниже и коснулось самой Сечи.

Гетман Мазепа узнал о моровом поветрии, открывшемся в Запорожье, от своего дозорцы Ивана Рутковского, которого известил о том мая 10-го числа 1690 года Китайгородский сотник Семен Ревенко.

Вслед за моровым поветрием появилась в августе месяце в Запорожье саранча. Страшная масса ее заслонила солнце, помрачила небо, наполнила воздух невыразимым смрадом и задушила своим зловонием множество лошадей, волов и коров[148 - Величко. Летопись. К., 1855, III, 87, 88, 95.].

Узнав об открывшейся в Запорожье моровой язве, гетман Мазепа поспешил сообщить о том в Москву. Он писал, что многие из реймента гетманского люди, ужаснувшись моровой язвы, «повтикали» из Новобогородицкой крепости в разные стороны. Многие из великороссийских ратных людей также бежали из города; они «тулялись» по степям, по байракам, по лугам и по островам днепровскими в тех разных местах одни поумирали, другие, хотя и остались живы, скрывались друг от друга. Тела умерших оставались долго в тех «пустых» местах и наводили великий страх на живых людей. Ввиду такого страха гетман, желая прежде всего сохранить царскую казну в городе Новобогородицке, приказал послать в дикие поля возле города тысячу человек казаков Полтавского полка и на смену его столько же казаков Миргородского полка. Но казаки тех полков, не раз бывавшие в бою с неприятелем, не решались идти на явную смерть в Новобогородицк. Тогда Мазепа распорядился послать за реку Орель самого полтавского полковника Федора Жученка. Федор Жученко повиновался воле гетмана, но скоро донес ему, что половина злосчастного города сделалась добычей страшного пожара, и потому спрашивал, как поступить ему с уцелевшим в нем имуществом. Гетман велел полковнику наблюдать город от окончательного со стороны неприятелей разорения, а самим полчанам предписал отнюдь не брать никаких вещей умерших от моровой язвы людей – ни одежды, ни денег, которые бы нашлись в диких полях и байраках; людей «поветренных» к себе не пускать, рыбы у запорожских промышленников не покупать[149 - Архив Мин. ин. дел; мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 670–651; Акты Южной и Западной России, V, 238.].

Это распоряжение, в связи с прежним обстоятельством, еще более возбудило запорожцев против гетмана Мазепы.

А между тем московское правительство, уже давно знавшее о намерении запорожского войска отдаться под протекцию польского короля и заручиться постоянным союзом с крымским ханом, решило во что бы то ни стало отклонить запорожцев от такого дела. Гетману Мазепе вновь предписано было, чтобы он приложил всякое старание привести запорожцев к послушанию и к разрыву с татарами. И гетман приложил свои старания, действуя то увещаниями, то деньгами. В этом случае весьма много помогла Мазепе та неустойчивость и в мыслях, и в действиях, которая составляла характерную черту казаков запорожского низового войска и которая обыкновенно проявлялась как раз в самые решительные моменты их намерений: запорожцы всегда любили пошуметь, наговорить много угроз по адресу своих зложелателей, любили «покуражиться», как они сами говорили о себе, а потом внезапно смирялись и приходили совершенно к другому решению. Так у них бывало зачастую. Так произошло и на этот раз.

Гетман Мазепа, получив царское предписание, выбрал самого ловкого и самого хитрого из своих сподручников казака Горбаченка и, вручив ему письмо и денежные подарки для кошевого атамана и старшины, отправил его в Сечь. В своем письме Мазепа поздравлял все запорожское низовое войско с праздником светлого Христова Воскресения, объявлял кошевому атаману Ивану Гусаку о посылке ему подарка в 20 левов, всей старшине в 8 левов на человека и за то обращался к ним со словом убеждения отстать от басурман и пристать по-прежнему к своим православным царям[150 - Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 665–646.].

Посланец прибыл в Сечь мая 12-го дня и в тот же день вручил войску гетманский лист, а кошевому атаману и старшине передал гостинец левами. Гетманский лист, по обычаю войска, прочитан был на раде, и через два дня после того на него написан был ответ. В ответном письме запорожцы писали, что гетман ничего им нового не сказал, кроме того, чтобы казаки разорвали с неприятелями мир и взялись за военный промысел против них. Убеждая в этом запорожское товариство, гетман сам не только для того никакой помощи войску не оказывает, – ни деньгами, ни хлебным продовольствием, но даже охотного люда из Украины на Запорожье не пускает и только сладкими своими обещаниями запорожцев, точно малых детей, утешает. От этого он красноречиво собой напоминает известную пословицу: «Доки зийде сонце, жебы роса очи их выисть». А чрез это может выйти вместо старой, добытой отвагой добрых молодцев войсковой славы, столь дорогой для всего казацкого народа, одна пагуба для запорожского низового войска. «Много раз мы писали до вашей вельможности, требуя от вас, чтобы вы прислали нам все необходимое и все потребное для военного предприятия, денег на сторожу, хлебных запасов на войско, свободного к нам прохода охочим людям, но вы, ваша вельможность, того не делали и теперь не делаете, а только, утешая своей ласкою, тем нас впевняете. Поэтому нам, не видящим от вас никакого внимания и расположения, зачем же власне с неприятелями розмириться и какое нам от того будет потом утешение и награда, разве сами себе уменьшим пожитку? Да и можем ли мы с нашими малыми силами возстать против такого воинственного неприятеля? Если, вельможность ваша, потребуете от нас, чтобы мы розмирились с неприятелями, то нам нельзя будет после этого не только распространиться, но и носа высунуть. Другое дело будет, когда вы учините досыть все так, как мы просили в первом и в теперешнем просим письме: тогда мы не будем больше причинять вам в этом дел никакого безпокойства. Если же вы не исполните согласно нашей просьбы, то не утруждайте больше ни себя, ни нас, и подобных писем к нам не присылайте. А что пишете, ваша вельможность, о том, что пресветлые монархи наши указали быть нам сим летом на военной службе, то мы всегда готовы к военному промыслу, и за нами это дело не станет, да и сборовнам болыцих не прийдется чинить: как скоро зачуем о сближении сил монарших, не замешкаем того ж часу и перемирие с неприятелем разорвать. А на сей час сообщаем вести, какие имеем о неприятельском положенья: крымский хан находится в Ядерном, вся орда повернула до Крыма, сын хана находится в Белограде»[151 - Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 665–646.].

