Вот и притопал я на работу, борясь со снежным месивом под ногами. Но у нас на скорой все как в прошлом году. Дворник Саша, освещенный яркими фонарями, вместо того, чтобы разгрести это безобразие, маленьким совочком на длинной ручке собирает окурки и прочий мелкий мусор. Уже никто и не возмущается и не смеется. Привыкли-с.
В коем-то веке объявили врачебно-фельдшерскую конференцию. Ну что ж, значит не совсем позабыто это мероприятие. Уже хорошо. После доклада старшего врача предыдущей смены слово взяла начмед Надежда Юрьевна.
– Уважаемые коллеги! Сколько можно говорить об одном и том же?! – даже не проговорила, а прорычала она. – При ОНМК в позу Ромберга больных не ставим! За эту вашу позу, Вадим Васильевич, нас оштрафовали!
– Надежда Юрьевна, так ведь больная-то в сознании была! – попытался парировать доктор Офилов.
– Вадим Василич, вот еще бы только не хватало, чтобы бессознательных больных в разные позы ставили! – и по залу прошелся смешок.
– Далее, – продолжила Надежда Юрьевна. – сколько раз можно твердить, что оказанная помощь должна соответствовать тяжести состояния больного ну и, конечно, диагнозу. Вот я держу карточку фельдшера Долгачева. Он выставляет ХОБЛ, тяжелое течение. Он же ставит тяжелое состояние больного. Но оказанная помощь – всего лишь оксигенотерапия! И это еще не все! Фельдшер ведет такого больного до машины своим ходом! Ну сколько можно перемалывать одно и то же, скажите? В прошлом году была аналогичная ситуация, вот прямо дежа вю, но выводы из нее никакие не сделаны. А точнее, вывод сделан, будем наказывать финансово.
– А напоследок, я спою, – сказал главный врач. – Один уважаемый доктор был замечен в состоянии алкогольного опьянения. Называть я его не буду. Разумеется, до работы не допустили. Нет, я все понимаю, конечно, работа напряженная, фактически без заездов. Но ведь расслабиться можно и после работы. Ну что за детский сад, в конце концов?!
Меня разобрал смех.
– А с чего это вам смешно, Юрий Иваныч? – поинтересовался главный.
– Да так, извините, просто наглядно представил, как детишки в садике сбрасываются на психологическую разгрузку.
Вот тут засмеялся и сам главный.
– Так, коллеги, вопросы есть? – решил он подвести итог конференции.
– Есть, – встал с места фельдшер Денис Обакшин. – Когда ликвидируют карты вызова? Ведь на других скорых этого нет.
– Э-э-э… Мы работаем над этим вопросом. И мы ничего не забыли. Думаю, что в конце декабря все решим. Еще вопросы есть? Тогда всем спасибо!
После конференции, как всегда, сидим в «телевизионке». А почему бы и не посидеть, если укладки укомплектованы, а машинки сияют чистотой, как ясны солнышки.
– Это кто у нас по пьянке-то влетел? – поинтересовался я.
– Юрий Модестыч из третьей смены, – ответил фельдшер Крюков.
Я прям на кушетке подскочил! Ну а как иначе, если сей проступок тишайшего, скромнейшего, интеллигентнейшего Юрия Модестыча был сродни канкану в исполнении священника!
– А как же так получилось-то?
– Да элементарно. С женой и дочерью разругался, всю ночь где-то куролесил, потом на смену пришел никаковский. Лег в комнате отдыха, проспался и домой пошел. Какой из него работник в тот день? Ну и позволили ему написать за свой счет, чтобы прогула не было. Вот так, все мирно и завершилось. Без кровопролития обошлось.
– Ну и слава богу, значит, главный не любитель рубить с плеча.
Тоскливо и занудно сидеть по утрам в ожидании вызовов. Во рту горечь от табака и чая. Все разговоры разговорены. Можно, конечно, посмотреть телевизор, но с души воротят возводимые в культ глупость, пошлость и социальный паразитизм. Противно.
Вот и вызовочек прилетел наконец-то: «Неизвестная, адрес такой-то. Ж., 47 л. Травма ягодичной области, кровотечение. Вызывает Тремасов, телефон такой-то».
