Она и он

ОН

Это был не совсем обычный ужин. Его отличие от всех остальных заключалось в том, что он считался просто официальным началом всего этого международного проекта. Вначале было несколько формальных приветствий и выступлений. На этом, собственно говоря, весь официоз и завершился. Так уж получилось, что бабушка этой девочки оказалась с ним за одним столом. Очевидно, что само её присутствие странным образом подействовало на него и подтолкнуло к каким-то совсем сумасшедшим провокациям. Он так и не смог сдержаться. Начал говорить о том, что жениться можно только на японках. А дальше его просто понесло.

Он пытался разъяснить всем сидящим за столом, что для японской женщины муж – это почти что бог. Или полубог. Японцы – ну они такие. У них жена обращается к мужу на «вы», а он ей тыкает. Они могут всё. Производить лучшие в мире товары и сохранять видимость семьи в огромных корпорациях. Придерживаться традиций и кардинально модернизировать всё то, что возможно модернизировать. Там ты поступаешь на работу и женишься только один раз. Все исключения из этих правил лишь подтверждают их.

Он говорил о том, что в этой стране никогда не приживётся феминизм. Всюду, в любой структуре этого общества, женщина как факт, как данность, как волю Всевышнего воспринимает то, что она человек второго сорта. Каких бы умных книжек она не начиталась бы, какой бы Гарвард не закончила бы, она должна воспринимать это как незыблемый и непреложный факт. Так она и делает.

Если же она противится этому или у неё слишком много серого вещества, то она превращается в бесполое существо. Японка точно знает, что в течение дня она должна что-то приготовить, что-то постирать и обязательно сходить в супермаркет, чтобы купить чтото из продуктов. И ещё весь день она трепетно должна ожидать прихода своего господина и повелителя. При этом каждая японская жена прекрасно понимает, что все японские мужчины фактически женаты на своей работе. И жена – это, как бы, изначально – вторая жена. Всегда послушная во всём, что касается старшей жены – работы мужа. Если женщина не принимает эти правила, то она автоматически становится изгоем. Совсем не обязательно побивать её камнями и изгонять из общества. Делая что-то вне этих канонов, она автоматически ставит себя вне принятых рамок и приличий. Такова суть изгнания по собственной воле.

Все за столом просто мило улыбались его словам. И вдруг бабушка этой чудо-девочки сказала:

– Осенний дождь во мгле, нет, не ко мне, к соседу.

Зонт прошелестел.

За столом все тут же застыли. И тогда Мадам продолжила свою речь:

– Это тоже написали японцы. Здесь всего три строчки. А ощущение того, что перед нами целый мир, в котором наш герой трагически одинок. Женщина пришла не к нему, а к его соседу. И неважно, кто эта женщина. Гейша, любовница, а, может быть, даже просто жена. У них довольно-таки часто встречаются с жёнами в отелях.

Для того чтобы принять всё то, что вы наговорили про японские правила и обычаи, надо родиться японцем. Но если какой-то европеец, американец, австралиец, словом, не японец попытается жить по японским законам, то это неизбежно приводит к трагедии. Запомните это, молодой человек. А ещё посмотрите фильм «Любовное настроение». Если что-то поймёте в нём, может, и слетит с Вас вся эта спесь.

За столом наступила абсолютная и полная тишина. Всем было ясно, что это была дуэль двух достойных соперников. Ему же было понятно, что первый раунд этого противостояния он, безусловно, проиграл. Причём с разгромным счётом.

ОНА

Его безумно раздражало, что она была влюблена в одного композитора. Она обожала в нём всё: его камерную музыку, его оперы, его публицистику, его научные труды. Единственным утешением для него являлось то, что тот умер за год до того, как родилась его собственная бабушка. Он прекрасно понимал, что это не был обычный музыкант. Он был гением. Обычным гением. Этим и предопределялась её любовь к нему. Он ясно осознавал, что не должен ревновать её. Но ревновал. Он мечтал о том, чтобы она когда-нибудь говорила о нём с таким же восторгом, как она говорила об этом композиторе. Он всё же понимал, что, не будучи гением, он не заслуживает этого. Но он так хотел, чтобы это было так. А ещё он хотел, чтобы эта девочка стала частью его жизни. Раз и навсегда. До последнего вздоха. И неважно чей это будет вздох. Его или её.