К листу от всего запорожского низового войска особо приложено было письмо к гетману Мазепе от кошевого атамана Гусака и от всей «за ним» войсковой старшины. Кошевой от себя и от всей старшины благодарил гетмана «упавши до ног его» за присланные в подарок левы и обещал с своей стороны всяким добром «отдячити и зичливыми услугами отслужити», но при этом покорно просил гетманскую ясновельможность исполнить просьбу всего запорожского низового войска: принять жалобу на уряд, то есть на начальников переволочанских: на сотника и на шапара за то, что они невыносимые кривды, убытки и бедствия людям причиняют, над войском запорожским насмехаются, говоря торговым людям, чтобы они не возили в Запорожье ничего другого, кроме дегтю да горилки. Такие слова – большая скорбь и обида для войска, и кошевой со старшиной просит гетманскую вельможность не оставить втуне таких слов переволочанских начальников[152 - Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 665–646.].

После этого гетману ничего не оставалось сделать, как задобрить запорожцев. Он послал им при самом любезном письме годовое борошно и деньги с Переволочанского перевоза от прошлого года, обещал, кроме того, прислать деньги от царской казны и малороссийского скарба. Но за все то настоятельно просил низовое товариство разорвать перемирие с басурманами, которые, не опасаясь запорожцев и считая их своими друзьями, успели сделать несколько на христиан нападений под Белой Церковью, на Миус и Кальмиус и увести немало людей православных в поганскую неволю. Гетман убеждал запорожцев вспомнить рыцарскую отвагу и чинить на татар нападение, как делали это полковые есаулы малороссийского войска Рубан у Мотронина и Иван Искра на вершине Вовчей, отнявший взятый татарами ясырь под орельскими городками, и полковник Семен Палий с молодцами Переяславсксго полка под Белой Церковью за Гнилым Текичем[153 - Там же, № 680–641.].

Такие доводы подействовали наконец на запорожцев. Уже в мае месяце отряд запорожского войска ходил в помощь полякам против татарских загонов и на обратном пути получил от коронного гетмана Яблоновского проезжий лист через польские владения[154 - Там же, № 657–676.]. В июле месяце сам гетман Мазепа писал к великим государям, что запорожцы, как донес ему бывший в Запорожье священник из города Кобеляк, объявили свое намерение сделать нападение на турецкие городки по Днепру. По этому поводу Мазепа поспешил послать кошевому атаману Ивану Гусаку известие об отправлении малороссийского войска под город Кызыкермень «для разорения» турских крепостей и просил кошевого помогать ему собственными войсками или, по крайней мере, «не давать знать татарам о таковой посылке»[155 - Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 83, № 44; подл. 685–704.]. Конечно, запорожцы приняли и ту и другую гетманскую просьбу с большой охотой, но зато в счет будущей своей услуги просили гетмана исходатайствовать у царских величеств денежное и хлебное жалованье для войска за два прошедших года[156 - Там же, св. 83, № 44.].

Просьба запорожских казаков на этот раз была исполнена без замедления. Сентября 17-го дня по указу великих государей прибыл в Запорожскую Сечь стольник, воевода и полковник Афанасий Алексеевич Чубаров; с ним вместе прибыли конотопский сотник Федор Кандыба и арматный есаул Тимош Пиковец с особыми подарками на войсковой скарб и на Божию церковь от самого гетмана Мазепы. Стольник привез с собой червонные золотые, кармазинные и амбургские сукна, атласы, бархатные вершки, соболи, свинец и зелье (порох). Все это жалованье еще с прошлого года задержано было в городе Севске, но теперь благополучно доставлено было в Сечь и роздано по составленной у гетмана Мазепы росписи кошевому атаману, старшине и всему войску. Сентября 19-го дня у кошевого, Ивана Гусака, куренных атаманов и у всего войска низового собрана была большая рада. На ту раду кошевой вышел в кармазиновом, подбитом соболями кафтане и с камышиной, оправленной золотом и дорогими каменьями; куренные атаманы также все вырядились цветно и стройно. Перед началом рады пушкари стреляли из пушек, довбыши били в бубны и литавры[157 - Архив Мин. юстиции, 1690, кн. 62, л. 760.]. На собранной таким образом раде все войско низовое постановило с крымским ханом и с турскими городками учиненное перемирие разорвать и в первых числах следующего месяца в турские городки с этой целью розмирное письмо послать. А для известия о таком решении великим государям определено было отправить куренного атамана Переяславского куреня Ивана Рубана и с ним от всякого куреня по одному человеку.

Обо всем этом донес гетману Мазепе стольник Афанасий Чубаров сентября 21-го дня со стану подле реки Соленой, отъехав 15 верст от Сечи[158 - Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 7, № 715–696.]. Сам гетман поспешил известить о том великих государей, радуясь повороту чувств со стороны запорожского низового войска[159 - Архив Мин. юстиции, 1690, кн. 62, л. 760.].

