Ангелы Опустошения

Собаки облаивают меня с ферм но меня не тревожат – Старый Навахо Джеко-Яки[65 - Яки – индейское племя, жившее на территории современной Мексики.] Чемпион Ходьбы и Святой Самопрощенной Ночи топает себе дальше к темноте.

62

За поворотом наверняка так что Пэт и Чарли не будут надо мною смеяться, и даже может быть О’Хара с Герке где-нибудь сейчас едут и увидят тут меня, своего постоянного летнего наблюдателя, что стоит опустошенный на пустой дороге в ожидании 4000-мильного перегона – Ясный сентябрьский денек с парящим теплом, и жарковато, я вытираю лоб большой красной косынкой и жду – Вот идет машина, сигналю ей, трое стариков, проносится мимо и останавливается поодаль и я пускаюсь за ней с мешком через плечо —

– Куда едешь, сынок? – по-доброму спрашивает меня крючконосый дед за рулем с трубкой во рту – Двое других смотрят с любопытством —

– В Сиэтл, – говорю я, – по 99, Маунт-Вернон, Сан-Франциско, всю дорогу —

– Что ж мы можем тебя чутка подбросить.

Выясняется что они едут в Беллингэм по 99-й но это к северу от моего маршрута и я прикидываю что вылезу там где они свернут с Дороги 17 по Долине Скаджит – Потом забрасываю мешок на заднее сиденье и втискиваюсь на переднее потеснив там двоих стариканов, не думая, не осознавая что тому который рядом со мной это может не понравиться – Я чувствую как он весь застывает от любопытства немного погодя, а я тем временем болтаю себя не помня и отвечаю на все их вопросы про здешнее захолустье – Ну и странные же эти трое старперов! Водитель уравновешенный, справедливый, открытый, решил жить в согласии с Богом, и остальные это знают – рядом его старейший партнер, тоже Богопослушный, но не так залипает по доброте и кротости, немного всеобще подозрителен – Все это ангелы в пустоте – На заднем сиденье такой натуральный хитрован, в том смысле что с ним все в порядке, он просто по жизни занял заднее сиденье, чтобы наблюдать и интересоваться (вроде меня) и поэтому как и во мне в нем есть немного от Шута и еще немного есть от Лунной Богини – Наконец когда я говорю «Там наверху дует славный ветерок», чтобы закруглить долгую беседу, а Крючконосый тем временем срисовывает один за другим повороты, никто мне не отвечает, мертвая тишина, и такого меня молодого Мага типа наставили на путь истинный Трое Старых Магов чтоб я хранил молчание, ибо ничто не имеет значения, мы все Бессмертные Будды Познавшие Время, поэтому я затыкаюсь и наступает долгое молчание пока хорошая машина несется дальше а меня переправляют на другой берег Нирманакайя, Самбогхакайя и Дхармакайя все Трое Будды[66 - Три тела Будды (Трикая, санскр. «три тела») – триединая сущность, или три способа бытия Будды. Согласно учению махаяны, Будда проявляет себя в трех аспектах: Дхармакая (санскр. «сущностное тело», «тело дхармы») или