Она плохо понимала, чем же он занимается. Ещё меньше она понимала, зачем он, столь далёкий от музыки человек, упорно приходит на все их семинары и обсуждения. Да ещё ездит вслед за ними из страны в страну. К тому же, его восторженный, слегка затуманенный, сжигающий её своим огнём взгляд порой пугал. Но чаще всего всё-таки завораживал. Вызывал желания, в которых она сама себе боялась признаться.

ОН

Человека можно ненавидеть по-разному. Он за свою столь недолгую жизнь успел столкнуться с различными видами ненависти. В том числе и с ненавистью лично к себе. Его ненавидели за то, что он был талантлив. Порой его ненавидели за то, что он был удачлив. Иногда его ненавидели за его безмерное высокомерие. Он даже никогда не пытался разобраться в том, в чём же заключаются глубинные причины ненависти различных людей к нему. Ему это было абсолютно безразлично. Но в тот день, когда он отчётливо осознал, что бабушка его избранницы ненавидит его самой лютой ненавистью из всех возможных, то он всё же попытался выяснить истоки столь неординарного отношения к себе.

Он сразу же понял, что в ненависти этой Мадам к нему причудливым образом переплелись все существующие разновидности этого чувства. Причина же столь негативного отношения к нему была предельно проста. Видимо, у Мадам были свои далеко идущие планы, связанные с её любимой внучкой. И кажется, она уже успела расписать всю жизнь своей подопечной, вплоть до гробовой доски. С учётом всего этого, ей было достаточно одного мимолётного взгляда, брошенного на свою внучку и на него, для того, чтобы почувствовать опасность. Выводы она сделала. И сразу же поняла, что этот молодой человек ей активно не нравится.

Всё в нём не соответствовало её жёстким критериям о том, каким же должен быть спутник жизни её любимой внучки. Монтекки и Капулетти могли отдыхать на фоне тех уничижительных взглядов, которые она на него бросала. Ему оставалось лишь посмеиваться. Он настолько был уверен в том, что эту битву Мадам проиграет, что даже не напрягался. Даже не желал вступать с ней в какие-то дискуссии. Но, как говорили в столь нелюбимом им детском саду: «Она первой начала». Поймав его во время кофе-брейка, она тут же бросила ему колкую фразу:

– И не мечтай. У тебя ничего не получится.

– О чём это вы?

– Она не такая. Девочки, которые прыгают к тебе в постель по одному щелчку твоих пальцев, сделаны из другого теста.

– Все девочки сделаны из одного и того же теста. Если они сделаны из другого теста, то их зовут лесбиянками. А ваша внучка точно не лесбиянка. Но вы не волнуйтесь, Мадам. От этого повышается давление. У меня абсолютно нет желания переспать с ней. Вернее, я всё же пересплю, но уже после свадьбы. Пока же я просто-напросто хочу жениться на ней.

У него сразу же появилось ощущение того, что будто бы он ударил её. Она побледнела и отшатнулась. Он был вынужден взять её под руку, усадить в кресло и преподнести ей стакан воды. Она выпила его залпом.

– Вы всё правильно сделали. Диабетикам нужно больше жидкости.

– А вы догадываетесь о том, что вы попросту нахал и наглец?

– К счастью, или к сожалению, вы не первый человек, сообщающий мне об этом. Я воспринимаю всё это несколько по-другому. Я очень амбициозный человек. Именно благодаря этому я сумел добиться того, что в своей области я один из самых лучших.

Тут он решил, что самой правильной тактикой в данный момент является отступление. Но ему надо было вложить в её головушку некоторые факты для размышления на досуге.

– Мадам, я знаю о вас достаточно много. О размере вашего счёта, о недвижимости, которой вы владеете, о фондах и текущих проектах, которые приносят вам регулярный доход. Владею информацией о том, что досталось вашей внучке от её отца. Больше всего, конечно же, вы боитесь того, что какой-нибудь брачный аферист женится на вашей внучке и в результате она останется без средств к существованию. Поверьте мне, что такой девочке, как она, не нужны ваши деньги. Вы спокойно можете их оставить какому-нибудь из ваших музыкальных фондов. Статус вашей внучки всегда будет определяться лишь тем, какой мужчина окажется рядом с ней. Именно в таком контексте я хотел бы кое о чём поставить вас в известность. Прежде всего, мне хотелось бы, чтобы во всех наших дискуссиях и обсуждениях вы учитывали бы факт того, что денег у меня не меньше, чем у вас.