Независимо от донесения Афанасия Чубарова гетман Мазепа получил донесение от самого кошевого атамана. Кошевой атаман Гусак со всем низовым товариством сообщал гетману, что запорожское войско принимало в Кошу царского стольника и бывших с ним сотника Кандыбу и есаула Пиковца в полной посполитой раде. На той раде прочитана была с полным вниманием грамота царских помазанников Божиих, аки дар многоценный, и вслед за грамотой выслушан был лист гетманский. Державнейшие великие государи изволили явить свою монаршескую милость, прислали отправленное еще в прошлом году, но задержанное в городе Севске царское жалованье. Теперь это жалованье, по челобитью гетмана, добродея запорожского войска, благополучно дошло в Сечь и роздано всему как старшему, так и младшему товариству. И присылка этого жалованья оказалась как нельзя более кстати: вернувшись в прошлом году из похода под Перекоп на Сичу, запорожцы, рассудив, что им нечем содержаться, нашли нужным учинить с басурманами и с крымским ханом перемирие: «Что имели мы раньше запасов, то, ходячи под Перекоп в две дороги, съели, надеясь на монаршеские силы и на взятие Перекопа; но Голицын не только Нам, но и всему городовому войску, учинил великий жаль и слова монаршого не статчил, и мы никакого утешения из того витязства не получили; а вследствие того и перемирие (с басурманами) учинили. А что вельможность твоя, пишешь, почему мы о святей Тройце розмирья с крымским царством не учинили, то мы рады были бы учинить то розмирье, но, как раньше в первом нашем письме вам писали, так и теперь пишем, что по божьему попущению между нами вкинулось моровое поветрие, от чего мы ни одного товарища (казака) не могли задержать, да и до настоящего времени всех не можем на Кош собрать. За то, вельможность ваша, на меня гнева твоего не накладай. От нас же, войска запорожского, никому из городового товариства, как старому, так и молодому, кривды никакой не делается; находится ли кто на Кошу или остается одностайне на речках полевых. Как детям одного отца наше товариство городовым вашей вельможности товарищам; один одному, кривды ни на Днепре, ни на речках полевых не чинят. А мы, войско запорожское, как усердно и верно на вечное подданство пресветлейшим и державнейшим великим государям непрестанно служили, так и будем служить, а вельможность вашу, как добродея и рейментаря нашего иметь себе желаем. И так как мы не имеем другого отца и иного опекуна, кроме вельможности вашей, сияющего в качестве светлого дня для всей Малой России, то мы покорно просим вашу вельможность, чтобы вы на нас, запорожское низовое войско, имели ваше ласковое и веселое панское око. Смеем и теперь покорную нашу до вельможности вашей, добродея и рейментаря нашего, внести просьбу: изволь похлопотать для нас, войска запорожского, у великих государей, помазанников божиих, чтоб к нам и за настоящий год дошло монаршее их жалованье. А что до присяги гетмана Зиновия Хмельницкого и всего низового и городового войска, учиненной великому государю, блаженной памяти Алексею Михайловичу, отцу великих государей, то мы по той присяжной нашей присяге и теперь все войско запорожское низовое, общее с городовым, держимся и остаемся под счастливою рукою их царского пресветлаго величества и готовы одностайне исполнить все повеленное нам от великих помазанников божиих, лишь бы нас, войско запорожское низовое, их десница не забывала»[160 - Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 7, № 814–695.].

Отпустив от себя царского стольника Афанасия Чубарова, запорожцы немедленно снарядили большое посольство в числе около 80 человек и отправили его сперва в город Батурин, а из Батурина велели ехать в Москву[161 - Там же, 1692. св. 85, № 1.]. Во главе этого посольства были атаманы куреней Переяславского Иван Рубан и Крыловского Харько, называемый иначе Захарием; за ними следовали: есаул Леско Сила, писарь Яков Богун, атаман Ирклеевского куреня Цабидя, атаман Щербиновского куреня Губа[162 - Из рядовых казаков в этом посольстве были: Василь Юркуша, Иван Дрыга, Илько Алексеенко, Семен Плаханепко, Лукьян Безодна, Влас Мышастый, Степан Исаенко, Иван Дубаненко, Тимко Рышка, Андрей Бур, Иван Дитюк, Иван Занка, Андрюшко Донской, Иван Малый, Иван Горилый, Герасим Крыса, Иван Савущенко, Игнат Черный, Мусий Черман, Кондрат Игнатенко, Харько Левченко, Ильяш Степаненко, Панас Коломьяченко, Терешко Яковенко, Тишко Андреенко, Иван Тыведый, Василь Папунко, Яцко Высочин, Роман, Хведоренко, Яцко Калиненко, Данило Яременко, Иван Щербина, Федор Ильяшенко, Семен Мищенко, Панас Панченко, Иван Корниенко, Фома Иваненко, Грицко Лаврененко, Мартын Давиденко и некоторые другие.].

Запорожские посланцы везли с собой два письма – одно к гетману Мазепе, другое к великим государям. В письме к Мазепе кошевой атаман Иван Гусак и все запорожское поспольство предупреждали гетмана о выезде из Сечи Ивана Рубана и атамана Харька с товарищами в Москву и просили его вельможность отпустить всех посланных к великим государям для получения на наступивший новый год[163 - Новый год в то время начинался с сентября месяца.] монаршеского жалованья с прибавкой сукнами и деньгами; кроме того, независимо от царского денежного жалованья, товариство добивалось получить от самого гетмана хлебные запасы, которых за целый год не было прислано. За присланные же деньги – тысячу червонцев на войсковой скарб, полтораста золотых на божью церковь, за подарок златоглавых риз, епитрахиля и сосудов церковных запорожцы били гетману челом и усердно его благодарили. Не довольствуясь этим, запорожцы покорно просили гетмана приказать «своим господским словом, чтобы в войско запорожское ватажники с запасом приходили», да чтобы в войсковой скарб денежный сбор от Переволочанского перевоза присылали. По ходатайству его вельможности и по милости великих государей войско запорожское пожаловано было Переволочанским перевозом, но только от того перевоза для войска никакой нет прибыли: на том перевозе ходят две липы (лодки) гетманского дозорцы Рутковского, одна липа сотника Полуяна да одна липа священника Василия, которые и берут себе всю от перевоза денежную прибыль. За все будущие милости гетмана войско обещает, когда сойдется снизу все товариство до Сечи, послать розмирный лист к турецким городчанам о святом Покрове и чинить с басурманами воинские промыслы. Относительно морового поветрия, бывшего в Запорожье, казаки писали, что теперь его нечего опасаться, так как оно уже совершенно прекратилось[164 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 1.].

В таком же духе писало все запорожское низовое войско, кошевое, днепровое, низовое, будучее на полях, на полянках, на всех урочищах – днепровых и полевых, в Москву к великим государям. Пожелав пресветлым монархам доброго здравия, победы и одоления на всех врагов православной восточной церкви, войско извещало об отправке в Москву «знатных особ» Рубана и Харька с товарищами, било челом, приклонивши к стопам царским свои головы, о милостивом жалованье на наступивший год за верные свои службы и выражало полную готовность чинить, не дальше Покрова, розмир с басурманами[165 - Там же.].

