Паучья Королева

– Разумеется, – продолжал Тафф, – для людей йонстаффы были невидимы, однако те, кто не чужд магии, могли ощутить их присутствие – будто тёплый ветерок или покалывание в кончиках пальцев. Сами же йонстаффы, наоборот, людей видели прекрасно, и в своё свободное время – хоть его почти и не было – немало потешались над странными привычками и обычаями двуногих. Все, кроме Врестоя. Маленькому йонстаффу эти существа казались замечательными – особенно один бедный мальчик по имени Рузен. Рузену, сыну кожевника, было восемь лет. Он не был ни особенно красив, ни особенно умён. Зато смеялся он охотно и часто и любил животных. Каждый вечер Рузен собирал всех деревенских собак и играл с ними в кожаный мячик, который изготовил собственными руками. Врестой мог часами наблюдать за ними, греясь в лучах их беспечной радости, как черепаха греется на солнышке. И больше всего на свете ему хотелось тоже поиграть с мальчиком: чтоб он ловил мячик пастью, а Рузен чесал его между ушами. Ему хотелось слышать смех мальчика, не приглушённый стеной, что разделяла их миры, а совсем рядом, совсем близко.

Тафф читал, а Кара старалась вообразить историю во всех подробностях, в мельчайших деталях. Непослушный вихор на макушке Рузена – как будто корова лизнула. Кожаный мячик, чуть кособокий, с расползающимися швами – сразу видно, что делал его ребёнок, ещё не овладевший отцовским мастерством. А главное, Кара мысленно сосредоточилась на образе Врестоя, пока йонстафф не предстал перед нею отчётливо, подобно свежему воспоминанию. «Когда он запыхается, язык у него свисает влево. Россыпь пятнышек у него на груди напоминает созвездие на северном небосклоне. И из пасти у него пахнет утренней росой».

– И вот наконец желание Врестоя сделалось настолько невыносимым, что он отправился к богам и стал молить, чтобы те позволили ему выскользнуть в трещинку во времени и побродить по миру смертных. Боги поначалу были против, но преданный йонстафф так просил, так умолял, что они, в конце концов, согласились. Однако же предупредили, что своё могущество он должен хранить в секрете, ибо мир ещё не готов к магии и последствия могут быть ужасающими. Врестой согласился. Не прошло и нескольких дней, как он отыскал себе место среди прочих деревенских собак, а ещё через несколько – сделался любимцем Рузена. Говорить йонстафф не мог – ведь его магия была настолько могущественной, что даже одного звука хватило бы, чтобы выпустить её на волю, – но это не имело значения. Мальчик любил его, и это было главное.

Снаружи доносилась какофония звуков. Рык, встревоженные голоса, болезненный возглас… Ветер превратился в вихрь, носивший по комнате всё, что не приколочено. Кара почувствовала, как что-то стеклянное ударилось о её затылок и разлетелось вдребезги. Она не обратила на это внимания, только плотнее зажмурилась и придавила веки ладонями.

«История! Думай только об истории!»

– В один прекрасный день, – провозгласил Тафф – теперь он почти орал, стараясь перекрыть вой ветра, – Рузен, как обычно, полез на дерево, но когда он забрался на самую макушку, ветка под ним обломилась, и он полетел вниз. Врестой забыл о том, что говорили ему боги и, издав один-единственный звук, остановил время за миг до того, как Рузен ударился о землю. Когда йонстафф дотронулся до Рузена, мальчик увидел, что всё вокруг застыло. Хоть он и был ошеломлён произошедшим, но Врестоя полюбил больше прежнего: ведь тот спас ему жизнь. Вскоре всё вернулось на круги своя. То были счастливейшие дни в жизни Врестоя!

Кара почувствовала, как в мир вошло новое создание.

То был ещё не Врестой – всего лишь смутная мешанина мыслей и идей. Нет, нужно придать ему более осязаемую форму, если Кара действительно хочет сделать его реальностью…

– Давай, Тафф, давай дальше! – вскричала она.

– В течение нескольких лет Рузен хранил дар Врестоя в тайне, – затараторил Тафф. – Однако по мере того, как он становился старше, бедность его семьи всё больше казалась несправедливостью, перекрывающей путь ко всему хорошему. Рузену хотелось знать, каково это – ложиться спать сытым, ходить в новой шёлковой одежде, а не в латаной-перелатаной. Он стал смотреть на талант своего питомца как на способ оставить свой след в этом мире. И вот Рузен, пустив в ход ремесло, которому научился, хотя так и не полюбил, изготовил из обрезков кожи мужчину и женщину и поставил их в центре деревни. Когда вокруг собралась толпа, Рузен объявил, что его бедным созданиям очень стыдно стоять на виду совершенно голыми и что они нуждаются в помощи деревенских жителей. Толпа расхохоталась, почуяв какую-то забаву, но тут Рузен кивнул Врестою. Йонстафф понимал, что зря он это делает, однако любовь к мальчику затмила его разум, и отказать ему он не смог. Он издал один-единственный звук. И пока время замерло, Рузен обошёл толпу и собрал кучу всякой всячины: шляпы, перчатки, башмаки, украшения, – и одел во всё это своих кожаных истуканов. Когда же время двинулось дальше, людям показалось, будто все эти предметы слетелись на новое место в мгновение ока. Ох, как же ему аплодировали! Народ желал видеть фокус ещё раз. И ещё. Рузен оставил у ног кожаного человека свою собственную шляпу, и к концу дня она доверху наполнилась монетами.

