Не навреди ему

– Мой адвокат хочет пересмотреть сумму, – наконец произносит Адам.

Руль скрежещет под моими пальцами, я вжимаю педаль газа в пол. Мотор ревет так внезапно, что женщина вздрагивает, уже стоя на противоположном тротуаре.

– Нет, это ты хочешь пересмотреть сумму.

– Прости, Анна.

– Если ты увеличишь сумму, мне придется продать дом, ты же знаешь. Зак и так плохо справляется со всеми этими переменами.

– У меня нет денег.

Я насмешливо фыркаю.

– Тут ни у кого нет денег.

– Нет, у меня прямо вообще нет денег.

Я сворачиваю с главного шоссе на Проспект, длинную извилистую дорогу с большими частными домами по сторонам. Мой дом стоит в изгибе дороги, в конце собственного переулка, в стороне от улицы. Рядом только дом Полы и маленький участок леса между домом и территорией больницы. Подумать только, мы с Адамом переехали сюда чуть больше года назад, завороженные возможностью бродить по длинным садовым дорожкам в нашем маленьком убежище в стороне от проторенных троп, думая, что переезд из Лондона в пригород сможет нас спасти.

– Мы затем и платим нашим адвокатам целое состояние, чтобы они обсуждали это вместо нас, – говорю я, сворачивая в переулок. – Ты обещал, что разводом будут заниматься они, а мы посвятим свое внимание Заку.

От дна машины отскакивает гравий. Слева от меня живая изгородь, справа перелесок, впереди медленно вырастает из-за деревьев крыша моего дома.

– Адвокат пытался с тобой связаться, Анна. Ты не отвечала.

– Господи, Адам, я пытаюсь полноценно работать и быть матерью-одиночкой одновременно. Мог бы это учесть.

У подъездной дорожки я резко давлю на тормоз.

Адам продолжает меня уговаривать, но я его не слушаю, потому что теперь все мое внимание сосредоточено на припаркованных у дома фургонах. Дверь дома открыта настежь и слегка колышется на сквозняке, и, присмотревшись, я вижу, что за окнами мелькают тени.

В моем доме чужие люди.

3

Анна

Четверг, 4 апреля 2019 года, 18:02

Я так резко вдыхаю, что чуть не начинаю кашлять. Услышав, что слова застряли у меня в горле, Адам спрашивает:

– Что такое?

– У нас в доме приставы!

– Что?

– Приставы! Фургоны, люди в доме…

– Ты уверена? Кто их впустил?

– Какая разница? У тебя что, настолько нет денег?

– Так, не паникуй, все будет нормально. Я об этом позабочусь. Я все ула…

Я вешаю трубку, поднимаю ручник и выбираюсь из машины в каком-то тумане. Мотор все еще работает, водительская дверь остается открытой, а с приборной панели доносится слабый писк. Но я думаю только о Заке – он сейчас сидит и смотрит, как чужие люди громят его дом, унося за порог все наши пожитки предмет за предметом, и его глаза наполняются слезами.

Господи, Пола просто взяла и впустила их. Она слишком добрая, себе же во вред. Таков порядок, да? Если им удалось попасть внутрь, все по-честному, они заберут все ценные вещи. Им все равно, что здесь принадлежит Адаму, а что мне.

Двое в темных комбинезонах выходят на подъездную дорожку и направляются к одному из фургонов.

– Постойте!

Они продолжают говорить между собой на незнакомом мне языке, обходя фургон. Я иду к ним и стучу того, кто стоит ближе ко мне, по плечу.

– Извините!

Незнакомец оборачивается. Он молодой и симпатичный, у него карие глаза и темная щетина на щеках. Он злобно что-то бормочет и снова поворачивается ко мне спиной. Когда он говорит, мне на щеку падает маленькая капля слюны. Я стираю ее рукой и вытираю ладонь о штанину.

– Послушайте, я не знаю, что происходит, но это не имеет ко мне никакого отношения. Мы с мужем разводимся. Он здесь больше не живет, и все его вещи увезли, когда он… Вы вообще слышите меня?

Они продолжают говорить и смеяться, повернувшись ко мне спиной. Даже если они не понимают по-английски, это не повод меня игнорировать. Я уже собираюсь на них наорать, но вздрагиваю, услышав дрель. Я резко оборачиваюсь.

Дрель работает в моем доме.

Я бросаюсь к двери, чувствуя, как сердце застряло где-то в горле, и вижу, что ковры застелены пластиком. Незнакомцы сминают его своими ботинками, забираясь ко мне на кухню, в гостиную, обходя друг друга на ступеньках лестницы. Повсюду люди: коротко стриженные, широкоплечие, в черных перчатках, с татуировками, выглядывающими из-за воротников. Мысль о том, что они роются в наших вещах, настолько невыносима, что я едва успеваю подавить рыдания.

Я переступаю через порог и, заметив что-то боковым зрением, отшатываюсь в сторону. Со стремянки на меня смотрит сверху вниз человек с дрелью в руке.

Он крепит к стене нечто вроде маленькой камеры.

Я собираюсь что-то сказать, но тут глаза мне застилает мощная плотная пелена штукатурки, осыпающейся со стены. Я, спотыкаясь и закашлявшись в ладонь, иду в прихожую, а за моей спиной начинает реветь дрель.

– Зак? Зак?

У меня пыль в глазах, их режет каждый раз, когда я моргаю. За пеленой слез я различаю крупную фигуру человека, который спускается по лестнице. Каждый его шаг отдается скрипом ступеней.

Сколько их здесь вообще?

– Пола? – мой голос тонет в звуке дрели. – ПОЛА?

Я тру глаза и морщусь, когда пыль въедается глубже. У меня по щекам катятся слезы и затекают под подбородок, когда я поворачиваю лицо в сторону кухни. Мишка должен был залаять. Почему он не лает?

– Зак? – кричу я в тот самый момент, когда стихает шум дрели. Мой голос разносится по прихожей и стремится вверх по лестнице на второй этаж. В нем явственно звучит ужас, даже когда он превращается в эхо.

Пола, наверное, отвела Зака к себе. По крайней мере, ему не придется смотреть на…

– Доктор Джонс.