Едва прибыли Иван Рубан и атаман Харько в город Батурин и едва гетман успел отправить в Москву гонца с запросом, пропустить ли ему из Сечи в столицу посольство от Коша[166 - Там же, мал. подл, акты, 1690, № 701–720.], как запорожское низовое войско отправило к гетману Мазепе новых посланцев, атаманов Полтавского и Кушовского куреней с товарищами. Новое посольство выражало гетману большую благодарность за присланное им в Кош жалованье и борошно и просило немедленно дать знать в Сечь, будет или не будет война с басурманами. Гетман, получив такой запрос, поспешил ответить запорожцам, что лист их запросный он послал в Москву, но известия оттуда, за осенним беспутьем, подучит, вероятно, не так скоро; что с басурманами у русских война и раньше никогда не прекращалась, но как будет теперь он, гетман, того на письме сказать не может, так как всякие военные замыслы, как запорожцы сами хорошо то понимают, должны сохраняться в строгой тайне. Дав такой уклончивый ответ на запрос войска о войне противобасурманской, гетман Мазепа вслед за тем октября 17-го дня послал кошевому атаману Гусаку свой лист с известием, что по ходатайству его, гетмана, и по щедроте великих государей, запорожским казакам велено выдать годовое царское жалованье, которое будет прислано по первому зимнему пути в Батурин, а оттуда доставлено в Сечь. Но только гетману немало удивительно то, что запорожцы, пообещав разорвать мир с басурманами не дальше праздника Покрова, однако и до последнего времени этого не делают и никакой о том не подают вести. Ввиду этого гетман советует запорожцам непременно разорвать с басурманами перемирие, чтобы не навлечь на себя «монаршескую немилость, региментарскую нелюбовь и всего света неславу», и немедленно открыть с басурманами военный промысл[167 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 1.].

Тем временем первые посланцы запорожского войска Иван Рубан и атаман Харько с товарищами, прибыв в Батурин, отправились, по указанию гетмана, в Конотоп и простояли там две недели. Гетман задержал их частью с той целью, чтобы пустить их в Москву не раньше зимы и тем устранить всякую возможность занесения в столицу морового поветрия; частью с тем, чтобы до отхода их в путь получить от государей указ, как с ними поступить. Но так как запорожские посланцы постоянно докучали гетману об отпуске их в Москву, то гетман «боясь, по его словам, привести их в отчаяние и горшее неповиновение и тем не посеять пререканий и плевельных речей, каковых в сие время нужно было особенно остерегаться», отпустил их в город Севск и сообщил о том севскому воеводе Леонтьеву, а потом донес и в Москву к государям; самим же запорожцам на семьдесят одного человека выдал подорожную и приказал доставлять им во всех городах, где нужно, 40 подвод без всякого замедления[168 - Там же.].

По получении извещения от гетмана Мазепы о выезде запорожских посланцев государи приказали отправить два указа, один в Севск на имя воеводы Леонтьева, другой в Калугу на имя воеводы Сухово-Кобылина. Воеводе Леонтьеву приказано было в случае приезда в город Севск запорожских посланцев принять их, постановить на добрых дворах, где пристойно, дать им пристава и тому приставу внушить иметь к ним привет, ласку и бережение и объявить им, чтобы они оставались в Севске впредь до царского указа. Жалованье им приказано было выдавать, применяясь к прежним примерам, из кабацких и таможенных доходов. А платье их, суконное, киндячные и кумачные кафтаны и сорочки, которые у них окажутся, перемыть и купить им по сорочке и по порткам из севских же доходов. Товары, седла, оружие, которые будут с ними, все описать, оставить в Севске и велеть сохранять в целости, чтобы все то не погнило, не было испорчено ржой или мышами. При отпуске из Севска также оставить их лошадей и кормить до возвращения посланцев из столицы. Из Севска их отпустить с приставом в Калугу не раньше, как за две недели до праздника Рождества Христова. Если же запорожцы начнут жаловаться на задержание их в городе Севске, то говорить им, что такое задержание произошло оттого, что в Запорожье в недавних месяцах и числах был мор и чтобы они не имели в том задержании никакого сомнительства, а также не обижались бы за распоряжение о платье, как, ввиду прилипчивости болезни, это делается во всех государствах. В Москву же они будут отпущены скоро и получат указ о том от великих государей. На такое распоряжение воевода Леонтьев отвечал государям, что на встречу запорожских посланцев он посылал майора Луцевина да стародубца Лихонина и от них узнал, что всех посланцев 71 человек и при них 82 лошади, что моровое поветрие было с весны в Запорожье небольшое и теперь совершенно там прекратилось; что платье, в котором они выехали из Запорожья, они побросали в Глухове и что кошевой атаман и все низовое войско после их отъезда хотели розмириться с басурманами. Приезжих поместили в ямской слободе, дали им приставом Дениса Лихонина и назначили содержание из остаточной от прошлого года наличной денежной казны на всех 71 казака по 26 алтын и 4 деньги на день, кроме того, на месяц по полусотни муки ржаной на человека, всем обще круп овсяных 2 чети, соли 3

/

пуда, применяясь к прежним дачам. Тут же им в приказной избе объявили, что они будут, ввиду морового поветрия, оставлены в Севске до зимнего пути и до морозов, после чего поедут в Калугу и из Калуги в столицу[169 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 1.].

С такими же точно наставлениями послан был царский указ и воеводе Сухово-Кобылину в Калугу. По росписи, приложенной к указу, определено было выдавать Ивану Рубану по 3 алтына и по 3 деньги, вина по 3 чарки, меду и пива по 3 кружки; казакам семидесяти человекам по 10 денег, вина по 2 чарки, меду и пива по 2 кружки человеку на день[170 - Там же.].

Оба воеводы, севский и калужский, получив царские указы, исполнили их в точности. Севскому воеводе запорожские посланцы отвечали, что товаров у них никаких не имеется; что платья свои они еще в Глухове побросали, что о задержании своем в городе Севске они никакого сумнительства не имеют, лошадей своих они сдали на прокорм в Севский уезд, а седла и ружья отдали, по росписи, для склада в казенный амбар на присмотр осадному голове Гломаздину.

Пробыв до зимнего пути в городе Севске и потом получив 28 рублей, 13 алтын и 2 деньги да 20 ведер вина на прокорм в течение осьми дней в дороге, запорожские посланцы из Севска переехали в Калугу, а из Калуги прибыли в Москву[171 - Там же.].

По приезде в Москву запорожские посланцы получили содержание – на 71 рубль двуденежных хлебов, калачей столько ж, рыбы свежей мерзлой на 3 рубля, пол-осьмины круп, муки на 6 алтын и 4 деньги, по 3 воза дров на неделю, ценой 2 алтына и 2 деньги за воз, для топления палат и для варения кушанья, товарищам Ивана Рубана по 2 алтына и по 2 деньги человеку на день, а в тот день, когда были у руки великих государей, дано было корма с поденным вдвое, на отпуске же к прежнему в прибавку по 1 рублю, а всего с прежним по 5 рублей на человека, самому Рубану и его товарищу Фоме[172 - Почему Фоме, а не Харьку, который был товарищем при Рубане, – неизвестно; может быть, Харько было прозвище, а Фома – имя.] приказано было на отпуске дать сукна английского по 5 аршин из казенного приказа[173 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 1.].

