В погоне за счастьем

– Но ты найдешь меня?

– Сара, я собираюсь писать тебе каждый день на протяжении этих девяти месяцев…

– Да ладно, это уж ты замахнулся. Можно и через день.

– Если я захочу писать тебе каждый день, я буду писать каждый день.

– Обещаешь?

– Обещаю, – сказал он. – А ты будешь здесь, когда я вернусь?

– Ты же знаешь, что буду.

– Вы просто прелесть, мисс Смайт.

– Вы тоже, мистер Малоун.

Я опрокинула его на спину, села верхом на него. На этот раз мы были уже не такими робкими и неуклюжими. Напротив, мы потеряли всякий стыд. Хотя, признаюсь, мне было очень страшно. Ведь только что я отдала свое сердце незнакомцу… который к тому же собирался за океан на целых девять месяцев. Как бы я ни старалась заглушить в себе эту боль, я знала, что она будет невыносимой.

Ночь растаяла. Сквозь шторы пробивался тусклый свет. Я покосилась на будильник, что стоял на прикроватной тумбочке. Семь сорок. Инстинктивно я крепче прижала его к себе.

– Я кое-что решила, – сказала я.

– Что?

– Оставить тебя своим пленником на следующие девять месяцев.

– А потом, когда ты меня отпустишь, армия засадит меня в тюрьму еще на пару лет.

– Ну, по крайней мере, ты будешь в моем полном распоряжении целых девять месяцев.

– Через девять месяцев ты сможешь держать меня возле себя, сколько пожелаешь.

– Хочется верить.

– Верь.

Он спрыгнул с постели и принялся собирать раскиданную по полу одежду.

– Мне пора.

– Я провожу тебя до верфи, – сказала я.

– Это не обязательно…

– Обязательно. Еще целый час я смогу быть с тобой.

Он потянулся и взял меня за руку.

– Туда долго ехать на метро, – сказал он. – И это все-таки Бруклин.

– Ты стоишь того, чтобы ради тебя совершить поездку в Бруклин, – ответила я.

Мы оделись. Я засыпала кофе «Максвелл Хаус» в свой крохотный кофейник и поставила его на огонь. Когда коричневая жидкость закипела и грозно вспучилась, я разлила кофе по чашкам. Мы чокнулись, но ничего не сказали. Кофе был жидким и безвкусным. Хватило минуты, чтобы проглотить его. Джек посмотрел на меня.

– Пора, – сказал он.

Мы вышли из квартиры. Утро Дня благодарения 1945 года было холодным и ясным. Слишком ясным для двух влюбленных, которые ночью не сомкнули глаз. Мы щурились всю дорогу до станции метро Шеридан-сквер. Поезд на Бруклин был пустым. Пока он мчался по Нижнему Манхэттену, мы сидели молча, прижавшись друг к другу. Как только пересекли Ист-Ривер, я сказала:

– У меня нет твоего адреса.

Джек достал из кармана два спичечных коробка. Один вручил мне. Потом вынул из нагрудного кармана огрызок карандаша. Лизнув грифель, он нацарапал на картонке коробка армейский почтовый адрес и передал мне. Я написала свой адрес на другом коробке, который он тотчас положил в карман рубашки, застегнув для верности на пуговицу.

– Только попробуй потерять, – сказала я.

– Теперь это моя самая ценная вещь. А ты будешь мне писать?

– Постоянно.

Поезд все мчался по дну реки, а потом по подземному Бруклину. Когда он остановился на станции Баро-Холл, Джек сказал:

– Вот мы и приехали.

Мы снова выбрались на свет, прямо по соседству с верфями. Нас окружал унылый заводской пейзаж, в доках стояли фрегаты и боевые корабли. Все они были выкрашены в серый цвет, цвет морских баталий. Мы оказались не единственной парочкой у ворот верфи. Таких было шесть или семь. Одни обнимались у фонарного столба, другие шептали прощальные заверения в любви или просто смотрели друг на друга.

– Похоже, мы не одиноки, – сказала я.

– В этом проблема армии, – сказал он. – Никакой личной жизни.

Мы остановились. Я развернула его к себе:

– Давай покончим с этим, Джек.

– Ты говоришь, как Барбара Стенвик, образец стойкости.

– Кажется, в фильмах про войну это называется «пытаться быть сильной».

– Что нелегко, правда?

– Правда. Поэтому поцелуй меня. И скажи, что любишь.

Он поцеловал меня. Сказал, что любит. Я прошептала те же слова ему.

– И последнее, – сказала я, вцепившись в лацканы его кителя. – Только посмей разбить мое сердце, Малоун…

С этим я отпустила его.

– А теперь иди на свой корабль, – сказала я.