Карибский кризис

Посмотрев на часы, я обратился к Штейну, оборвав выступление его усердной работницы, и, достаточно корректно объяснил бардак с документами. Было названо множество объективных причин, среди которых переезды – два за полгода, а также текучка кадров – частая смена главных бухгалтеров, возможно, они что-то потеряли. Далее, я предложил:

– Проверяй, если не доверяешь, пусть твоя умница обшмонает весь офис.

Алёна картинно вскинула руки:

– Э-э… это incredible… что всё это значит?!

Сверля взглядом её средостение, крестик, покоящийся между двух бугорков, медленно поднимая взгляд, я устало произнёс:

– А чё ты так нервничаешь?

Она порывисто поднялась и подошла к открытому окну, откуда открывался вид на палисадник, холмы Горной Поляны, вдалеке виднелась Волга. Я проследил за ней оценивающим взглядом и сделал вывод: «Ябывдул». Там, возле окна, видимо, картина для неё стала понемногу проясняться.

– Знаете что, на самом деле… разбирайтесь сами, – бросила она через плечо.

Я поднялся – затекли ноги, и этот давящий взгляд Штейна ужасно напрягал. Прошёлся по направлению к выходу, и, обернувшись, сказал:

– Ты устал, я тоже. Какой-то global misunderstanding… или как это по-русски сказать…

Штейн был вынужден развернуть стул, чтобы ответить.

– Я понимаю. Но ты меня тоже должен понять. Ты видишь мои сделки, я приносил в компанию все свои наработки. А тут я узнаю, что ты ведешь деятельность…

Напружинившись, повысив голос, он выдал несколько гневных фраз; при этом пафос действия и напор обличительной мощи принял почти брутальный оттенок.

Я устало свалился на диван, стоящий у входа:

– А что деятельность… Ты спроси меня: Андрей, как ты себя чувствуешь, знаешь ли ты о существовании суббот и воскресений! А я тебе отвечу: я охуенно устал, Вениамин, из месяца я десять дней бываю дома, при всем при том, что дома меня ждёт грудной ребёнок.

Оторвавшись от созерцания пейзажа за окном, Алёна спросила:

– Может, вы разберётесь без нас, на самом деле?!

Штейн вынул из пакета объёмную пачку документов:

– Давай пройдёмся по всем сделкам с начала года. У меня с собой все присланные отчеты, и я ДОЛЖЕН видеть все подтверждающие документы – выписки, счета фактуры, документы от поставщиков. Иначе… я не могу, мне НУЖНО документальное подтверждение на каждую цифру.

Он вынул бумаги из прозрачного файла, лежащего поверх остальных:

– Двадцатого января мы отгрузили семь коробок мерсилена 6–0 и три упаковки хирургической стали FEP-15…

Алёна подошла к столу и села напротив Штейна на то место, где до этого сидел я:

– Тут действительно проблемы именно с бухгалтерией и учётом.

Бросив быстрый взгляд на просмотренные ею бумаги, добавила:

– Тут не будет всех подтверждающих документов, особенно если офис два раза переезжал. Разумнее… как бы… не возиться со всем этим, а принять на баланс новой фирмы то, что есть: складские остатки и перечислить деньги с расчетного счета. И начать, на самом деле, заключать договора с клиентами от новой фирмы.

Надежда продолжала понимающе кивать, блуждающий взгляд её скользил от одного участника беседы к другому. Алёна посмотрела на меня поверх очков, а я посмотрел на её крестик. В этот момент я почувствовал в ней союзницу. Да, с какой стороны ни посмотри, ну никак эта гламурная сексапилка не гармонирует с образом Штейна, в котором очевидны и печаль, и мудрость, и боль решений.

– Были сделки, о которых я не знал, но должен был…

В то мгновенье, когда Штейн проговаривал причины, по которым он «должен был всё знать», дверь в кабинет открылась так порывисто, что он от удивления замолк. Вошла Таня Кондаурова, 16-летняя оторва в рваных джинсах, и, шумно хлопнув дверью, обронив на ходу «Здрасьте-подкрасьте», прошла к секретарскому месту, и, плюхнувшись в кресло, бросила на стол свою сумку.