Отпуская из Москвы запорожских посланцев, великие государи велели вручить им грамоту для передачи кошевому атаману с объявлением, что посланцы войска запорожского низового Иван Рубан и атаман Харько были допущены пред очи государей и что всему войску низовому посылается милостивое государево жалованье.

На отъезде из Москвы запорожские посланцы Иван Рубан с товарищами подали челобитную великим государям на том, что, будучи задержаны в течение шести недель в Севске, они «испроелися», потому что там им выдавалось царского жалованья всего лишь по одному литовскому чеху; кроме того, когда они были в Севске, у них пало 8 лошадей, да на выезде из города пало от голода 3 лошади. И потому казаки просят великих государей выдать им жалованье за «пропалых» лошадей да приказать вернуть им рухлядь из казны, отобранную у них в Севске. По той челобитной запорожских посланцев велено было государями послать грамоту севскому воеводе Леонтьеву с приказанием выдать атаманам по 7 денег, рядовым казакам по 4 деньги на день из кабацких и таможенных доходов; о лошадях же приказано было сделать розыск, а ружья и всякую казацкую рухлядь возвратить в целости и всех посланцев отпустить из Севска на Запорожье без задержания[174 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 1.].

Таким образом, вернувшись вновь под власть московских государей и под регимент малороссийского гетмана, запорожские казаки открыли набеги на татарские и турецкие города и селения и в этом провели конец 1690 года. Так, в исходе ноября этого года запорожцы напали на Перекопской дороге, в урочище Стрелице, под предводительством ватага Максима на татарский отряд, провожавший ханскую казну и немецкий ясырь из Очакова до Крыма, пять человек татар из того отряда насмерть убили, а четырех живыми с собой взяли и в Москву отослали[175 - Там же, 1690, св. 8, № 727–710.].

Глава 5

Появление в Запорожье Петрика и планы его об освобождении Малороссии и Запорожья от московского ига. Письмо гетмана Мазепы к запорожскому товариству по поводу бегства в Сечь Петрика. Брожение умов в Запорожье вследствие бегства туда из Гетманщины казаков и посполитых людей, питавших ненависть к Мазепе. Приезд царского посла в Сечь с жалованьем и недовольство запорожских казаков на Москву. Волнение в Сечи по поводу отправки гетманского посланника в Крым. Казнь казака Матвеевца кошевым атаманом Гусаком и ропот за то на него со стороны товариства. Удаление Петрика в Кызыкермень и из Кызыкерменя в Крым. Письмо Петрика к запорожскому войску. Договор Петрика с крымским ханом, извещение о том запорожцев и разделение их на два лагеря. Объявление Петрика гетманом Малороссии, выступление татар из Крыма к Каменному Затону и свидание их с запорожцами. Отношение кошевого атамана Гусака к Петрику и настроение казацкой массы в Запорожье

Начало 1691 года ознаменовалось для запорожских казаков появлением у них некоего Петрика, которой пришел в Сечь со смелыми задачами так или иначе спасти родину от самовластия гетмана Мазепы и от грозившей Малороссии опасности быть вконец подавленной со стороны Москвы. Это не был какой-нибудь проходимец, искавший приключений среди запорожского войска. Это была горячая голова, ясно сознававшая недуги своего отечества, твердо решившаяся взять на себя роль спасителя Украины и заодно с ней Запорожья и с этой целью удалившаяся в Сечь[176 - У Костомарова появление Петрика в Запорожье отнесено почему-то к 1692 г., тогда как по современным событию актам это было в 1691 г.: «В прошлом, в 7199 году (7199–5508=1691), показывал бывший запорожский казак конеловского куреня, Кондрат Михайлов, прибежал на Запорожье канцелярист Петрике… а пришел на Запорожье, жил он, Петрике, в том же конеловском курене». Архив Мин. юстиции, книга Мал. приказа, № 66, л. 106–129. В архиве Мин. ин. дел первое указание о Петрике также имеется под 1691 г., св. 8, № 790–775.]. Запорожье еще сохранило некоторую независимость от Москвы, и потому через запорожцев можно было добиться полной независимости Украины, если только ясно представить им печальное положение дел на Украине, если свернуть казаков в сторону от Москвы и объявить последней открытую и решительную войну. Запорожцы, всегда мужественно стоявшие за свои вольности и староказацкие права, теперь, в такой решительный момент, могли встать поголовно, как один человек, и спасти Украину и Запорожье от страшной им Москвы, против которой они глухо боролись уже со времени гетмана Богдана Хмельницкого.

Появление Петрика на историческом поприще Запорожья и Малороссии произошло при следующих обстоятельствах. Петрик, называемый иначе Петром Ивановичем Иваненком или Петром Ивановичем Петричевским, был родом из Новосанджара Полтавского полка, занимал должность старшего канцеляриста при генеральной войсковой канцелярии, был женат на племяннице генерального писаря Василия Леонтьевича Кочубея по имени Ганна. Принадлежа к натурам живым, беспокойным, легко увлекающимся, но вместе с тем считающим себя призванными к великим делам и чрезвычайным подвигам, Петрик составил себе план отторгнуть, посредством Крыма и Турции, Малороссию от Великой России, сделать ее независимой от Москвы и открыть крымцам походы на города Российского государства. Своими действиями он хотел повторить действия гетмана Петра Дорошенка, несколько лет тому назад пытавшегося те же самые замыслы привести в исполнение. Обстоятельства поначалу благоприятствовали Петрику как в самой Украине, так и в Запорожье. Дело в том, что и предшественники гетмана Мазепы, и сам Мазепа раздачей земель чиновно-административному сословию Малороссии, закреплением за чиновным сословием людей простого звания, а также введением откупной системы, так называемой «оранды» шинков, сильно восстановили против себя и простой народ, и малороссийское казачество. Многие из украинских жителей, недовольные заведенными на родине порядками, стали бросать села, деревни и хутора и убегать на Запорожье, на вольные земли и воды. Прибыв на Запорожье, они говорили, что на Украине жить невозможно, что там завелись новые, из малороссийской же братии, паны, закрепостившие за собой множество народа; что там нельзя заниматься свободно промыслами и торговлей; что там, наконец, уже давно ничего нет малороссийского, а все повелось панское.

