Мятеж на «Эльсиноре»

– Ради всего святого, сэр, не пускайте их на корму! – вдруг зашептал мне на ухо Том Спинк. – Они всех нас прикончат. И даже если вас не тронут, так мне-то несдобровать – спустят меня за борт в какую-н ибудь темную ночь. Они мне ни за что не простят, что я перешел на вашу сторону, сэр.

Я пропустил мимо ушей его причитания и обратился к трем висельникам:

– Лучше ничего и придумать нельзя, как стать на работу, когда людям приходится круто, как теперь вам. Что ж, чтобы доказать ваши благие намерения, беритесь, не откладывая, за работу.

– Мы хотели бы сперва поесть, сэр, – проговорил он робко.

– А я хотел бы, чтобы вы сперва поставили паруса. И знайте раз и навсегда: моя воля на этом судне – закон.

Нози Мерфи нерешительно взглянул на мальтийского кокни, спрашивая у него совета. Тот подумал, посмотрел вверх на мачты, как будто сравнивая степень своих сил с требуемой работой, и, наконец, кивнул в знак согласия.

– Ладно, сэр, мы поставим паруса, – сказал он. – Только пока мы будем работать, нельзя ли сварить нам поесть?

Я покачал головой.

– Я не имел этого в виду и теперь не намерен менять мои распоряжения. Когда паруса будут приведены в порядок и все свалившееся на палубу убрано, вы получите полный обед.

Надо правду сказать: когда они полезли на мачты, было видно, до чего они ослабели. У некоторых даже не хватало сил подняться. Бедняга Сендри Байерс поминутно подтягивал свой живот, а лицо Нанси никогда еще не имело такого безнадежного выражения, как когда он, по приказанию мальтийского кокни, полез на мачту.

Я должен мимоходом отметить случившееся на наших глазах чудо, которое привело нас в восторг. С помощью одного из патентованных шпилей люди поднимали брам-рею. Работа была трудная, и им приходилось круто. Сендри Байерс, грек Тони, Бомбини и Муллиган Джэкобс ворочали шпиль, Ларс Якобсен на своей сломанной ноге ковылял за ними. Нози Мерфи следил за работой.

Когда, выбившись из сил, они на минуту остановились, взгляд Мерфи случайно упал на Чарльза Дэвиса – единственного человека, который не работал с самого начала плавания и теперь не принимал участия в общей работе.

– Ну-ка, Дэвис, подсоби! – крикнул ему Мерфи.

Маргарэт тихонько засмеялась, с интересом ожидая, чем это кончится.

Морской законовед с изумлением взглянул на Мерфи и ответил:

– Мне кажется, это не мое дело.

Мерфи мигнул Сендри Байерсу, чтобы тот занял его место, выпрямился, подошел к Дэвису и спокойно сказал:

– А мне кажется, что твое.

И только. С минуту ни тот, ни другой не говорили. Дэвис, по-видимому, обдумывал вопрос с юридической точки зрения. Люди у шпиля стояли тяжело дыша и с любопытством смотрели на них – все, кроме Бомбини, который незаметно улизнул и теперь стоял возле Мерфи.

При создавшихся условиях решение, к которому пришел Чарльз Дэвис, было совершенно правильным, хотя и тут он не мог не поторговаться.

– Я буду следить за работой, – сказал он.

– Нет, ты будешь ковылять по кругу у одной из вымбовок[31 - Вымбовка – деревянный или металлический рычаг длиной в 1,5–2,5 м, служащий для вращения шпиля вручную.], – сказал Мерфи.

Морской законовед не сделал промаха. Он хорошо знал, что ему приходится выбирать между жизнью и смертью: он подошел к шпилю и занял место.

Пока шла работа и люди ходили гуськом по маленькому кругу, мы с Маргарэт бессовестно громко смеялись, испытывая большое удовлетворение. И все наши люди выстроились вдоль края кормы, чтобы взглянуть на интересное зрелище – на Чарльза Дэвиса за работой.

Должно быть, Нози Мерфи был тоже доволен, потому что, продолжая свое дело, он не спускал критического взгляда с Дэвиса.

– Побольше перцу, Дэвис! – вдруг грубо скомандовал он.

И Дэвис, вздрогнув, заметно приналег на работу.

Это было уж слишком для наших молодцов – и желтокожих и белых, – все они захлопали в ладоши, хохоча. Я ничего не мог с ними поделать. Ведь это был праздник, день нашего торжества, и наши верные слуги заслуживали награды в виде невинного развлечения. Поэтому я им спустил нарушение дисциплины и этикета юта, и мы с Маргарэт отошли подальше вглубь кормы.

У штурвала стоял один из наших гостей с Горна. Я велел ему держать курс на восток, на Вальпарайзо и послал буфетчика вниз за едой для мятежников.

– А когда нам выдадут следующую порцию, сэр? – спросил Нози Мерфи, когда буфетчик передал ему припасы.

– В полдень, – ответил я. – И пока вы и вся ваша братия будете вести себя прилично, вам будут давать еду три раза в день. Порядок ваших смен можете устанавливать по своему усмотрению. Но судовая работа должна быть сделана, и сделана хорошо. И как только вы начнете отлынивать от работы, выдача пищи прекратится. Я кончил. Можете теперь отправляться на бак.

– Еще одно слово, сэр, – сказал он поспешно. – Берту Райну совсем плохо. Он ничего не видит, сэр. Лицо у него страшно изуродовано, и как бы он не остался без глаз. И спать не может, все стонет.

