За Хартию!

– Это французская песня? Да? – спросил он. – Ее пели солдаты Бонапарта, когда шли в бой?

– Верно. Они сделали ее военной песней – к несчастью для себя. А сначала это была песня трудового люда, песня революции. Она звала в бой, но не против англичан или австрийцев, а против собственных хозяев да против иноземных королей, которые им помогали.

И, закончив «Марсельезу», Таппер рассказал историю песни. И про то, как французский народ восстал, сбросил своих владык и как владыки соседних стран, боясь за собственную шкуру, страшась собственных народов, ополчились против молодой республики, чтобы вновь посадить на престол короля.

– Какая подлость! – воскликнул Оуэн. – И кто победил?

– Видишь ли, французы вышвырнули завоевателей, но заодно выкинули и то, чего добились с таким трудом. Им надо было навсегда разделаться с правителями, а они позволили Бонапарту стать императором. Где империя, там война. Так оно и вышло. Миллионы французов, русских, немцев, англичан были убиты или искалечены, прежде чем удалось избавиться от императора, А теперь – что делать! – у них снова король.

– Что императоры, что короли – мало в них проку, – произнес Том глубокомысленно.

– Да и в королевах не больше, – добавил Оуэн, вспомнив про маленькую девочку, которая, как считалось, правила Великобританией.

– Браво! – захохотал Таппер. – Я вижу, из вас обоих получатся славные республиканцы.

В полдень остановились у маленькой таверны. Столы и стулья были выставлены в этот солнечный день прямо на дорогу. Таппер потребовал пива, чтобы «выпить, – как он выразился, – за новое содружество!»

Хозяин харчевни обрадовался, увидев их. Он тихо переговорил с аптекарем, и тот вручил ему большой запечатанный пакет, в котором, судя по его форме, лежали какие-то бумаги или книги.

– Вот и отлично, доктор! – сказал хозяин с ухмылкой. – Уверен, что мальчишки скоро выучатся вашим рецептам…

Затем он вдруг исчез в доме, пряча пакет под полой. В ту же секунду Оуэн заметил на дороге всадника. Он-то, должно быть, и спугнул хозяина гостиницы.

Незнакомец оказался довольно полным мужчиной средних лет. Его лицо в красных прожилках ясно говорило, что он любит поесть и выпить, что он больше трудится ртом и брюхом, чем руками. Судя по одежде, это был богатый землевладелец. Великолепный конь под ним свидетельствовал о большом достатке его хозяина.

– Ты опять здесь, господин шарлатан! – грубо пробасил он, осаживая жеребца перед самым столом.

– Да, и останусь здесь, пока во мне будет нужда! – ответил Таппер, спокойно поднимая глаза от своей кружки.

– Мне на тебя плевать, пока ты занят таблетками и микстурами, – хрипло засмеялся всадник. – Можешь травить дураков своими порошками – все равно их останется больше, чем нужно мне для работ на шахте. Но только не вздумай пичкать их идеями! Понимаешь?

– Я понимаю, чего вы так боитесь. И вы понимаете: когда народ начнет думать, кончится ваша спокойная жизнь. – Маленький аптекарь говорил очень мирно, однако его глаза, бесстрашно глядевшие в лицо всадника, горели, как два угля. – Травить этих бедняков? Будто вы уже не сделали все, чтобы угробить их, поселив в домишках, подобных чумным приютам, безжалостно обсчитывая их в конторе! В лавке вы их грабите, в шахте ломаете им кости.

– Чепуха! Оскорбительная и опасная болтовня! – Красное лицо всадника стало пунцовым, волосатая рука схватилась за хлыст. – Помни, я мировой судья. Я могу упрятать тебя в тюрьму как агитатора! Я могу…

– Вы можете заткнуть мне рот, мистер Дэвид Хьюз. Вы и подобные вам уже заставили замолчать многих, это верно. Тюремные двери открываются и закрываются по вашему слову. Солдаты стреляют по вашему приказу. По вашему требованию корабли увозят каторжников в Австралию. Но вам меня не запугать. – Таппер встал. Несмотря на свой малый рост, выглядел он внушительно. – Вам не удастся заткнуть рот всему Уэлсу, сэр, всей Англии. И голос страны будет по-прежнему требовать справедливости и свободы.

