Дом огней

– Почему птичку?

– Не знаю, – признался малыш с недовольной гримасой.

Джербер прервал писанину и рукой, в которой держал авторучку, вздернул очки на лоб.

– Совсем не плохо, когда тебя сравнивают с птичкой, – убежденно проговорил он. – Птички летают, – наверное, здорово увидеть мир с высоты, разве нет?

– Птички гадят на людей и на все подряд, – рассердился мальчик. – И вообще, я хотел, чтобы Джулио нарисовал льва, – заключил он, явно раздосадованный.

Для семилетнего такое поведение было вполне естественным, и Джербер не придавал бы такого значения реакциям ребенка, если бы не подозревал, что за ними таится нечто другое. Ибо последние слова Томмазо произнес совсем иным тоном: детское простодушие явно уступало место злобе и зависти.

Дети так не говорят.

Уже несколько сеансов назад психолог начал замечать признаки того, что в глубинах психики юного пациента вызревает какая-то сила.

Гнев, неестественный для ребенка его возраста.

Такой случай встречался ему не впервые. В прошлом он уже видел нечто подобное. И это ему совсем не нравилось.

Кабинет в мансарде старинного дворца в двух шагах от площади Синьории был как теплое, безопасное материнское лоно для детишек, что сменяли друг друга на кресле-качалке, где сейчас полулежал Томмазо. Зажженный камин, деревянные балки потолка, масса книг, красный ковер, усыпанный игрушками, листками бумаги и цветными карандашами: место, отлично подходящее для того, чтобы рассказать красивую сказку. Вот только в этой комнате звучали рассказы самих детей, и их истории зачастую были полны потаенных чудовищ и не всегда заканчивались хорошо.

Кроме Пьетро Джербера, там присутствовали и другие немые свидетели. За мягкими игрушками, куклами и action figures[2 - Пластмассовые фигурки героев фильмов или комиксов (англ.).] скрывались зрачки видеокамер, записывавших сеансы.

Погрузив маленьких пациентов в их внутренний мир при помощи метронома или других расслабляющих техник, гипнотизер направляет их собственным голосом, тщательно выбирая слова, чтобы дети все время чувствовали себя под защитой, в безопасности.

– Ты бы хотел быть львом, – озвучил Джербер желание Томмазо.

– Да, хотел бы.

– И что ты почувствовал, когда тебя назвали птичкой?

– Разозлился, – выпалил пациент, нимало не задумываясь. Лицо его перекосилось от ярости, кулаки сжались.

– Разозлился на Джулио, на своего одноклассника? – продолжал допытываться Джербер.

– Да.

– Ты хотел бы, чтобы его наказали, чтобы учительница накричала на него?

– Джулио должен умереть, – без колебаний заявил ребенок.

Гипнотизер помедлил несколько секунд, прежде чем снова вступить в беседу.

– Тебе не кажется, что это чересчур? В конце концов, твой приятель не сделал ничего плохого.

На этот раз мальчик ничего не ответил.

Месяц назад его родители обратились к Пьетро Джерберу, потому что сын до сих пор мочился в постель. Обычно такая проблема устранялась за несколько сеансов. Но уже после первой встречи психолог понял, что дело не только в этом. Под гипнозом в мальчике неожиданно обнаружилась подавленная агрессия, все чаще проявлявшаяся во враждебных выпадах вроде того, который только что прозвучал в отношении одноклассника. Подоплекой служили пустяковые, чисто ребяческие обиды. Джербер спросил у его родных, не случались ли в окрестностях акты вандализма, непонятно кем совершенные, и не происходило ли у них дома каких-либо инцидентов. Отец Томмазо подтвердил, что вокруг домика в одном из пригородов Флоренции, где они жили, он находил следы маленьких костров: кто-то поджигал мусор или сухую траву. Потом добавил, что и в их гараже тоже вспыхнул пожар, который, к счастью, сразу же потушили. Мужчина не мог понять, как эти происшествия связаны с тем, что его семилетний сын до сих пор мочится в постель. Да и как он мог себе это объяснить?

Только специалист в силах истолковать такие сигналы. Ночное недержание и пиромания представляли собой симптомы.

Потом Джербер осведомился, есть ли у них домашние животные, и получил ответ, что у сестренки Томми был маленький аквариум с золотыми рыбками, но поскольку те, как правило, не выживали дольше недели, их перестали покупать.

Терапевт собрал эти данные и начал составлять клиническую картину, но еще не был уверен в диагнозе, поэтому спросил:

– Томми, это ты убиваешь рыбок твоей сестры?

– Да, – сразу же признался мальчик, находясь под гипнозом.

– И зачем ты это делаешь?

– Не знаю, – простодушно заявил тот.

Однако Джербер был уверен, что Томмазо лжет: ребенок прекрасно знал, зачем это делает, но даже в состоянии транса, когда тормозящие механизмы, как правило, ослабевают, его психика не выдавала истинных побуждений. Похоже, Томми все еще владел собой и был способен обманывать и притворяться.

– Расскажи, как ты убиваешь рыбок?

– Сую руку в воду и вытаскиваю их, – заявил мальчик самодовольно. – Они скользкие, но сжимать слишком крепко нельзя.

– Почему?

– Потому что иначе они заметят…

– Кто – они? Твои родители?

– Да, мама с папой не должны догадаться, что это я. Так что я держу рыбку в руке и смотрю, пока она не перестанет трепыхаться.

Джербер записал в блокноте: «Предумышленное действие: он тщательно просчитывает риски и находит способ скрыть улики и избежать возможных последствий».

– Что ты чувствуешь, когда рыбка умирает у тебя в руке?

Хотя мальчик и оставался неподвижным, его дыхание участилось, и глаза под опущенными веками бешено задвигались. Джербер знал, что означают такие реакции, язык тела недвусмыслен. Возбуждение.

– Тебе не было жалко бедных рыбок? – тотчас же задал Джербер еще один вопрос.

– Нет, – сказал Томмазо, сглотнув слюну, которой наполнился его рот. – Мне нравилось смотреть.

Психолог записал: «Отсутствие эмпатии, садизм».

Джербер закрыл блокнот в черной обложке и положил к себе на колени; скоро он займет свое место в особом архиве, рядом с другими, посвященными прочим пациентам. Психолог хранил даже самые старые блокноты, так же как раньше делал его отец.

Он огорченно взирал на маленького Томми. Порой в самом невинном создании потенциально таится зло. Никто из практикующих врачей пока не объяснил, как такое возможно, однако в этом ребенке ощущалось присутствие тьмы.

Иной Томми ждал лишь удобного случая, чтобы проявить себя.

– Ты не причинишь вреда своей сестренке, правда, Томмазо? – спросил доктор Джербер, прекрасно зная, что, какой бы ответ ни прозвучал, доверяться ему не следует.

– Я никогда не причиню вреда моей сестренке, – заверил мальчик. Но снисходительный тон указывал, что он попросту повторил то, что взрослый хотел услышать.