Жар предательства

– Мне сказали, что это, пожалуй, лучшая художественная школа в Марокко, «хотя это мало о чем говорит». И все же это давало мне возможность пожить в атмосфере экзотики, избавиться от серости существования, попутешествовать и хорошенько потрудиться над собственными произведениями под раскаленным добела солнцем Северной Африки.

В общем, Пол уволился с работы, сел в переполненный самолет и ночным рейсом прилетел в Касабланку – и там с первого взгляда возненавидел буквально все. Ибо Касабланка – разбросанная, уродливая, состоящая из бетонных сооружений, – ни в чем не походила на тот яркий сказочный город, который показывали в фильмах. Художественное училище оказалось второразрядным заведением с деморализованным преподавательским составом и в целом бездарными учениками.

– На первых порах друзей у меня практически не было, если не считать французско-марокканского художника по имени Роман Бен Хассан. Для перспективного алкоголика он весьма талантливо творил в жанре абстрактного экспрессионизма. Но именно Роман нашел для меня учителя французского и заставлял разговаривать на языке, на котором общались окружающие. Именно благодаря Роману я перестал жалеть себя. Он ввел меня в круг художников, местных и эмигрантов. А также заставил продолжить работу над собственными творениями.

В конце концов Пол адаптировался в новых реалиях, начал новую жизнь. Сошелся с местными художниками – марокканцами и эмигрантами, – частенько проводил с ними время. Среди его студентов нашлись двое, которые, на его взгляд, подавали надежды. Но главное, он усердно трудился, создавая поразительную серию литографий и линейных рисунков, в которых отображалась хроника того квартала, где он жил в Касабланке. Администрация художественного училища хотела, чтобы Пол и дальше работал у них, а он выставил эти свои работы, дав циклу название «Белый город», в одной из нью-йоркских галерей.

На трехнедельные каникулы между семестрами в художественной школе Пол отправился на юг, в приморский город-крепость Эс-Сувейра.

– Я словно перенесся в Средневековье и очутился в самом настоящем городке художников.

Эс-Сувейра всегда была одной из «дежурных тем» Пола. Он любил рассказывать, как снял номер в фантастически дешевом захудалом отеле «с местным колоритом». Там был огромный балкон, с которого он обозревал необъятную ширь океана и средневековые крепостные стены этого необычного притягательного города, где «Орсон Уэллс[16 - Уэллс, Орсон (1915–1985) – амер. актер и режиссер театра и кино, сценарист. Постановщик экранизаций, психологических фильмов. Новатор киноязыка. Лауреат премии «Оскар» (1941 г., 1970 г.).] снимал своего „Отелло“, а Джимми Хендрикс накачивался наркотой, кайфуя в своеобразной атмосфере марокканской Атлантики». Те три недели Пол работал над второй серией линейных рисунков – «В лабиринте», – запечатлевая паутину улочек Эс-Сувейры. Джаспер Пирни, владелец галереи на Манхэттене, в которой выставлялся Пол, сумел продать тридцать из его литографий.

– На деньги, что я выручил от литографий, можно было бы прожить еще два года в Эс-Сувейре – так все тогда там было дешево. А я как поступил? На факультете изобразительных искусств Университета штата Нью-Йорк в Буффало появилась вакансия. Конечно, тут сыграло свою роль то, что я знал декана, который, собственно, меня и порекомендовал… в общем, мне предложили должность доцента с возможностью бессрочного контракта через шесть лет, если все это время мои литографии и рисунки будут выставляться. Но, собирая вещи в Эс-Сувейре – после того, как я телеграммой сообщил на факультет, что принимаю их предложение, и уведомил художественное училище в Касабланке, что к ним я не вернусь, – я уже знал, что когда-нибудь буду жалеть о своем решении.

Я отчетливо помню, как в тот момент накрыла его ладонь своей – тогда впервые кто-то из нас осмелился проявить к другому ласку. Странно, да, что я бросилась утешать мужчину, который признался, что он сам загнал себя в угол? Может, потому что я тоже чувствовала себя загнанной в угол и потому что Пол был представителем богемы, человеком, наделенным творческой жилкой, который мог бы приглушить мою врожденную осторожность, потребность во сне составлять списки и раскладывать все по полочкам. В ответ на мою нежность он наклонился и поцеловал меня, а потом переплел свои пальцы с моими и сказал: «Ты восхитительна». Тогда мы впервые провели ночь вместе. После печального опыта с Дональдом близость с Полом стала для меня откровением и вызвала пьянящий восторг, ибо я предавалась любви с человеком, который вел себя уверенно в постели и умел доставить женщине наслаждение.

Когда мы во второй раз проводили вместе ночь, Пол приготовил для меня таджин из мяса барашка. Таджин он приготовил для меня и полтора месяца назад, когда расплатился по долгам, чтобы отпраздновать со мной это событие. В тот вечер он также устроил мне маленький сюрприз.

– Как ты смотришь на то, чтобы этим летом месяц провести в Эс-Сувейре? – спросил Пол.

Я сразу подумала, что мы уже заплатили пятьсот долларов за аренду домика близ пляжа Попэм в Мэне. Читая мои мысли, Пол сказал:

– В Попэме мы тоже успеем отдохнуть пару недель. А в Марокко полетим на несколько дней раньше того срока, в который собирались отправиться в Мэн. Билеты я заказал.