Хлопотливый выдался день. Я выбрал из нашей аптечки все, какие там были, средства от ожогов и, узнав, что Мерфи умеет обращаться со шприцем для подкожного впрыскивания, дал ему шприц.

Потом я долго работал с секстантом и, кажется, правильно произвел наблюдения и определил положение солнца в полдень. Впрочем, определять широту сравнительно легко, долгота дается труднее. Я читаю, изучая это искусство.

Всю вторую половину дня легкий северный ветер гнал «Эльсинору» со скоростью пяти узлов в час. Теперь мы шли на восток, туда, где была земля, где были человеческие жилища, где были закон и порядок, какой всегда устанавливают люди, когда они организуются в группы. Как только мы придем в Вальпарайзо, где развевается государственный флаг, наши мятежники будут переданы в распоряжение береговых властей.

Еще одним из моих дел в этот день было организовать смены вахты таким образом, чтобы три заморских гостя были разлучены. Одного из них Маргарэт взяла в свою смену вместе с парусниками, с Томом Спинком и с Луи, который наполовину белой расы и вполне благонадежен, и ему сказано, чтобы во всякое время – и на палубе и внизу – он неотступно следил за этим мечтателем с топазовыми глазами.

В моей смене буфетчик, Буквит, Вада и двое мечтателей. К одному из них приставлен Вада, к другому – буфетчик. Мы не хотим рисковать. И днем и ночью, работают они или отдыхают, всегда есть бдительный надзор одного из наших верных людей.

* * *

Вчера вечером я сделал экзамен этим чужакам. Но прежде посоветовался с Маргарэт. Она уверена, и я с ней согласен, что наши мятежники хоть и пошли на уступки, но отнюдь не желают идти в Вальпарайзо и засесть там в тюрьму. Их план, по нашим соображениям, заключается в том, чтобы бежать с «Эльсиноры» на шлюпках, как только покажется земля. А если принять в расчет, что на баке есть отчаянные головы, которые ни перед чем не остановятся, то нет ничего невозможного в том, что они, перед тем как бежать, просверлят стальные стены судна и пустят его ко дну, ибо в морской практике это старый, известный прием, как и мятеж в открытом море.

И вот я решил испытать наших таинственных незнакомцев. Это было вчера в час ночи. Двоих из них я взял с собой на бак в набег на шлюпки, которые надо было сломать, а одного оставил с Маргарэт, стоявшей в то время на вахте, и приставил к нему буфетчика с его длинным секачом. Тем двоим, которые должны были сопровождать меня, я дал понять знаками, что при первом же намеке на измену с их стороны их товарищ будет убит. А буфетчик в свою очередь подтвердил мою угрозу таким выразительным жестом, в значении которого нельзя было ошибиться, и мы с Маргарэт вынесли такое впечатление, что он не задумается подкрепить эту угрозу действием.

С Маргарэт я оставил еще Буквита и Тома Спинка. Вада, оба парусника, Луи и два мечтателя с топазовыми глазами пошли со мной. Кроме боевого оружия мы взяли с собой топоры. Палубу мы прошли незамеченными, по трапу средней рубки поднялись на мостик и по мостику дошли до передней рубки. Здесь были подвешены первые шлюпки, над которыми нам предстояло работать. Но прежде чем приступить к работе, я позвал караульного, стоявшего на носу.

Это был Муллиган Джэкобс. Он перелез через обломки мостика, где все еще лежал упавший рей, и подошел ко мне бесстрашный, злой и неукротимый, как всегда.

– Джэкобс, – заговорил я шепотом, – ты постоишь здесь возле меня, пока мы покончим со шлюпками. Согласен?

– Уж не думаете ли вы, что я испугаюсь? – проворчал он, не понижая голоса. – Вы ломать шлюпки пришли? Что ж, валяйте! Какое мне дело! Я понимаю вашу игру. Понимаю и игру тех чертей, что дрыхнут в эту минуту под нами. Они хотят бежать на шлюпках, а вы хотите сломать шлюпки, чтобы не дать им бежать.

– Тише! – попытался я заставить замолчать его, но тщетно.

– Да чего вы боитесь? – продолжал он так же громко. – Они теперь набили животы и спят. У нас на ночных вахтах стои?т только один человек – караульный. Даже Райн, и тот спит. После нескольких уколов нашей иголкой он перестал стонать… Делайте ваше дело, ломайте! Мне все равно. Моя больная спина мне дороже голов того сброда, что спит там, внизу.

– Если вы так их не любите, почему же вы не присоединились к нам? – спросил я.

– Потому что вас я люблю еще меньше. Они такие, какими их сделали вы и ваши отцы. А кто такие вы и ваши отцы, черт вас возьми? – грабители человеческого труда. Да, их я не очень люблю, а вас и ваших отцов совсем не люблю. Я люблю только себя и свою несчастную спину – живое доказательство того, что нет никакого бога и что Броунинг – лжец.

– Право, переходите к нам, – сказал я, идя навстречу его настроению. – Вашей спине станет легче.

– А ну вас к черту! – огрызнулся он. – Делайте свое дело, ломайте шлюпки. Вы можете повесить некоторых из тех мерзавцев, а мне вы ничего не сделаете: про меня закон не писан. Я – калека, жертва тяжелых условий, былинка, закружившаяся в кипящем котле взаимной вражды людей с крепкими спинами и безмозглыми головами.