Ваджракая (санскр. «алмазное тело») – высшее из трех тел Будды, абсолютное проявление духовной сущности, сущность мироздания, постижимая только посредством высшего просветления, соответствует сфере без форм (образов); Самбхогакая (санскр. «тело блаженства» или «божественное тело») – образ Будды, постижимый в глубокой медитации; в этой мистической форме Будда проявляет себя, чтобы дать глубокие поучения бодхисаттвам и йогинам; и Нирманакая (санскр. «феноменальное тело») – Будда, проявляющий себя в обыденном мире. В частности, нирманакаей считается исторический Будда (царевич Сиддхартха Гаутама).], а на самом деле один, рука моя ниспадает на ручку правой дверцы а ветер дует мне в лицо (и еще от впечатлительности-возбужденности того что я вижу «Дорогу» после многих месяцев среди скал) я врубаюсь в каждый домик и дерево и луг по пути, хорошенький мирок взбитый для нас Господом чтоб мы его разглядывали и странствовали и смотрели как в кино, тот же самый грубый мир что исторгнет дыханье из нашей груди и уложит нас в конце в омертвевшие гробницы, нас кто не станет жаловаться (кому лучше этого не делать) – Чеховский ангел тишины и печали пролетает над нашей машиной – Вот мы въезжаем в старый бетонный Конкрит и минуем узкий мост и тут все эти кафкианские серые цементные заводы и подъемники для бадей с бетоном в милю длиной уходящие в бетонную гору – потом маленькие американские автомобильчики запаркованные наискось монашеской деревенской Главной улицы, с жаркими вспыхивающими витринами скучных лавок, «Пятерок-Десяток»[67 - «Центовка», магазин товаров повседневного спроса, в классическом виде создан Ф. У. Вулвортом в 1879 г. Любой товар в нем продавался по 5 или 10 центов.], женщины в ситцевых платьях покупают пакеты чего-то, старые фермеры проминают ляжки в магазине кормов, в скобяной лавке, люди в темных очках на Почте, такие сцены я буду видеть до самых границ Феллахской Мексики – сквозь эти сцены мне придется ехать стопом и сквозь них придется оберегать мешок (на Перевале Гранта в Орегоне за два месяца до этого жирный старый ковбой на грузовике с гравием специально пытался переехать мой рюкзак стоявший на дороге, я выдернул его как раз вовремя, он лишь осклабился) (Я помахал чтобы он вернулся, потряс кулаком, слава Богу что он меня не видел, это было б «Он нынче в каталажке, этот наш Бродяга Боб, раньше пил играл и грабил, а теперь он занемог»[68 - Строки из американской блюзовой шуточной песенки «In the Jailhouse Now».]) (и нет мне спасенья с широкополой ковбойской опустошенной мексиканской шляпой, сворачивая сигаретки в захудалом салуне, а потом подрежу кобылку да и дерну в старую Мексику) (Монтерей, Масатлан желательно) – Три старых обормота докатывают меня до окраины Седро-Вулли где я и вылезаю чтобы ехать стопом по 99 – Спасибо им —