Это только в ваших глазах я – нищий мальчишка, не достойный даже мизинца вашей внучки. А ведь судя по тому магнетизму, который тянет нас друг к другу, мы обязательно будем вместе. Я буду идиотом, если упущу такую возможность. Пусть она и не осознаёт до конца, что с ней творится, но я-то хорошо понимаю, что от всей этой силы притяжения друг к другу нам никуда не деться. Но мне не хотелось бы продолжать этот разговор в столь агрессивном тоне. Мы вернёмся к нему, когда Вы будете себя лучше чувствовать. А лучше Вы себя можете начать чувствовать уже сейчас. Рецепт предельно прост: смириться и принять меня таким, какой я есть. Осознать, что я – будущий муж Вашей любимой внучки. Принять это как данность. Без вариантов.

ОНА

Она говорила о симфонических мугамах. И пыталась объяснить, что, фактически, полный вариант исполнения любого из мугамов, даже без вовлечения симфонического оркестра, по существу, является симфонией. Ведь здесь есть свои разделы. Своя внутренняя архитектура. Свой апофеоз. И свои методы перехода от одного раздела к другому. Симфонический мугам же, фактически, пытается как бы отсечь всю импровизационную магию обычного мугама и навязать ему раз и навсегда определённую чёткую структуру. Здесь дирижёр и оркестр подчинены европейским канонам музыки. В классическом же мугаме это всё, конечно же, не так.

При исполнении любого из семи канонических мугамов певец выступает фактически и как композитор, и как дирижёр, и как исполнитель. Он не скован жёсткими рамками европейского нотного ряда. Недаром же все те, кто пытались ещё во времена великого Узеира осуществлять нотную запись азербайджанского мугама, сталкивались с огромными трудностями. Самая главная из них заключалась в том, что все эти присущие мугаму особенности, его мелизмы, заоблачные трели и импровизации очень трудно поддавались формальной записи.

Пока она говорила, в этом небольшом зале стояла абсолютная тишина. Иногда страстное течение её речи прерывалось теми музыкальными отрывками, которыми она хотела проиллюстрировать свою мысль. Здесь звучал голос великого Бюльбюля. А ещё записи мугамов начала двадцатого века. Она виртуозно использовала современные азербайджанские песни в контексте чёткого анализа того, с какими же мугамами они связаны. Словом, из какого-то сумасшедшего микса ритмических мугамов, танцевальных мелодий и современных песен она смогла сформировать такой иллюстрационный материал, который предельно обнажал, казалось бы, простую истину: классический мугам является первоосновой и фундаментом всей нашей музыкальной культуры. Не это было её целью. Это был как бы некий побочный продукт.

Она разъясняла фактически азы гениальной работы Узеира об основах азербайджанской музыки. И констатировала простую истину о том, что мы за все эти годы ничего так и не смогли прибавить к его знаменитому труду. И здесь наступал самый интересный момент: она почему-то была уверена, что именно современные технологии могут обеспечить здесь абсолютно новое понимание перспектив дальнейшего развития. Этот, как бы адресованный ему негласный посыл, его приятно удивил.

Всё, что она сумела изложить в своём ярком выступлении, поневоле поражало воображение. Его особенно удивила та дотошность, с которой она пробивалась сквозь толщу поздних наслоений и могла добраться до самой сути. Он, всегда считающий мугам неизменным атрибутом времяпровождения очень старых и скучных людей, был просто в восторге от того, в какой современной трактовке она всё это подавала.

А потом она заговорила о самом загадочном из всех азербайджанских мугамов. О том самом, основной лейтмотив которого звучит в знаменитой токкате. Она считала этот мугам загадочным миром, преисполненным бесконечной печали. По её мнению, эта печаль является настолько величественной, что человеку некуда скрыться от её влияния. Говорила о том, что при его исполнении создаётся такое ощущение, что какую бы дверь не пытался открыть человек, он неизбежно попадает в обитель печали. Иногда кажется, что по мере того, как слушаешь этот мугам, в душе человека, который уже не может спастись от изничтожающей его печали, зарождаются, тем не менее, всё новые и новые трагические мотивы.

А потом, наконец-таки, печаль достигает такого накала, что неизбежно должна перейти в протест. Но по мере того, как этот мугам движется к своей кульминации, становится ясной очень простая истина. А заключается она в том, что сам протест, сам бунт и весь этот бунтарский дух являются одновременно и вершиной печали, и её завершением. Яркий протест, пронизывающий этот мугам к концу, – это и отрицание печали, и её кульминация. Такое неистовство страстей кажется многим исполнителям просто какой-то безумной музыкальной бурей. По-существу, это катастрофа, в которой никто не может выжить, не понеся огромных потерь. Но, как это ни странно, вся эта печаль, достигнув своего накала, доводит вас до такого состояния, что, в конце концов, вы становитесь равноудалены как от протеста, так и от печали.

