Вампирески. Книга 2. Продолжение кровавого праздника

– Но я видела как ты убегал из этого места.

– Ты видела, но это было для того, кто внезапно появился здесь. У меня и мысли не было прерывать так резко нашу беседу.

– У тебя есть что-то, что ты можешь добавить к тому, что ты уже рассказал?

– Абсолютно ничего, но возможно у тебя есть вопросы, которые ты хочешь задать мне, думаю, они у тебя есть, Флора. У тебя в голове есть еще какие-нибудь вещи, которые сильно тревожат тебя наряду со страшным визитом, который я нанес тебе?

– Да, – сказала Флора. – Что стало с Чарльзом Холландом?

– Слушай. Не теряй надежды; когда ты будешь далеко отсюда ты встретишь его снова.

– Но он бросил меня.

– Но когда вы столкнетесь с ним, он попросит прощения за свое предательство и ты примешь его таким же невинным, каким он был, когда впервые прошептал, что любит тебя.

– О радость, о радость! – сказала Флора. – Этим заверением ты смягчил боль от того, что он сделал, и с лихвой компенсировал мне все причиненные тобой страдания.

– Адью! – сказал вампир. – Теперь я проследую к моему дому другим маршрутом, чтобы избежать тех, кто хочет убить меня.

– Но после этого, – сказала Флора, – для тебя не будет никакой опасности, ты останешься невредимым, а наш отъезд из поместья Баннервортов будет таким скорым, что ты будешь избавлен от всех опасений мести со стороны моего брата, и я опять обрету то счастье, которое, как я думала, покинуло меня навсегда.

– Прощай, – сказал вампир, затем, обворачивая плащ вокруг себя зашагал из летнего дома, и быстро скрылся из виду за кустами и густой растительностью, которой изобиловал этот сад.

Флора опустилась на колени, и произнесла короткое, но прочувствованное благодарение Небесам за это счастливое изменение ее судьбы. Здоровые краски понемногу стали возвращаться на ее щеки и теперь она, чувствуя больше энергии и силы, пошла по направлению к дому. Она испытывала то восторженное чувство, которое разум испытывает, когда стряхивает стресс, обнаружив, что, воображение обрисовало реальность в гораздо более мрачных тонах, чем она была на самом деле.

После этого вряд ли необходимо говорить, что поиски сэра Френсиса Варни в лесу были непродуктивными, и утро рассвело над братьями и мистером Маршделом без того, чтобы они нашли хоть малейший намек на присутствие Варни. Озадаченные и поставленные в тупик, они стояли у границы леса и грустно смотрели на освещенные окна замка Баннервортов, которые сейчас отражали золотым свечением косые лучи утреннего солнца.

– Опять сбил со следа, – заметил Генри, выражая раздражительность, – опять сбил со следа, и так же удачно как раньше. Я провозглашаю, что я буду драться с этим человеком, пусть наш друг адмирал говорит что хочет против того, что я хочу встретиться с ним в смертельной схватке. Он будет наслаждаться триумфом над всей нашей семьей, если убьет меня, или я избавлю мир и нас от этого страшного типа.

– Будем надеяться, – сказал Маршдел, – что появится другой способ положить всему этому конец.

– Это значит, – сказал Генри, – надеяться на невероятное; каким другим способом можно положить конец? Кем бы ни был этот Варни: человеком или дьяволом, он, очевидно, определил, что мы будем его жертвами.

– В самом деле, есть вероятность этого, – заметил Джордж, – но в любом случае он обнаружит, что нас не так легко победить. Он должен обнаружить, что если мягкий дух бедной Флоры был смущен этими пугающими обстоятельствами, то мы – люди более твердого характера.

– Он обнаружит, – сказал Генри, – я готов отдать жизнь ради этого. Я не буду знать покоя, кроме того, который будет необходим, чтобы восстановиться, пока я не одержу победу над этим монстром. Я не буду искать никаких удовольствий, и изгоню из моего разума все, что может помешать этому занятию. Он или я должен умереть.

