Любовники

Эдвард долго смотрел на нее испытующим взглядом, все еще не веря своим ушам.

– Теперь я понимаю, почему ты решила остаться в Венеции еще на несколько дней. Чтобы встретиться с этим смазливым развратником!

Николь отчаянно заморгала глазами.

– Нет-нет, Эдвард, это не так! Я не знала, что он там.

– Ну хорошо, – решил Эдвард и махнул рукой. – Я все могу понять: это был легкий флирт, который вполне можно объяснить романтическим влиянием Венеции – южное солнце, лунные ночи и все такое. Я очень ценю твою откровенность и готов простить минутную слабость. Давай забудем об этом навсегда.

В груди Николь что-то оборвалось.

– Нет, Эдвард, все не так просто. Дело в том, что я люблю Пола и мы уже живем вместе некоторое время.

– Но это же абсурд! – нервно захихикал тот с перекошенным от гнева лицом. – Нет, не могу поверить!

– Это правда, Эдвард.

– Ты хочешь сказать, что готова забыть обо всем, что было между нами в течение восемнадцати лет? Ради чего?

Николь знала, что ей будет очень нелегко, но все оказалось еще сложнее.

– Понимаешь, Эдвард, на самом деле мы с тобой были просто хорошими друзьями, честными и искренними, не более того…

– Чушь собачья! – просипел он сквозь плотно сжатые зубы. – Ты не связалась бы с этим сопляком только потому, что мы с тобой не более чем друзья. Ты просто стесняешься сказать, что этот юный жеребец трахает тебя лучше, чем я.

Николь попятилась назад, дрожащей рукой поставила на стол пустой стакан и впервые посмотрела ему в глаза.

– Все не так просто, Эдвард. Мне всегда не хватало понимания, простого человеческого сочувствия и даже нормального отношения к моему творчеству…

Эдвард грозно двинулся к жене и повис над ней в монументальной позе крайнего негодования.

– Ах ты сучка! Это я-то не понимал тебя? Не сочувствовал? В течение всех восемнадцати лет ты жила здесь как королева, ни о чем не заботясь! Все эти годы ты работала в студии, которую я купил за свои деньги! А кто открыл тебя? Пол? Кто проталкивал все твои работы? Пол? Да как ты посмела сказать такое!

– Я не говорила, что ты не помогал мне, – испуганно пролепетала она. Никогда еще Николь не видела мужа таким разъяренным. – Я имела в виду, что ты никогда по-настоящему не понимал меня. Обращался со мной как с ребенком…

– Потому что ты даже сейчас ведешь себя как ребенок. Я любил тебя все эти годы и готов был на руках носить, а ты хочешь все бросить и уйти.

– О Эдвард! – разрыдалась Николь. – Мне очень жаль, прости меня!

Он резко повернулся и пошел к бару, чтобы снова наполнить стаканы джином с содовой. Она видела, что руки его дрожат, а лицо стало мертвенно-бледным. Осушив содержимое своего стакана, Эдвард немного успокоился и пристально посмотрел на жену.

– Ты и впредь собираешься жить с этим… с Полом в студии?

– Ну, вероятно, какое-то время, – облегченно вздохнула Николь. – По крайней мере до тех пор, пока мы не найдем что-нибудь подходящее. Дело в том, что я даже не представляю, какая часть нашего имущества принадлежит лично мне. Если бы ты подсказал мне, сколько я заработала за последние годы…

– Всеми финансовыми делами ведает наш бухгалтер, но не думай, что это приличная сумма. Ты продаешь единичные вещи, а содержание этого дома стоит нам порой более трех четвертей миллиона в год. Кстати, твой юнец знает, что берет тебя без банковского счета?

Николь отнеслась к подобному заявлению довольно спокойно: она знала, что у нее не много денег. Впрочем, это уже не так драматично, как объяснение с мужем и страдание, что застыло в его глазах.

– Я не рассчитываю на весь дом, Эдвард, мне нужно только то, что я заработала сама.

– Да, конечно, – ехидно заметил тот, наливая себе третий стакан мартини с джином.

– Эдвард, поверь, я действительно обожаю тебя…

Благодарю покорнейше, – продолжал паясничать ее муж, заливая горе крепким коктейлем. – Мне это здорово поможет в пустой постели! – Он посмотрел на жену взглядом, в котором смешалось все – досада, гнев, ненависть и остатки любви. – Этот парень слишком молод для тебя. Неужели ты не понимаешь, что будешь выглядеть смешной рядом с ним?

– Возможно, но сам ты никогда не считал, что я слишком молода для тебя, – беззлобно парировала Николь.

– Это вовсе не одно и то же. – Эдвард наклонился вперед и задумался. – У тебя что, менопауза или что-то в этом роде?