Этим недовольством малороссийского народа, а чрез него и запорожцев, и решился воспользоваться Петрик для своих целей. В январе месяце 1691 года, после праздника Святого Крещения, приехали из Москвы в Батурин особые нарочные с царским жалованьем гетману и всей малороссийской генеральной старшине посланцы. Гетман, получив привезенное жалованье, некоторым из полковников, бывшим на ту пору в Батурине, лично вручил их часть, а некоторым, не случившимся в гетманской столице в тот час, отправил собственными посланцами. Между неприехавшими был полтавский полковник Федор Жученко. К Жученку послан был на всеедной неделе старший канцелярист Петрик Иваненко. Передав жалованье по принадлежности и получив от полковника благодарственный гетману Мазепе «респонс», Петрик из Полтавы уехал в Новосанджар, будто бы с тем, чтобы навестить там своих родных. Выехав из Новосанджара уже Великим постом, Петрик, неизвестно для каких целей, перебрался за реку Воркслу в поле; там он оставил, под скирдой сена, свои сани и, сев на коня, в сопровождении своих слуг, направился Днепром по льду и скоро прибыл в Запорожскую Сечь[177 - Летописец Величко обвиняет в этом случае самого Мазепу: «Мазепа, замысливши неки козни против своих государей, сам позволил Петрику, при особой тайной информации своей, отъехать из Полтавы в Сечь и из Сечи в Крым». Летопись. К., 1855, III, 95.].

Прибыв в Сечь, Петрик объявил казакам, что он ушел из Украины на Запорожье единственно вследствие изменившихся к нему чувств Мазепы: «Гетман стал к нему быть недобр, оттого он и покинул его»[178 - Архив Мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1691, № 66, л. 106–129.]. Сидя в Сечи, Петрик первое время, однако, ни о чем другом, по-видимому, не думал, кроме своих семейных дел. Так, из Сечи он написал в это время два письма – одно к дяде своей жены, генеральному писарю Василию Кочубею, другое к самой жене Ганне. В письме к Кочубею он говорил, что бежал на Сечь от злой жены своей, посягавшей на его собственную жизнь; а в письме к жене писал, что, не называя ее «непристойных и злотворных» поступков, он предоставляет ей жить, богатеть и прохлаждаться без своего мужа, а для него просит прислать зеленый кафтан, один котел, треног да ременное путо; хлопство же оставить в целости, как было[179 - Там же, л. 800.].

Гетман Мазепа, узнав о бегстве Петрика в Сечь, написал в Кош письмо с известием о покраже Петриком из генеральной канцелярии каких-то бумаг, с увещанием запорожцев отстать от Петрика и с требованием прислать беглеца в Батурин. Петрик, разведав о предписании гетмана, стал ходить по куреням, бить челом казакам и просить их не выдавать его гетману. Казаки то обнадеживали его, то говорили, что беглеца надо выдать гетману. Собрана была рада, и на раде поставили вопрос, как быть с Петриком. Тут также одни высказались, что Петрика нужно выдать гетману, а другие, напротив того, возражали, что этого не следует делать. В числе последних был и сам кошевой атаман Иван Гусак, который говорил в том духе, что если выдать одного Петрика, то это значит лишиться на будущее время всех, имеющих приходить в Сечь: в Сечи спокон веков ведется такой обычай, что там всем вольный приход. После долгих споров последняя партия взяла верх, и Петрик остался в Сечи. Ловкость, находчивость, знание канцелярского дела были причиной того, что скоро после этого Петрик приобрел доверие казаков и сделан был писарем запорожского войска.

Настроение, охватившее в это время массу запорожского войска, как нельзя более соответствовало планам Петрика. Это настроение выразилось нескрываемым негодованием против гетмана Мазепы, и виновниками того были малороссийские казаки и посполитые люди, оставившие Гетманщину и ушедшие в Запорожье. Подавляемые самовластием гетмана, возмущаемые произвольной раздачей с его стороны различным своим «похлебцам» людей и маетностей и увеличением податей и налогов, недовольные стеснительными мерами в отношении продажи в городах спиртных напитков, негодующие на гетмана за стремление его создать в Малороссии дворянское сословие, за введение ненавистной панщины, за постоянные сношения его с Москвой и за запрещение свободных сношений Малороссии с Запорожьем, малороссияне открыто выказывали свою ненависть к гетманским порядкам и, не стесняемые никем в Запорожье, дали толчок здесь к народному брожению. Беспокойное настроение запорожской массы не замедлило сказаться весьма скоро.

В начале февраля месяца 1691 года приехал в Сечь стольник Афанасий Чубаров, подьячий Вонифатий Парфентьев и гетманские посланцы Глуховец и Харевич с царским жалованьем в 500 червонцев, несколько штук соболей и сукон, 500 бочек муки и собранных с Переволочанского перевоза 5000 золотых[180 - Архив Мин. юстиции, кн. Мал. прик., 1691, № 92, л. 759–760.]. Приняв царские дары, запорожцы стали негодовать на то, что жалованья прислано им мало; один из куренных атаманов, взяв соболя, бросил их на землю и закричал: «Это жалованье не в жалованье! Служим мы долго, а кроме этого ничего больше не выслужили! Такие соболи мы и прежде видали! Пришли к нам москали, велят нам с турком воевать, а сами с ними мирятся». Другие казаки в тон куренному атаману кричали так: «Если так, то надобно старших москалей побить или в Чертомлык посажать, остальных в городки отдать. Соболи присланы только четырем, а надобно присылать нам всем, как донским казакам присылают. Велико жалованье прислали 500 червонцев. Нам надо присылать по 5000»[181 - Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1691, св. 85, № 5.].

Едва успели отъехать из Запорожья царские посланцы, как в Сечь явился от Ивана Мазепы посланец Пантелеймон Радич. Радич послан был с гетманскими листами собственно в Крым с скрытой целью, как кажется, предупредить хана насчет замыслов Петрика, но с видимой – размена христианско-мусульманских пленных. Поездка Радича в Крым, вследствие неизвестности запорожцам настоящей цели ее, возбудила у них подозрение. Поэтому, когда Радич с товарищами прибыл в Сечь и, явившись на войсковой совет, подал там кошевому атаману гетманское письмо, то запорожцы, выражая негодование по адресу Мазепы, стали кричать: «Недавно гетман зневолил (нас) своими письмами с ордою розмириться, а теперь вас посылает в Крым, видимо о нас торгуясь». Когда же Радич обратился к казакам с приличным на такой крик выговором, то казаки едва не прибили посланца и его спутников поленьями. Потом, собирая ежедневные рады, они хотели было вернуть посланца назад, не допустив его до Крыма. И только после многих крамол, собравшись на новую раду февраля 17-го дня, постановили отпустить Радича к Кызыкерменю, причем нашли нужным послать вместе с ним собственного толмача с реестром забранных татарами в полон казаков[182 - Там же, мал. подл, акты, 1691, св. 8, 751–715.].