(Таня была приходящей помощницей, на тот момент без оклада и без должности. Дочь знакомых, она проходила обследование в кардиоцентре, и заглядывала в офис пообщаться, у нас завязались приятельские отношения, постепенно она втянулась в работу и её стали нагружать поручениями, и, соответственно, выдавали из кассы деньги за её участие в рабочем процессе. Все остальные подробности наших отношений немного позже).

Посмотрев на сияющее Танино лицо, я ощутил, как же душно от напряженного словесного поединка, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Не обращая внимание на посетителей, Таня спросила: «Как дела что ли, чего такой смурной?!»

Алёна взяла папку «Банк», и, просмотрев несколько страниц, картинно вскинула руки:

– OMGadable! На эту сделку – с мерсиленом 6–0 и хирургической сталью – выписок нет на самом деле. Что там дальше?

Я почувствовал, что союзник переметнулся на сторону противника. Штейн поднял свой суровый взгляд:

– Мы ДОЛЖНЫ сейчас всё выяснить. С 14-го декабря 1999 года по сегодняшний август 2000 года у меня не прояснилась ситуация по сделкам, а именно…

Он стал раскладывать бумаги, перечисляя даты, коды, названия больниц. Таня всё ещё ждала ответа на свой вопрос, и я сказал:

– Вообще я вахуе сегодня. День такой длинный, тягостный, и от начала до конца полная хуйня творится.

Надежда, всё так же покачивая головой, встала, и направилась к журнальному столику, чтобы включить чайник. Включив, уселась на диван рядом со мной.

– Тут полная неразбериха! – раздался возмущённый голос «интеллектуалки». – Это просто incredible! Без бухгалтерской базы проверка… как бы невозможна в принципе. Где ваш 1С?

Раскрыв чайную упаковку, пересчитав пакетики, Надежда подтвердила:

– Без один эс невозможно. На линолеумном заводе, где я работала, в один эс вгоняли весь линолеум – до каждого сантиметрика, вот это был учёт.

Тут зазвонил телефон. Таня подняла трубку:

– Алло, Совинком, здравствуйте… Да, сейчас вам подскажу…

Открыв на компьютере программу 1С, она нашла нужный документ, и ответила:

– Наталья Владимировна… записывайте: счёт фактура С-0005647 от 12.07.2000, по платежному поручению № 364 от 06.07.2000. Ой, спасибо, вам то же. До свидания.

И положила трубку.

Для «интеллектуалки» ситуация прояснилась окончательно. Развязная школьница в рваных джинсах имеет доступ к бухгалтерской программе, а их с Штейном здесь держат за придурков.

Я счёл момент подходящим, чтобы вмешаться. Поднявшись, направился к своему столу:

– Ты говоришь: «надо прояснить», «у меня нет сведений по сделкам», что ты там ещё сказал… Давай проясним. Я, допустим, забыл что-то добавить в отчёт, мог ведь. Но я также забыл внести некоторые расходы. Мебель, на которой ты сидишь, откуда она, по-твоему? Дед Мороз принёс? Благотворительная помощь в РКБ на открытие роддома кто перечислил? В приказном порядке попросили, иначе работать не будут. Я говорил тебе об этом, ты заиграл всё дело, пришлось самому раскошелиться. А встречные проверки кардиоцентра, расходы на «помойки», швейцарский хирургический костюм Быстрову, подарки другим клиентам, поздравления с праздниками, организация конференции в кардиоцентре, другие издержки, которых слишком до хуя и которые тебе до пизды. А сотрудники, «сурки» и прочие козлы, организовавшие свои фирмы, начали топтать наши грядки – ты в курсе проблемы – с ними решались вопросы – тоже не бесплатно. А… Ладно, чего уж там! Давай, ищи то, что я, по-твоему, укрыл, а я напомню тебе о расходах, незаслуженно тобою забытых. Затем подведём баланс.

Я сел в своё директорское кресло, Штейн с Алёной сидели передо мной, как рядовые сотрудники. Откинувшись на спинку кресла, я оценил реакцию «интеллектуалки» по дрожанию крестика на её груди – она порывисто дышала, не зная, как реагировать на нецензурщину, настолько это было incredible, но вместе с тем, на самом деле, очень брутально.

– Теперь такой вопрос начинается, – продолжил я, оценив волнение Алёниной груди, – эта очкастая, я… как бы… не знаю, кто она такая, и что делает в нашем офисе. Я не принимал её на работу… на самом деле…, её нет в штатном расписании Совинкома – не веришь, взгляни хотя б одним глазком.