Кара услышала голоса на лестнице и удары в двери чердака… «Сосредоточься! История, история, история!» Врестой был уже близко. Она уловила его слабый шёпот внутри своего разума, непохожий ни на одно из животных, слышанных ею прежде. Кара протянула к нему мысленный мостик из воспоминаний о дружеских чувствах: «Вот Сафи с Таффом молотят ногами по воде, вот она раскатывает тесто вместе с тётей Эбби…» – но сколько бы воспоминаний она ни вложила, всё равно мостик казался недостаточно длинным, чтобы соединить берега реальности и её воображения.

«Приходи в мой мир, Врестой! – думала Кара. – Давай подружимся, а?»

Тафф рассказывал дальше. Кара старалась не замечать страха в его голосе, пытающемся перекричать треск ломающейся двери.

– В тот вечер мальчик, который на самом деле уже не был мальчиком, лёг спать с полным животом, а утром он пошёл и купил себе три новых костюма. Врестой надеялся, что на том всё и закончится. Но это было только начало. Весь следующий год Рузен и йонстафф обходили окрестные деревни и показывали свои фокусы. Вскоре пузо Рузена уже свисало поверх ремня, а одежды он себе накупил столько, что им пришлось обзавестись целым фургоном, чтобы возить её с собой. Он всё чаще бранился. Всё реже смеялся. И вот когда Рузен объявил, что они отправляются в город, где у людей водятся «настоящие деньги», Врестой понял – это плохая затея. Он и так уже стал замечать, что в последнее время в деревнях, что они посещают, люди смотрят на них не только с восхищением, но и со страхом и отвращением. Слухи о Рузеновом «фокусе» разошлись по округе, и иные уже поговаривали, что совсем это не фокус, а какая-то чёрная магия. В городе им грозила опасность, и Врестой попытался отказаться, заботясь только о безопасности мальчика. Рузен же посадил его в клетку.

Кара поднялась в воздух.

Она открыла глаза. Пол чердака остался далеко внизу. Голова упёрлась в деревянные стропила. Близнецы торжествующе смотрели на неё, в волосах у них таяли снежные хлопья. Прочие ведьмы разошлись по чердаку. Старая карга с ввалившимися щеками зажала в ладонях лицо Таффа, точно нелюбимая тётка, норовящая его расцеловать. Грейс лежала на полу, глаза у неё были открыты, но ничего не видели. Из раны на её голове струилась кровь.

– А ведь мы почти дочитали сказку! – воскликнул Тафф, бессильно стиснув кулаки. – Почти дочитали!

Близнецы, двигаясь абсолютно синхронно, приближались к Каре, держа между собой раскрытый гримуар. Щепки чердачной двери хрустели у них под ногами. Сёстры заговорили на понятном только им гортанном языке. От этих слов уши Кары зачесались, как от шерстяной шапки.

– Отпустите мою сестру! – заорал Тафф, пытаясь вырваться из рук старой ведьмы.

Близнецы ухмыльнулись и перевернули страницу гримуара. Они выдали поток непонятных слов, ни разу не заговорив в унисон, безукоризненно сплетая одно заклинание на двоих. Крыша дрогнула и загремела, будто клетка с бешеным зверем.

– Что происходит? – невнятно спросила Грейс, когда вокруг неё дождём посыпались щепки и железные скобы. Она обернулась к близнецам. – Вы что делаете?!

Кара почувствовала, как деревянные балки, к которым она прижималась спиной, потеплели, а потом и вовсе исчезли – взмыли в небо. Кара повернула лицо навстречу падающему снегу и увидела, что крыша зависла над ней, хлопая костлявыми стропилами, точно дракон-марионетка крыльями, и глядит вниз одиноким, пристальным глазом, возникшем на месте трубы. Невзирая на весь свой ужас, Кара поневоле восхитилась изяществом этого новорождённого создания: казалось, будто крыша до сих пор лишь дремала в своей неодушевлённой форме, а теперь возвратилась в своё естественное состояние. Кара попыталась проложить к ней мысленный мостик, но безуспешно, и напряглась, в полной уверенности, что драконокрыша сейчас спикирует на неё. Однако вместо этого тварь спланировала куда-то за дом и там рухнула, разлетевшись в щепки.

«Не могут близнецы создавать ничего по-настоящему живого, – подумала Кара. – Только уничтожать могут».

Теперь, когда её ничто не держало, она взлетела над домом.

Она слышала, как Тафф отчаянно зовёт её, но вскоре его крики заглушил свист ветра. Она тщетно крутилась и выворачивалась, но, как воздушный шарик без ниточки, была не в силах остановить свой подъём. Дом становился всё меньше и меньше. В тусклом свете ламп далеко внизу Кара разглядела, как близнецы одновременно хлопнули в ладоши.