Перехожу через раскаленную дорогу к городку, надо купить новую пару ботинок – Сперва причесываюсь на бензоколонке и выхожу и там на тротуаре чем-то занята симпатичная женщина (расставляет банки) и ее ручной енот подходит ко мне а я присел на корточки на минутку сворачивая сигаретку, тянется своим длинным странным нежным носом к кончикам моих пальцев и просит поесть —

Потом я стартую – на той стороне уходящей за поворот дороги какая-то фабрика, парень что там дежурит у ворот наблюдает за мною с величайшим интересом – «Посмотрите на этого типа с рюкзаком за спиной он голосует на дороге, куда это к чертям собачьим он направляется? откуда он едет?» Он смотрит на меня так пристально пока я двигаюсь дальше, ныряю в кусты по-быстрому пописать, и дальше через каровые озера и канавы нефтеразработок между асфальтовых полос автотрассы, и выхожу оттуда и ковыляю в своих больших раздолбанных с торчащими гвоздями башмаках уже в сам Седро-Вулли – Первой моей остановкой будет банк, вот он банк, некоторые таращатся пока я тащусь мимо – да-да, карьера Джеки Великого Святого Пешехода только началась, он свято заходит в банки и меняет правительственные чеки на дорожные аккредитивы —

Я выбираю хорошенькую рыженькую хрупкую девчушку типа школьной училки с голубыми доверчивыми глазами и объясняю ей что хочу получить аккредитивы и куда иду и где был и она выказывает интерес, да так что когда я говорю «Надо подстричься» (имея в виду за все летние горы) она отвечает «Да не похоже что очень нужно» и оценивает меня по достоинству, и я знаю что она меня любит, и сам люблю ее, и знаю что сегодня вечером могу с нею гулять под ручку до берегов Скаджита под светом звезд и ее не будет заботить что я сделаю, милую – она позволит мне осквернять себя по любому и всякому, ей этого и хочется, женщинам Америки нужны партнеры и возлюбленные, они стоят в мраморных банках весь день и имеют дело с бумагой и бумагу же им подают в Дорожном Кафе после Бумажного Кино, а они хотят целующих губ и рек и травы, как в старину – Я настолько погружаюсь в ее хорошенькое тело и милые глаза и нежный лоб под нежной рыженькой челочкой, и в крохотные веснушки, и тонкие запястья, что не замечаю как позади уже скопилась очередь из шести человек, злые ревнивые старухи и молодые парни в спешке, я быстро ретируюсь со своими аккредитивами, подбираю сумку и смываюсь – Бросаю единственный взгляд назад, она уже занята со следующим клиентом —

Как бы то ни было настало время выпить первое за десять недель пиво.

Вот салун… по соседству.

Стоит жаркий день.

63

Я беру пиво у большой сияющей стойки и сажусь за столик, спиной к бару, и сворачиваю покурить, и подходит трясущийся старик лет 80 с клюкой, садится за столик рядом со мной и ждет глядя своими тусклыми глазами – О Гоген! О Пруст! будь я таким же художником или писателем, уж я бы описал это изъеденное и гнусное лицо, пророчество всего горя людского, никаких век никаких губ, никаких пёзд под светом звезд для этой милой несчастной развалины, и все эфемерно, и все равно уже утрачено – Выуживает свой маленький доллар целых пять минут – Держит его дрожащими руками – Долго смотрит в сторону бара – Бармен занят – «Почему он сам не встанет и не сходит себе за пивом?» О, это история спеси днем в баре Седро-Вулли на северо-западе Вашингтона в мире в пустоте которая суть опустошение вверх тормашками – Наконец он начинает грохотать своей клюкой и стучать требуя чтобы его обслужили – Я допиваю пиво, беру еще – Думаю принести пива ему – К чему вмешиваться? Черный Джек запросто может влететь сюда паля из всех револьверов и я прославлюсь на весь Запад застрелив Слейда Хикокса в спину? Пацан из Чиуауа, я ничего не говорю —

Два пива не вставляют меня, я понимаю что в алкоголе нужды нет что бы ни было у тебя на душе —

Я выхожу купить себе башмаки —

Главная улица, магазинчики, спортивные товары, баскетбольные, футбольные мячи для наступающей Осени – Элмер счастливый пацан уже готов воспарить над футбольным полем и трескать здоровые отбивные на школьных банкетах и получать свой аттестат, уж я-то знаю – Захожу в магазин и топаю в глубину и снимаю глиноступы и пацан подает мне синие ботинки с полотняным верхом и толстыми мягкими подметками, я их надеваю и прохаживаюсь, как по раю гуляешь – Покупаю, оставляю старые башмаки прямо там и выхожу —

Присаживаюсь у стенки и закуриваю сигарету и врубаюсь в маленький полуденный город, за городом сенно-зерновая силосная башня, железная дорога, склад леса, совсем как у Марка Твена, вот где Сэм Грант положил целый миллион за могилы Гражданской Войны – эта сонная атмосфера вот что разожгло пожар в виргинской душе Джексона Каменной Стены[69 - Томас Джонатан Джексон (1824–1863) – генерал армии конфедератов в Гражданской войне США (1861–1863).], растопка —

Ладно, хватит – обратно на шоссе, через пути, и на поворот ловя движение на все три стороны —

Жду минут пятнадцать.