Мугам может уже отзвучать. Но он обязательно оставит у вас то неистовство страстей, которое приблизит вас к пониманию того, что такое дух бесконечности. Общий настрой этого мугама таков, что он по неволе делает вас мудрее. Порой у вас возникает такое ощущение, что этот мугам, как полноводная река, пытается преодолеть множество преград, стоящих на его пути. Преодолеть с гневом и страстью, превышающими возможности обычного человека.

Слушая этот мугам, вы можете постичь, что означает на самом деле полное растворение в безбрежном море печали. Но вместе с тем он даёт вам столько сил и энергии, что уже вы сами способны сделать свой выбор. А это уже выбор между смирением и бунтом. Когда же этот мугам отпускает вас из плена своего воздействия, то вы поневоле становитесь другим человеком. Иного качества бытия вам уже не дано. Вы уже просто не способны быть таким, каким были до того, как погрузились в это волшебство. Но всё это, конечно, возможно только в том случае, если у вас есть душа, способная к сопереживанию.

Когда всё это действо завершилось, бабушка поцеловала её и сказала фразу, абсолютно не вписывающуюся ни в какие протоколы этого международного проекта:

– Как же я тобой горжусь.

И тогда он захлопал. Вслед за ним с кресел поднялись, и другие слушатели и тоже начали хлопать. Она была смущена. И просто ушла из зала, переложив на бабушкины плечи всю ответственность за то, чтобы подвести итоги и ответить на множество вопросов.

ОН

На этот вечер он заказал целую развлекательную программу. Но Мадам нарушила все его планы. Она заявила, что они будут ужинать в номере. Только исключительно потому, что она себя неважно чувствует. Даже не может идти речи о том, что внучка может её покинуть и куда-то уйти. Пришлось подключать тяжёлую артиллерию. Когда глава самой знаменитой в мире звукозаписывающей компании начал убеждать Мадам в том, что они с женой также идут вместе с ними в этот знаменитый театр Кабуки, то старуха со скрипом отпустила внучку. Сама всё же идти отказалась. Когда же он, уже после театра, завёз девушку в гостиницу, бабушка встречала их в фойе. И было совсем не похоже на то, что она на самом деле плохо себя чувствует.

Он всегда был убеждён, что самые лучшие стратегии переговоров включают в себя многие принципы, в том числе и такие, как предельная открытость и паталогическая честность. Именно руководствуясь ими, он тут же попросил бабушку найти для него всего пятнадцать минут и обсудить кое-какие планы. Она скупо бросила:

– Завтра. За завтраком.

В их компании всегда считалось, что он очень хороший переговорщик. Но эта старушка вся из себя была сделана из какого-то, неизвестного науке, суперпрочного материала. Непонятно, что там ей почудилось, но постоянно исходящие от неё негативные биотоки безусловно свидетельствовали о том, что она с трудом выносит его присутствие. Мадам не очень-то пыталась это скрывать от всех окружающих. Судя по тому, как увидев бабушку в фойе, внучка тут же отстранилась от него, он понял, что Мадам уже успела наговорить девочке кучу гадостей о нём.

«Империал» был отелем, в котором можно было позавтракать в нескольких местах. Здесь можно было получить завтрак в традиционном японском стиле, начать день с европейского или американского завтрака. Или же можно было самому себе составить меню в одном из тех кафе, которые в течение всего дня работали в обычном режиме. Завтрак в таком кафе был его любимым вариантом. Но, в отличие от всех остальных, он не входил в число тех, что были включены в стоимость проживания. Но за всё хорошее всегда надо было платить.

Утром, дождавшись их в холле, он направился вместе с ними в выбранное им кафе. Сделав первый глоток кофе, старуха тут же объявила, что готова его выслушать. Он же имел наглость заявить, что не хочет говорить в присутствии её внучки. Конечно, мог бы добавить, что не хочет портить ей аппетит своими заявлениями. Но он, в конце концов, решил проявить хоть какой-то такт и благоразумие. И с самого начала он усадил их внутри кафе в таком местечке, где можно было вначале устроиться им втроём, а внучку после завтрака запустить в близлежащие бутики. Так они и сделали.