– Боже мой! – брезгливо поморщилась Николь. – Эдвард, не надо делать вид, что речь идет о каком-то дешевом романе. Нас с Полом связывает настолько глубокое чувство, что его нельзя измерить временными категориями. Это, если хочешь знать, некое родство душ…

– И тел! – почти истерично гаркнул Эдвард и опустошил стакан. – Не держи меня за сосунка. Вряд ли я поверю в то, что между вами существует платоническая дружба. Он трахает тебя, и в этом разгадка всех твоих тайн. Ну ладно, скажи мне, пожалуйста, что он делает как надо, а я нет? – Эдвард ненавидел себя за подобный вопрос, но ничего не мог с собой поделать. Алкоголь развязал ему язык. Одна мысль о том, что этот сопливый юнец удовлетворяет ее лучше, чем он, старый и опытный мужчина, от которого без ума десятки юных и весьма симпатичных особ, а женщины более зрелого возраста просто визжат от восторга, приводила его в ярость.

Николь попробовала ответить как можно мягче.

– Секс – лишь небольшая часть наших взаимоотношений, – осторожно начала она. – Пол любит меня по совершенно другой причине – он видит всю значимость моей работы, ценит мой талант, а ты только цепляешь ценники на мои произведения и удачно продаешь их.

– Этот мальчишка гроша ломаного не стоит! Он ни черта не знает о том, как делаются дела. Все, что он умеет, так это дуть в свою дудку; всю грязную работу за него исполняет его экзальтированная мамаша. Впрочем, и ты не исключение. И вообще, все вы, художники, думаете, что весь мир вертится вокруг вас самих и вашего пресловутого таланта. Вы кажетесь себе темпераментными, утонченными, носителями некой высшей тайны, священного обряда, а на самом деле преподносите обывателю куски не обработанного как следует металла, камня, дерева или какую-то никчемную мазню на холсте. Правильно, за вас все делают специалисты – коллекционеры, оценщики и дилеры, которых вы презираете за материализм и продажность. Да если бы не мы, вы все влачили бы жалкое существование, ютясь в тесных и грязных подвалах или под скатами крыш!

Это был давно известный и практически неоспоримый аргумент, но Николь обрадовалась, что дело принимает такой оборот. Значит, ее муж пришел в норму и теперь с ним можно разговаривать. Кроме того, это еще раз доказывало, что у них с Эдвардом мало общего, что само по себе облегчало ее задачу.

– Кстати, Пенсильванская академия изящных искусств, – продолжал не без злорадства Эдвард, – попросила прислать ей одну из твоих последних работ. Я отослал им кое-что…

– Что? Что именно ты отослал? Эдвард, ты не имеешь никакого права вторгаться в мою мастерскую!

Эдвард саркастически ухмыльнулся:

– Ты только посмотри, насколько все это абсурдно! Ты связалась с каким-то юнцом и хочешь, чтобы я воспринял это как должное. А я тем временем отослал на выставку твою работу, чтобы ты могла получить деньги. Вот давай и поговорим о том, кто кому больше должен.

– По сути, все это свидетельствует об одном и том же: ты не привык считаться со мной. – Николь опустила голову, отчаявшись переубедить мужа. – В моей мастерской складированы самые разнообразные произведения, которые требуют определенной доработки, – макеты, незаконченные бюсты, предварительные наброски. Разве можно было отправлять на выставку что-либо из этого?

– Господи Иисусе, я даже не вспомню сейчас, что это было! Кажется, какая-то женщина, парящая в воздухе.

– Эдвард, это была просто давнишняя ученическая работа. Я так и не закончила ее…

– Ну и черт с ней! – с досадой промолвил Эдвард. – Я отослал ее, вот и все. У тебя масса всяких вещей, которые можно хорошо продать. Боюсь, теперь, когда ты связалась с этим маменькиным сыночком, тебе просто придется заняться продажей.

– Надо было вначале спросить меня…

– Как, черт побери? Как я мог спросить тебя, если ты в это время была в Лондоне, Венеции или черт знает где?!

Это очень на тебя похоже. Ты всегда больше думала о своих скульптурах, чем о банковском счете.

– Л ты всегда больше думал о деньгах, а не об искусстве, – парировала она. – Вот в этом-то и состоит главная проблема нашего непонимания. Тебе всегда было плевать на меня, я была просто частью твоей коллекции. Ты собираешь произведения искусства, а потом всю жизнь хранишь их у себя, но вовсе не оттого, что они тебе нравятся, а потому что хочешь продать их как можно дороже. Если говорить откровенно, то ты специально ждешь смерти авторов, чтобы цена на их произведения подскочила до небес. Тебя никогда не интересовала моя личная жизнь. Главное – чтоб не было слухов и сплетен…

– Надо же, как ты поглупела за последнее время! Доверилась какому-то сопляку, первому встречному, который навешал тебе лапшу на уши и трахает тебя…