Прометей

Он видел лишь одно объяснение: пришли за ним.

Совершенно не ясно почему именно сейчас, когда казалось, что все уже давно позади… Воображение само рисовало картину.

Ночь, огоньки звезд в небе… Настойчивый стук в дверь. Черное дуло пистолета, направленного в лицо. Лес, приближающийся звук воды, холодный свет фонарика, скользящий по листве…

Завязавшаяся борьба, грязь, тяжелое дыхание.

Кровь… крик филина, всплеск воды…

Темнота.

Воображение это или воспоминание?

Ответа нет.

Есть труп неизвестного, есть рана на голове. И есть человек, копающий под него. Если на его совести убийство, то может быть хоть она что-то подскажет?

Нет. Совесть молчит.

Макс вспомнил слова убийц, с кем ему когда-то довелось говорить. Они упоминали, что та рефлексия, которая всем знакома по фильмам по большей части художественное преувеличение; с произошедшим вскоре мирятся и живут дальше, не натыкаясь в темноте на призраков убитых и не стыдясь прошлого.

Но, как бы то ни было, нельзя полагаться на эти смутные ощущения, рвущиеся из области бессознательного. Надо знать наверняка, но… узнать детали преступления и не навести на себя подозрения невозможно.

В памяти чернели исчезнувшие месяца, которые могли бы все прояснить, но память, как и совесть упорно молчала, если, конечно, флешбэк в чаще леса не был игрой воображения.

Вопросы, вопросы, вопросы… и ни одного ответа.

Тупик ожидания и усилившиеся головные боли.

– Ух ты! Как вкусно пахнет! – восхитилась Анна.

Макс обхватил полотенцем противень и поставил его на стол.

От запекшейся корочки карамельного цвета поднимался пар.

Анна, откинув назад упавшую прядь волос, склонилась над пирогом.

– Кажется, ты ещё добавил корицу, да?

– Совсем немного, – Макс поставил перед ней чашку на тонком блюдце, расписанном фронтальными узорами.

Он заметил, что роспись привлекла её внимание.

– Очевидно, что это куплено не здесь, – произнесла Анна, рассматривая сервиз.

– Это мне прислала сестра из одного из своих путешествий. Уже не помню, откуда именно.

– Та, которой ты тогда отправлял письмо? – в вопросе проскользнула едва уловимая нотка ревности.

– Да, Мари – других родственников у меня и нет.

– Какая она? – спросила Анна, продолжая размешивать уже растворившийся сахар. Под внешним равнодушием скрывался живой интерес.

– Она… милая. Чуть младше меня… мы с ней полные противоположности – она, в отличие от меня, человек очень подвижный и общительный. Правда, с годами в ней всё стремительней развивается эмпатия: её душа не просто откликается на чужие чувства – она резонирует, принимая на себя эмоции ближнего, зачастую даже преувеличивая оригинал.