«На стопе, – думаю я, чтоб упрочить себе душу, – бывает хорошая Карма и плохая Карма, хорошая компенсирует плохую, где-то дальше по этой дороге, – (я смотрю и вот они, концы ее в мареве, безнадежное безымянное наше ничто), – есть парень который возьмет тебя до самого Сиэтла чтобы ты сегодня же вечером получил газеты и вино, будь добрым и жди» —

А останавливается светловолосый пацан с язвой поэтому он не может играть в футбольной команде старшеклассников Седро-Вулли, но был восходящей звездой (я думаю так, он наверняка был лучшим), но ему позволили бороться в команде по борьбе, у него крупные ноги и руки, в 17, я тоже был борцом (Чемпион «Черная Маска» в квартале) поэтому мы разговариваем о борьбе —

– Это классическая борьба – где становишься на четвереньки, а парень у тебя со спины, и погнали?

– Правильно, никакой туфты как в телике – все по-настоящему.

– А как очки считают?

Его долгий обстоятельный ответ довозит меня до самого Маунт-Вернона но мне вдруг становится его жалко, что не смогу остаться побороться с ним, и даже мячик попинать, он в самом деле одинокий американский пацан, как и та девчонка, ищет ничем не усложненной дружбы, чистоты ангелов, я содрогаюсь от мысли о клаках и кликах в старших классах раздирающих его на части к тому же его родители и предостережения врача и ему достается только пирожок среди ночи, никакой луны – Мы жмем друг другу руки, вылезаю, и вот он я в 4 пополудни жаркое солнце и машины возвращаются домой с работы равномерным потоком, на углу, перед бензоколонкой, все так озабочены тем чтобы свернуть за угол что им некогда рассматривать меня поэтому я там зависаю почти на целый час.

Смешно, жутко, человек сидит в «кадиллаке» на обочине и кого-то ждет, сперва когда он трогается я сигналю ему, он глупо ухмыляется и разворачивается и останавливается на той стороне дороги, затем снова заводится и снова разворачивается и опять проезжает мимо (на этот раз я глух и нем) и опять останавливается, раздраженное нервное лицо, О Америка что сделала ты со своими детьми машина! Однако магазины полны лучшей в мире еды, вкуснейших добряков, нового урожая персиков, дынь, всех сливочных плодов Скаджита богатого личинками и влажной землей – Потом подъезжает «эм-джи» и Боже мой там же Рыжий Коан за рулем, с девчонкой, он говорил что лето проведет в Вашингтоне, яростно разворачивается на подъездной дорожке к гаражу а я ору «Эй Рыжий!» и уже пока ору вижу что это не Рыжий и елки-палки вот скалится с видом я-вас-не-знаю, даже не ухмылка, оскал, скалится за своими рычагами и баранкой, вжик, разворачивается и с ревом прочь перднув выхлопом мне в лицо, вот так Рыжий Коан – и даже так я не уверен что это был на самом деле не он, изменившийся и злой – причем злой на меня —

Мрак.
Мрук.
Пусто.

Но вот подъезжает 90- или 80-летний старец устарец патриархический ариец с седыми волосами сидит низко и старчески за высоким рулем, останавливается ради меня, я подбегаю, распахиваю дверцу, он подмигивает.

– Забирайся, мо?лодец – я могу тебя чуть-чуть подвезти по дороге.

– Далеко?

– О – пару миль.

Опять будет совсем как в Канзасе (1952) когда меня тоже подвезли несколько миль по дороге а кончилось тем что я оказался на закате на открытых равнинах все пролетают мимо на 80 к Денверу и больше ничего – Но я пожимаю плечами, «Карма-карма», и лезу в машину —

Он немного разговаривает со мной, совсем чуть-чуть, я вижу что он по-настоящему стар, смешной к тому же – Шкандыбает на своей развалюхе по дороге, всех обгоняет, выбирается на прямой участок шоссе и запуливает 80 миль в час через фермерские поля – «Боже милостивый, а если у него сердце схватит!»