И она полетела к земле.

Сердце бешено колотилось у неё в груди – она стремительно проваливалась сквозь метель. Кара отчаянно дрыгала ногами, ища опору, но какая уж тут опора! Она ухитрилась развернуться в воздухе как раз перед тем, как увидела пол чердака, приближающийся с тошнотворной быстротой. Кара выставила руки и… замерла всего в нескольких дюймах над ним.

Задыхаясь, она повернула голову и увидела, как близнецы злорадно хлопают в ладоши, издавая отрывистое бульканье, похожее на смех, из которого выскребли всякую радость.

– Ну перестаньте же! – со слезами на глазах взмолился Тафф. – Отпустите её!

Близнецы вскинули руки.

Кара снова устремилась вверх, ещё выше и быстрее, чем прежде. Она использовала магию, призывая на помощь всех крылатых существ, до которых могла дотянуться. Стаи бывших поблизости птиц принялись биться в фиолетовый барьер, окружающий дом, пытаясь помочь, но не в силах до неё добраться.

Она рухнула. И взмыла снова.

«Они играют со мной, – думала Кара, пытаясь успокоиться. – Только и всего. Они не причинят мне вреда по-настоящему. Они не могут этого сделать. Риготт я нужна живой».

Однако когда Кара в очередной раз упала, – на этот раз почти коснувшись носом досок пола, – она заметила, как сёстры обменялись чуть заметными строптивыми кивками. Судя по всему, они намеревались воплотить заранее оговорённый ими план: мол, мало ли что нам приказали – эту девчонку мы в живых не оставим!

И то, что Кара нужна Риготт, уже не имело для них значения. Близнецы, снедаемые завистью, твёрдо решили её убить.

На этот раз она поднималась медленно-медленно, как будто сестрицам хотелось смаковать миг своего торжества как можно дольше. Кара обшаривала глазами чердак в поисках чего-нибудь, – хоть чего-то, – что могло бы ей помочь. Вдруг она заметила, что на неё смотрит кто-то ещё, кого тут раньше не было: средних размеров пёс с рыжим в чёрных пятнышках мехом. Вместо суставов у него были шестерёнки, а во взгляде – весёлое предвкушение, такое, будто у Кары в руке мячик и она выбирает подходящий момент, чтобы его бросить. Его хвост, равномерно ходивший из стороны в сторону, был похож на перевёрнутый маятник от часов.

– Врестой? – окликнула Кара.

Близнецы хлопнули в ладоши, и магия, что удерживала Кару в воздухе, испарилась. Она снова полетела вниз: на этот раз стремительнее прежнего, будто её тянули на незримой верёвке. Близнецы скрестили руки на груди, подтверждая то, о чём она и так догадывалась: на этот раз они её останавливать не собирались.

– Врестой! – заорала Кара. – Говори!

Йонстафф вздыбился на задних лапах, широко раскрыл рот и издал звук, вовсе не похожий на лай – скорее на удар гигантского колокола, отбивающего забытый час.

И мир замер.

4

За те недели, что Кара с Таффом провели, сочиняя историю про Врестоя, они немало спорили о том, что будет, если время и вправду остановится. Тафф, уверенный, что у всякой магии есть свои ограничения, полагал, будто природа станет заниматься своими делами, как ни в чём не бывало: всё так же будет дуть ветер, всё так же падать снег. И только люди – и, возможно, животные – замрут неподвижно, как статуи. Кара, со своей стороны, допускала, что вообще всё застынет на месте, словно картина, и лишь те, кто использовал заклинание, сохранят способность двигаться.

Оба они ошибались.

Окидывая взглядом чердак с высоты нескольких футов, повисшая в воздухе Кара видела, что текущий момент не то чтобы совершенно застыл, а словно бы запутался в сети, которая позволяла чуть-чуть шевелиться, но не давала вырваться на свободу. Муха зависла в воздухе, но крылышки у неё подёргивались. Снежинка вибрировала, точно задетый камертон. Тело Таффа застыло, но губы разинутого рта трепетали в немом крике. И воздух гудел от закольцованных звуков, повторяющихся снова и снова, сделавшихся неразличимыми, слившимися в единый гул, похожий на жужжание насекомых.

Врестой тихонько пыхтел, вывалив язык, и смотрел на Кару, слегка склонив голову набок. Хвост-маятник, видимо, регистрировавший движение времени, остановился и застыл.

– Хорооший мальчик! – произнесла Кара.

Врестой горделиво напыжился. Кара слышала у себя в голове слабый шёпот, как будто йонстафф пытался с ней разговаривать, но слов не различала. Мысленный мостик оказался достаточно крепок, чтобы привести Врестоя в этот мир, и всё же их по-прежнему разделяло непреодолимое расстояние.

– И как же мне теперь отсюда выбраться? – пробормотала Кара себе под нос.

Она задрыгала ногами, замахала руками, пытаясь плыть в воздухе. Ей удалось развернуться на месте, но дотянуться до земли она так и не смогла.