В тот же день, то есть февраля 17-го числа, кошевой атаман Иван Гусак написал письмо гетману Мазепе, в котором прежде всего просил прислать недополученное войском за прошлый год жалованье и дать известие относительно времени похода царских войск против неприятелей; затем упрекал его за гадячских мещан, являвшихся сперва в Сечь, а потом в город Батурин «для закупления» Переволочанского перевоза; укорял за город Келеберду, куда запорожцы, благодаря распоряжению гетмана, не имели свободного права присылать на зимовлю своего «войскового арматного стада»; негодовал за раздачу на Украине маетностей знатным товарищам запорожского войска, требовал дать пристанища тем из казаков, которые, уйдя из Малороссии в Запорожье, много трудились на военном поле, а потом пожелали для отдохновения вернуться на родину; домогался присылки для низового войска, кроме 500 бочек муки, отрубей из всех мельниц полтавского полка; упрекал гетмана за то, что он дозволяет ходить двум парам лип (лодок) на Переволочанском перевозе на сотника и священника Переволочны, наконец, выставлял на вид то, что гетман только на словах, а не на самом деле показывает запорожскому войску свою ласку и приязнь[183 - Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 18, мал. подл, акты; № 715–732.].

Еще не пришел ответ от гетмана запорожцам на такое письмо, как в Сечи произошло обстоятельство, взволновавшее все курени: это казнь кошевым атаманом Иваном Гусаком казака Матвеевца[184 - Там же, 1691, св. 86, № 68; 13, мал. подл, акты, № 724, 721; Архив Мин. юстиции, 1691, кн. 62, л. 646.].

Об этом событии передает очевидец Емельян Доброскок так. Это было в четверг на второй неделе Великого поста. В Деревянкинском курене был казак Матвеевец, в попойке веселый товарищ, на войне удатливый казак, много раз бывавший ватагом, не раз бравший в полон татар, доставлявший их в Москву и чрез все то стяжавший себе уважение от всех своих «куринчиков». Будучи однажды в Москве, Матвеевец виделся там с людьми имеретинского («милитинскаго») царя, которые приглашали его, когда он вернется в Сечь, набрать возможно большее число товариства и идти к пределам имеретинской земли для покорения людей, не подчинявшихся имеретинскому царю, за что и ему самому, и его дружине обещалась большая награда и добыча как лично от царя, так и от войны с неприятелями. Для верности дела одни из людей царя, черкешанин, даже заключил договор с Матвеевцем. Вернувшись из Москвы в Сечь, Матвеевец получил от черкешанина «картку», в которой ему напоминали о его обещании послужить и показать радение имеретинскому царю. Тогда Матвеевец «прюхотил» многих товарищей, составил себе план похода и решил идти челнами сперва по Днепру, из Днепра рекой Конкой до вершины ее, от Конки, перевезя челны через поле на лошадях, до реки Кальмиуса; затем до Кальмиусу[185 - О реке Кальмиусе см.: Яворниикий. Вольности запорожских казаков. СПб., 1890, 159.] снова в челнах до Азовского моря и, наконец, Азовским морем до самой земли имеретинского царя. Сообразив весь этот путь, Матвеевец стал просить кошевого о двух морских судах, какие минувшей осенью взяты были кошевым атаманом с низовым войском на Днепре у неприятелей после розмирья с ними. Кошевой атаман Гусак отвечал на тот раз Матвеевцу отказом, но пообещал ему исполнить его просьбу спустя некоторое время. Прошла зима; пошли весенние воды. Тогда велено было все суда, стоявшие ниже Сечи для защиты от турецких городов, взять под охрану. Матвеевец, видя, что его желание не исполняют, очень опечалился и, заметив один, стоявший под Сечью, дубовый челн, направил к нему своих товарищей, убогих «харпаков», изъявивших согласие ехать с ним в дорогу, чтобы они взяли тот челн и увезли его в дальние от Сечи места. Но кошевой атаман Иван Гусак, узнав о том, потребовал к себе Матвеевца для допроса. Матвеевец пошел к кошевому не один, а взял с собой товарищей, куренного атамана Москальца, знатного товарища Остапца и около двух десятков простых казаков. Придя к кошевому, он стал спрашивать, зачем его звал кошевой к себе. Кошевой с гневом напал на Матвеевца за то, что он, без позволения, забирает челны и уходит из Сечи в неведомый путь. Матвеевец стал отговариваться, и кошевой, выйдя из себя, ударил его по щеке. Не стерпев обиды, Матвеевец схватил кошевого за грудь и стал с ним драться. За кошевого вступились куренные атаманы, за Матвеевца – его товарищи. Но сторона Матвеевца была перебита и перевязана. Матвеевца и его товарищей обвинили в бунте; троих бунтовщиков, самого Матвеевца, Москальца и Остапца, сковали железными ланцюгами, но товарищи Матвеевца разбрелись, Москалец ушел; остались только двое – сам Матвеевец и Остапец. В пятницу второй недели Великого поста кошевой Гусак собрал раду, на раде изложил преступление Матвеевца и спросил, какого наказания достоин он. Бывшее на ту пору низовое товариство и куренные атаманы на такой спрос кошевого ответили, что Матвеевец и его товарищ достойны смертной казни. Тогда решено было осужденных казнить немедленно. Палач, татарский невольник, Матвеевцу немедленно отнял голову, и казненный того же дня был погребен на месте казни; но с Остапцом случилось удивительное чудо: несколько раз татарин ударил его по шее, но никак не мог отрубить ему головы: так и остался он недорезанным. Тогда товарищи взяли его на излечение и стали заживлять его раны. После этого войско запорожское стало негодовать и «похваляться на зомсту» (месть) на кошевого Гусака за то, что он, не дождавшись казаков, ходивших на днепровые луга и в другие места ради рыбной добычи, казнил всеобщего любимца, казака Матвеевца. Особенное неудовольствие высказывали на кошевого те триста человек казаков, которые занимались ловлей осетров в днепровских порогах, они «чинили великое пререкание» на кошевого за то, что он такого человека, как Матвеевец, много раз бывшего в военных промыслах, осудил не по обычаю и поведению запорожского войска. Казаки находили, что Гусак казнил Матвеевца из зависти, боясь, чтобы войско не избрало его своим кошевым[186 - Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1691, № 721–787.].