– Хорошо сказано, – сказал Маршдел, – и все же я надеюсь, что обстоятельства позволят избежать необходимости таких действий, и, возможно, вы станете мудрее и рассудительнее, чтобы придерживаться более умеренного и безопасного курса.

– Нет, Маршдел, ты не можешь почувствовать то, что чувствуем мы. Ты смотришь на это все как зритель, сочувствуя горю, но ты не чувствуешь сам острую боль от этого горя.

– Ты думаешь мне не тяжело? В целом мире у меня никого нет, и сейчас я очень сильно опечален горем вашей семьи; мои воспоминания о молодых годах помогают мне в этом. Поверьте мне, вы оба, что я не праздный наблюдатель ваших бед, но полностью разделяю их. Если я советую вам быть спокойнее, и стараться придерживаться более спокойных средств достижения ваших целей, это не значит, что я советую вам трусость; но видев в мире гораздо больше того, что позволили увидеть вам ваше время и возможности, я не смотрю так восторженно на вещи, а смотрю с холодной и спокойной рассудительностью, я не говорю, что будет самым лучшим, я просто предлагаю свой совет.

– Мы благодарны тебе, – сказал Генри, – но, кажется, в этом деле требуется решительное действие. Нельзя больше терпеть, чтобы вся семья страдала от такого демона в человеческом образе как Варни.

– Позвольте мне, – сказал Маршдел, – посоветовать вам предоставить решение этого дела на рассмотрение Флоре. Пусть ее желания определят правила действий. Она страдает больше всех, и она больше всех заинтересована в прекращении этого страшного дела. Более того, в ее характере есть рассудительность и решительность, она посоветует вам правильно, будьте уверены.

– То, что она нам даст неплохой совет, – сказал Генри, – и что мы должны искать любую возможность, чтобы подчинять ее желаниям наши планы, в этом нет сомнений; мало что делается без ее совета и санкции.

Давайте пойдем домой, потому что мне очень не терпится выяснить: как случилось так, что она и сэр Френсис Варни были вместе в этом летнем домике в такой странный час.

Все трое пошли по направлению к дому, разговаривая, по дороге, все с тем же напряжением.

Глава 4

Совещание. – Дуэль и ее результаты.

После этой встречи Флоры с ужасным сэром Френсисом Варни, обстоятельства, в которых оказались она и те, кто был ей дорог, требовали того, чтобы она их хорошенько обдумала, однако способность мыслить долго к ней не возвращалась.

Все неприятности, все, какие только могли разрушить спокойствие, вероятно, произошли с этой семьей. Как в Макбет, их беды пришли в самом деле батальонами, и теперь, когда безмятежность в их доме была уничтожена, мелкие несчастья и раздражения, которые во время безмятежности их не тревожили, сейчас стали гигантскими, и добавились к их затруднительному положению.

Стали возникать беспокойства по поводу маленького дохода, потому что спокойно экономить можно было только в условиях удовлетворенности души, которую может произвести только гармония обстоятельств. Хотя раньше, когда в доме были счастье, здоровье и мир, на это никто не обращал внимания.

Сейчас нельзя было предположить, чтобы бедная миссис Баннерворт, как это было раньше, когда ее разум был свободен от волнений, занималась обычными домашними делами, которые создают комфорт в семье. Расстроенная положением своей дочери и смущенная последовательностью мучительных событий, которые произошли за такой короткий период, она не вела активную жизнь.

Прислуга в испуге убегала из поместья Баннервортов, не желая оставаться под одной крышей с семьей, которую посещает такое страшное существо как вампир.

Среди тех, кто занимает позиции прислуги, безусловно можно найти и таких, которые, несмотря на то, что они понимают и чувствуют все, что происходит, и в горе сочувственно остались бы с семьей, которую они знали и в более счастливые времена.

Но иметь в доме таких как они Баннервортам не посчастливилось, эгоизм делал свое дело, и в конце концов они остались одни. Вряд ли кто-то решился бы пойти работать в такое место без сильного стимула, который, однако, Баннерворты предложить не могли.