– Ты купил нам два билета до Марокко?

– Хотел сделать тебе сюрприз.

– Что ж, сюрприз удался. Ты хотя бы уточнил, свободна ли я.

– Если б стал уточнять, ты нашла бы повод отказаться.

Увы, в этом Пол был прав.

– А ты вообще хотя бы на минуточку подумал, что у меня бизнес, клиенты? И на какие шиши мы полетим в Марокко?

– На прошлой неделе Джаспер продал еще четыре мои литографии.

– Почему я впервые об этом слышу?

– Сюрприз он на то и сюрприз, чтобы не раскрывать карты раньше времени.

Я уже была заинтригована. Не считая Монреаля, где я жила какое-то время, и Ванкувера, который я как-то раз посетила (не ахти какая заграница), за пределами Америки я больше нигде не бывала. А тут вот муж предлагал увезти меня в Северную Африку. Но я понимала, что дело не только в деньгах. Да, я была осмотрительна во всем, что касалось финансов, но мою пресловутую осторожность обострял страх. Страх иноземного. Страх оказаться в мусульманской стране, которая, что бы Пол ни говорил про ее современность, согласно всему, что я читала, по-прежнему находилась в тисках своего североафриканского прошлого.

– В Эс-Сувейре мы запросто проживем целый месяц на две тысячи долларов, – сказал Пол.

– Я не могу уехать на столь долгий срок.

– Пообещай своим работникам хорошие премиальные, если они будут держать оборону полтора месяца.

– А что скажут мои клиенты?

– Кому нужны услуги бухгалтера в период с середины июня до Дня труда?[17 - День труда (Labor Day) – национальный праздник в США и Канаде, отмечается в первый понедельник сентября.]

Резонный довод. В моей фирме это – самая спокойная пора. Но уехать на полтора месяца? Казалось, это бесконечно долгий срок… хотя умом я понимала, что, по большому счету, это ерунда, что Мортон (мой помощник) и Кейти (мой секретарь) прекрасно справятся и без меня. Человеку, который стремится все держать под своим контролем, очень трудно свыкнуться с мыслью о том, что в его отсутствие конец света не наступит.

– Я должна подумать.

– Нет, – заявил Пол, беря меня за руку. – Ты должна сейчас же ответить согласием. Знаешь ведь, что это будет изумительная поездка. Ты покинешь свою зону комфорта, посмотришь мир, который видела только в своем воображении. А у меня появится возможность поработать над новой серией рисунков, которые Джаспер, по его словам, сумеет продать минимум за пятнадцать тысяч долларов. Чем не стимул? Но главное – это нам пойдет на пользу. Нам обоим не мешает проветриться, побыть вдвоем, отдохнуть от повседневности.

Марокко. Мой муж вез нас в Марокко. В Эс-Сувейру. Разве могла я не отмахнуться от своих сомнений и не соблазниться идеей североафриканской идиллии в средневековом городе-крепости на побережье Атлантики? Очарование фантазий. А разве все наши фантазии произрастают не из надежды оказаться, пусть ненадолго, в таком месте, которое лучше, чем то, где мы живем сейчас?

И я сказала «да».

Очередь на паспортный контроль двигалась нестерпимо медленно, но неумолимо. Спустя почти час после приземления мы наконец-то подошли к ее началу. Полицейский в кабинке устроил мужчине из Мавритании настоящий допрос. Разговор становился все более жарким, на повышенных тонах. Полицейский кому-то позвонил по телефону. Откуда ни возьмись материализовались двое сотрудников полиции в штатском (из-под пиджаков у них выпирало оружие), которые повели рассерженного и испуганного мавританца в специальную комнату для допросов. Отвлекшись от разыгравшейся на моих глазах драмы, я посмотрела на мужа. Тот со страхом наблюдал за процедурой прохождения паспортного контроля.

– Думаешь, меня пропустят? – прошептал он.

– Почему тебя должны не пропустить?

– Оснований никаких, никаких. – Но в его голосе слышалось беспокойство.

В этот самый момент полицейский в кабинке пригласил нас подойти, протягивая руку за нашими паспортами и иммиграционными картами. Пока он просматривал документы, периодически поглядывая на компьютерный монитор, Пол – я видела – силился скрыть свою тревогу. Я взяла мужа за руку, стиснула ладонь, заставляя его успокоиться.

– Сколько намерены пробыть здесь? – осведомился полицейский по-английски, с рублено-ритмичными интонациями в голосе.

– Quatre semaines[18 - Quatre semaines – четыре недели (фр.).], – ответил Пол.

– Работать приехали?

– Нет-нет. В отпуск.

Полицейский снова глянул на монитор. Потом внимательно просмотрел все страницы наших паспортов. Пол, я почувствовала, напрягся еще сильнее. Потом: шлеп, шлеп… и полицейский вернул нам паспорта.

– Bienvenu[19 - Bienvenu – добро пожаловать (фр.).], – сказал он.

И мы ступили в Марокко.

– Видишь, пропустили, – заметила я, улыбаясь во весь рот. – Чего ты так нервничал?

– По глупости, по глупости.

Но, когда мы направились к месту выдачи багажа, я услышала, как он пробормотал себе под нос:

– Идиот.

Глава 4