Гетман Мазепа о происшествии, бывшем в Сечи, донес царям особым листом, в котором высказывал свое негодование по адресу кошевого, называя казнь казаков варварским поступком со стороны Ивана Гусака: «Такого скорого и сурового каранья на Запорожье от бывших атаманов кошевых над проступками не бывало, знати (знать) то сей атаман Иван Гусак взял межи войском низовым силу, что так поступити важился»[187 - Там же, 1691, св. 86, № 13; мал. подл, акты, св. 8, № 740–724.].

Самим запорожцам гетман Мазепа в это время отправил обширный лист в виде ответа на посланное ими марта 17-го дня укоризненное письмо. На запрос запорожцев о времени похода царских войск против неприятелей гетман отвечал, что на подобный вопрос он вовсе ничего не может отвечать, потому что разглашать о том преждевременно нельзя, чтобы не дать неприятелю времени собрать собственных для отпора сил; когда же окажется надобность в походе, то запорожское войско будет о том извещено царским указом и гетманским универсалом и за свои подвиги против басурман получит монаршескую милость и гетманское доброжелательство. О гадячских мещанах, хлопотавших «о закуплений» Переволочанского перевоза, гетман заявляет, что те люди много причинили ему неприятностей, досад и «ругательных слов», и потому гетман сам приносит на них жалобу в Кош. По поводу запрета присылки в Келеберду на зимовлю «войскового арматного стада» гетман отвечает, что он никогда в том войску никаких препон не делал и никаких пожитков с Келеберды себе не присваивал, и если запорожцы не всегда встречали там радушный прием от местного сотника, то причиной тому они же сами: приезжая туда на зимовлю, они держат себя там слишком надменно («всякий из них высоким себя чинит там») и много себе позволяют, причиняя людям немало кривды и неприятностей. Нужно, чтобы Кош, отправляя казаков из Запорожья в малороссийские города для отдохновения, посылал с ними, для удержания их от самовольства, старших «крепостью умоцованных» и чтобы те казаки располагались на жительство к своим родным и знакомым и не причиняли никаких неприятностей бедным людям. Что касается требований со стороны запорожского войска присылки ото всех мельниц полтавского полка отрубей, то об этом не было никаких распоряжений ни от прежних гетманов, ни от предшествовавших государей и потому в войско как посылалось, так и теперь посылается 500 бочек муки разом, не считая того, что дается по частям («на раздробь») всем запорожским казакам; приезжающим к гетману и уезжающим от него. Из перевозных же доходов гетман ни единого шеляга на себя не берет и все, что получается, отправляет в войско запорожское, исключая того, что зарабатывают перевозом две пары лип на Божьей церкви и на сотника в Переволочне, но и это установлено еще прежними гетманами, до уряда самого Мазепы. А что до раздачи заслуженным лицам из запорожского войска разных маетностей на Украине, будто бы «для похлебства делающейся», то и это неправда: еще со времени гетмана Богдана Хмельницкого и до Мазепиного уряда в малороссийских городах всегда значные и заслуженные добрые молодцы войска запорожского, не только на старшинстве бывшие, но и рядовые товарищи, кто того был достоин, «заживали», с царской и войсковой ласки, разные маетности, и теперь делается то же самое, нового же ровно ничего, и раздача таких маетностей никакого убытка войску запорожскому не причиняет. О внимании же и приязни гетманской к запорожскому войску всем известно: гетман никогда никого из запорожских товарищей не отпускал от себя без подарков деньгами и сукнами и всегда старался у великих государей о прибавке войску запорожскому милостивого царского жалованья и теперь будет стараться о том же, лишь бы только запорожское войско, согласно своей присяге, верно служило монархам, не верило никаким клеветникам, которые вносят раскол и ссору между товариством низовым и гетманом и причиняют беды державе великих государей и вред отчизне Малой России[188 - Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1691, св. 8. № 746–739.].

Нельзя не заметить того снисходительного и заискивающего тона, в каком написано к запорожцам гетманское письмо. Оно и понятно: бегство в Запорожье Петрика, недовольства, отовсюду раздававшиеся на гетмана в Малороссии, волнения в самом Запорожье сильно беспокоили Мазепу, и ему нужно было так или иначе успокоить запорожцев, а для этого следовало обратить их внимание на другую сторону. Гетман от имени великих государей послал представление кошевому атаману Гусаку оставить всякие раздоры и чинить промысл против врагов святого креста, для чего им дозволялось взять старые челны на реке Самаре у Новобогородицкого городка.

Но этот призыв не произвел должного действия на запорожский Кош. Против крымцев в это время действовали только так называемые охотницкие казаки. Руководимые каким-то сотником Юском да фастовским полковником Семеном Палием, они напали в начале весны на урочище Пересыпи, за Очаковом, на возвращавшихся «с немецкой войны до Крыма» татар, шедших под начальством двух султанов – Девлет-Гирея и Батырь-Гирея. В этой стычке запорожцы многих неприятелей в плен забрали, многих покололи, немало добычи захватили и одного языка гетману Мазепе отослали, которого гетман, в свою очередь, отправил в Москву[189 - Архив Мин. ин. дел. мал. подл, акты, 1691, св. 8, № 742–726, 743–727.].

Сам вельможный Кош ответил гетману только в начале месяца мая. Для того отправлен был в город Батурин сечевой казак Федор Лях с обширным от всех запорожцев письмом. И тон, и содержание письма показывают, что запорожцы вовсе не думали смиряться перед гетманом и что они по-прежнему считали себя обиженными им. Прежде всего они потребовали от гетмана выдачи им пожалованных от государей челнов и необходимого количества для починки их железа и смолы, а потом разразились укоризнами на гетмана за построение Новобогородицкого городка, за утайку восьми тысяч «перевозных грошей» от Переволочанского перевоза, за недоставку муки с мельниц Полтавского полка, за недозволение проживать запорожцам вместе с их арматными конями в Келеберде, за допущение гетманским посланцем Пантелеймоном Радичем, ездившим в Крым для размена пленных, захвата на реках Миусе, Кальмиусе и Берде запорожских рыбных и соляных промышленников в басурманскую неволю, когда, вследствие пущенного Радичем преждевременного слуха о имеющем быть мире между Украиной и Крымом, те промышленники слишком далеко углубились в татарские урочища и были полонены басурманами.