Дверь нам открыл возбужденный, лысоватый мужчина средних лет, с глазами на выкате и редкими коричневыми зубами. И запричитал он по-бабьи, со слезами в голосе:
– Ой, мы со вчерашнего вечера сидели у меня по-нормальному, по-человечески. Были, значит: я, Ромка, Наташка и Лариска. Ой, да ведь все культурно было-то! А сегодня Ромка Лариске предъявил, что, типа, она у него деньги скрысила. Ну, у них слово за слово, Лариска обозвала его по-всякому. А Ромка-то сижавый, неужели он будет такие слова терпеть? Дал он ей в морду, а потом нож воткнул в жопу. Посмотрите, может, жива еще? Хотя вряд ли, там кровищи столько.
Да, действительно, помощь там не требовалась, как минимум, часа два. Лежит на животе, будто спит, повернув голову. Окоченела уже. На правой ягодице – одна колото-резаная рана. Вся постель кровью пропитана. Да, это только в кино смешно бывает, когда кого-то ранят в задницу. А в действительности смешного мало, ведь там артерии и вены крупные.
– Ну так чего, совсем, да? Мертвая? – плаксиво спросил редкозубый.
– Разумеется.
– И так чего теперь, полицию, что ли, вызовете?
– Да.
– Ооой, …! – заголосил он. – <Самка собаки>! Где теперь этого Ромку найдешь?! Меня, значит, посадят, что ли?!
– Не знаю, я не следователь, не опер и не адвокат. Ты лучше скажи, как ее фамилия-имя-отчество?
– Да не знаю я! Ну, точнее знаю, что Лариска, а больше вообще нихера не знаю! Я с ними со всеми у магазина познакомился, вроде нормальные люди.
И не было у меня ни сочувствия, ни сострадания к этому человеку. Сам лично он нашел себе приключения на всевозможные места. Никто не заставлял приводить к себе домой черт-те кого.
Полиция приехала минут через двадцать.
Вот и еще вызовок: «ФИО. Адрес такой-то. Ж., 56 л. Онкобольная. Отравление таблетками <Название>». Да, это известный и хорошо зарекомендовавший наркотический анальгетик. А фишка здесь в том, что он, хотя и содержит опиат, но отнесен не к наркотическим, а всего лишь к сильнодействующим веществам.
Встретил нас супруг больной: высокий, сутулый мужчина со скорбным лицом, рассказал нам шепотом:
– У нее рак яичников, четвертая стадия. Она врач, сама все понимает прекрасно. Я услышал, как она таблетками шелестит, захожу к ней в комнату, а она <Название> пять таблеток уже проглотила. Остальные я отобрал. Потом, правда, вырвало ее. Но мало ли что, уж посмотрите ее, пожалуйста!
Больная, исхудавшая, с выражением неизбывной тоски на лице, лежала в постели.
– Здравствуйте, вам Коля уже все рассказал? – поинтересовалась больная.
– Здравствуйте, Вера Петровна! Да, рассказал, а потому давайте уже сразу к делу: зачем вы <Название> аж пять таблеток приняли?
– Ну, вы же сами все прекрасно понимаете. Можете записать, что для купирования болевого синдрома. Минут через двадцать после приема меня стошнило. Так что никакая помощь мне не требуется. Ой, господи, найти бы какой способ уйти спокойно и безболезненно…
– Вера Петровна, а вы знаете, что будет там за гранью? Ладно если пустота и небытие, а если вечные муки?
– Ну, ведь мы же с вами врачи, мы же знаем, что ничего там не будет. А все эти перелеты по тоннелю и приятный свет – это не более чем галлюцинации, вызванные гипоксией головного мозга.
– И все равно, не нужно форсировать. Известная дама с косой придет сама, безо всяких просьб и способов. Ну так что, у вас точно ничего не болит?
– Соматически ничего. А вот на душе такой кавардак, такое уныние… На дачу хочу… Любила я туда зимой приезжать. Небо ясно-голубое, снежок весь такой гладенький, чистенький, воздух искрится. Коля печку затопит березовыми дровами, а дымок от них такой вкусный… В общем, коллега, мне бы успокоиться и поспать по-человечески.
– А вот это пожалуйста!
– Ой, спасибо вам! Неравнодушный вы.
Сделали мы Вере Петровне хороший препарат бензодиазепинового ряда, ну и ушли восвояси.
Только освободился, как вызовок поступил на почечную колику к мужчине тридцати семи лет.