– Вы получите розог по справедливости!

Лошадь мистера Хьюза пятилась, поднималась на дыбы, он сдерживал ее с трудом.

– Убирайся из моей долины, проклятый бродяга, или тебе придется любоваться ею из тюремного окошка.

– Из твоей долины! – тихо повторил Таппер с неизъяснимой насмешкой в голосе.

– Да, моя! Или не мне принадлежат здесь каждая пядь земли, каждая шахта, каждый дом? О нет – каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок! Стоит мне сказать слово, и все они будут голодать.

– Твоя долина! – опять проговорил аптекарь. – Да, мистер Хьюз, это верно: тебе еще придется нести ответ за эту долину.

– А тебе придется отвечать перед Судом. Дай только повод… нет, половину повода, и я тебя упрячу!

Выругавшись на прощанье, Хьюз хлестнул коня и умчался.

Глава пятая

Государственная измена

– Ну, теперь все плохое вы обо мне знаете, – проговорил с улыбкой аптекарь, когда они снова тронулись в путь. – Если вы решили, что лучше вам со мной не связываться, я вас не держу.

– Я не совсем понимаю, – сказал Оуэн. – О чем он толковал? За что он грозил вам тюрьмой?

– А я, кажется, понимаю, – вступил в разговор Том. – Вы чартист?[5 - массовое революционное движение английских рабочих (30-50-е годы XIX века) под лозунгом борьбы за Народную Хартию (по-английски charter). Движение выражало протест против бесправия трудящихся, против господства крупной буржуазии. Одно из основных требований чартистов – право голоса для каждого гражданина, независимо от его имущественного положения.]

Таппер кивнул.

– Да, – ответил он после минутного молчания, – я чартист.

Том даже присвистнул:

– Теперь все ясно!

– А мне нет, – нетерпеливо отозвался Оуэн.

Он прожил всю жизнь в маленькой деревушке, вдали от газет, городских новостей и никогда не слышал этого слова.

Таппер стал объяснять:

– Вы оба отлично знаете, что все наши законы придуманы парламентом. А в парламенте сидят одни богатые. Мы должны только подчиняться и терпеть, хотя богатые принимают лишь те законы, которые угодны им. Простые шахтеры или фермеры не имеют голоса и потому не в силах ничего изменить.

– Не очень это справедливо, – сказал Оуэн. – Если законы писаны без нашего участия, почему мы должны соблюдать их?

– Да. Это несправедливо.

– Теперь мне понятно, почему нам так скверно живется. Но что делать?

Требовать своих прав! – Аптекарь возвысил голос:– Надо заявить прямо, что это издевательство над свободой. Надо потребовать у парламента нашу собственную «Хартию вольностей», которая превратит нас из рабов в полноправных граждан!

Он поднял руку и указал красноречивым ораторским жестом на поля и холмы, мимо которых они проезжали:

– Взгляните! Кто принес богатство этой стране? Кто добывает уголь, кует сталь, кто ткет, кто выращивает овец? Парламент? Или девчонка, что сидит в Виндзоре? Или мистер Дэвид Хьюз, шахтовладелец? Нет! Шахтеры, рабочие, ткачи, крестьяне – вот кто! Но все они голодают, и все они вместе не имеют ни единого голоса в парламенте, чтобы заявить о себе.

– Это правда, – вставил Том. – Я не очень-то разбираюсь в политике, но ведь это понятно всякому.

– Да. Верно, – согласился Оуэн.

– А я-то думал, что чартист – это нечто среднее между вором и убийцей! – продолжал Том. – Во всяком случае, так говорил мой хозяин в Бирмингеме. Послушать его – выходило, что все беды, начиная от крушения на железной дороге и кончая плохой погодой, – все дело рук чартистов.

Таппер весело расхохотался.