Итак, все сложилось очень жестоко: в то самое время, когда им была нужна помощь и сочувствие, эта несчастная семья стала почти изолирована; и было абсолютно ясно, что для них было почти невозможно продолжать жить в поместье с комфортом и пользой для себя.

Исчезновение Чарльза Голланда больше не вызывало склонности считать что он совершил предательство. В конце концов каждый из них и все они поняли, что они не могут противостоять морю проблем, которое окружало их.

Читатель тоже не ошибется, если заметит, что этой семье была присуща гордая независимость, которая не позволяла им жить на чужую помощь; хотя они чувствовали, и не ошибались, что, когда Адмирал Белл, в своей искренней манере, предлагал им финансовую помощь, – это было не пустыми словами, они с обидчивостью отказывались, и спрашивали друг друга: зачем начинать зависимую жизнь, когда и у независимой-то неясные перспективы.

Тем не менее, благородная уверенность Флоры в своем любовнике, которая вызывала уверенность и в братьях, иногда внушала им чувство вероятности того, что они ошиблись; и что Чарльз Голланд, подверженный какому-то внезапному импульсу, представляя свое будущее, увидел, что он в опасности и уехал из поместья, и что он на самом деле писал письма, приписываемые ему.

Мы повторяем, что они сомневались только иногда, потому что их реальные мысли и желания были другими, хотя у мистера Маршдела, которого они могли понять, имелись свои сомнения, и они не могли не признать, что он мог смотреть на вещи спокойнее и более беспристрастно, чем они.

Фактически, сомнение, с которым он говорил с ними по этому вопросу, убеждало их в его колебаниях, потому что они объясняли его колебание страхом того, что им будет причинена боль, или будут задеты предрассудки адмирала Белла, с которым он уже разговаривал тоном, близким к перебранке.

Визит Генри к мистеру Чиллингворту не принес никаких результатов, кроме предположений. Все, что этот джентльмен мог сделать, – было выразить готовность направиться по их просьбе куда угодно, вместо того, чтобы предложить какой-то план действий в обстоятельствах, которые он не мог оценить так как они, те, кто были в этом месте и были свидетелями тех событий.

А сейчас мы предполагаем, что читатель готов заглянуть вместе с нами в одну из главных комнат замка Баннервортов. Вечер, несколько свечей отбрасывают слабый свет на просторное, некогда красивое помещение. На торжественном совещании собралась вся семья. А также адмирал, мистер Чиллингворт, Маршдел, и еще зашел Джек Прингл, с согласия своего начальника, но с видом, как будто у него было полное право присутствовать здесь.

Поводом для собрания был рассказ Флоры о странном и очень интересном интервью с вампиром. Детали этого интервью произвели глубокое воздействие на всю семью.

Флора на собрании уже выглядела лучше, спокойнее и была более собранной, чем несколько прошедших дней.

Нет сомнений, что беседа, которая была у нее с Варни в летнем-домике в саду рассеяла массу воображаемых страхов, которыми она его окружала, хотя она полностью убедила ее, что он и только он был тем страшным существом, которое причинило столько горя. Тот разговор показал ей, что в нем есть что-то человеческое, и что не было опасности в том, что за ней охотилось такое ужасное создание.

Такое чувство как это, было, естественно, источником глубокого утешения. И более твердым голосом, с большей жизнерадостностью, она еще раз в деталях описала подробности этого разговора всем, кто собрался, сделав вывод, сказав:

– И это дало мне надежду на более счастливые дни. Если бы это было обманом, то счастливым. И сейчас эта пугающая вуаль тайны висит над судьбой Чарльза Голланда, с какой радостью бы я сказала адью этому месту, и всему, что сделало его ужасным. Я почти жалею сэра Френсиса Варни вместо того, чтобы обвинять его.

– Возможно это правильно, – сказал Генри, – до определенных пределов, сестра; но мы никогда не простим того горя, которое он принес нам. Это не так легко – вынудить нас уехать из нашего старого и очень любимого дома, даже если бегство освободит нас от его преследований.