Цикличность

Проснулась она от того, что кто-то трясет её за руку. Спросонья, даже не понимая где находится, Хоуп испуганно дернулась и лихорадочно огляделась. Воспоминания хлынули потоком, пыль и твердая земля под задницей уверили её в том, что ей ничего из этого не приснилось. Улица была всё та же, одежда, воздух, солнце. Увидев, что кто-то накидал ей под ноги монеток, она мрачно усмехнулась.

– Что, уже вернулся? – сказала она человеку, который её разбудил. Это, конечно же, был Фокс, улыбающийся уже почти раздражающе. Хоуп на секунду привиделась фальшь в его улыбке, но она тут же исчезла, стоило девушке подумать об этом. «Этот человек просто не может улыбаться лживо», – подумала она.

– Ага. И я организовал нам ночлег, можешь начинать аплодировать, – Хоуп, вздернув одну бровь, пару раз хлопнула в ладоши, на что Фокс, кажется, оскорбился совсем нешуточно, – Ну, или не начинать. Идём. Нам нужно многое обсудить, но не здесь.

***

– Та-да! – Фокс открыл перед ней дверь, – Не впечатляет, но лучше, чем ничего.

Она вошла и осмотрелась. Комната была без окон, довольно маленькой. Болтающаяся на проводе лампочка не давала достаточно освещения, хотя освещать было почти нечего – две небольшие кровати с тумбочкой между ними, колченогую табуретку и дверь, которую девушка тут же открыла. За ней оказалась совсем крошечная ванная.

– Ну, пока здесь есть душ, меня всё устраивает. О чем ты хотел поговорить?

– О том, зачем мы здесь, – Фокс закрыл дверь и сел на табурет, – О том, что нам нужно делать.

Хоуп села на кровать и подобрала ноги под себя, сбросив пыльные кроссовки, и с нетерпением уставилась на него. На секунду в голове мелькнула какая-то постыдная мысль, что у неё наверняка сейчас воняют ноги. Её спутник, в противовес ей, казался аккуратным и свежим даже после того забега, который превратил девушку в какую-то помесь загнанной лошади и похмельного бездомного. Но все её опасения и смущение отошли на второй план, стоило Фоксу начать говорить.

– Я даже не знаю, с чего начать… Это прозвучит немного глупо, но, наверное, ты поймешь. Возможность путешествовать дается с определенной целью. Знаешь, все эти сказки про Добро и Зло, они ведь не просто сказки. Есть люди вроде меня, мы просто путешествуем туда-сюда, помогаем людям, веселимся, узнаем новое, как обычные путешественники, но между мирами. Но есть те, кто используют эту возможность во зло. Про них можно рассказывать часами, про всё то, что они сотворили с некоторыми мирами, но у нас не так мало времени. Они появились здесь, в этом мире, довольно давно, раньше, чем я предполагал до этого, и это не приведет ни к чему хорошему. Я рассчитывал, что у нас будет больше времени чтобы подготовится, чтобы ввести тебя в курс дела, но я ошибся. У нас его очень, очень мало, поэтому я рассказываю всё так сжато. Когда опасность будет устранена, тогда мы с тобой всё наверстаем, я обещаю тебе. Это для меня немного ново, обычно я путешествовал один, но… Я вижу в тебе силу, вижу желание что-то изменить, тягу к приключениям, к чему-то большему, чем ты сама. Ты напоминаешь мне меня, Хоуп. Я не мог просто взять и бросить тебя, дав тебе надежду. Ты жила не своей жизнью, не жила даже, а выживала, тот приземленный мирок и существование, о котором ты, наверное, не хочешь и вспоминать, мне было больно на них смотреть. Я понял, что ты рождена для большего, как только увидел тебя, – Фокс коснулся руки девушки, застывшей, но в то же время трепетавшей от волнения, – Теперь мы вместе, теперь ты – со мной, и мы будем путешествовать… Жду не дождусь, когда покажу тебе другие, ещё более захватывающие миры, попаду с тобой в какую-нибудь весёлую передрягу, – Фокс улыбнулся, – Мне столько нужно тебе рассказать, но время не ждет. Мы должны действовать быстро, иначе этот мир будет утрачен навсегда, и это ещё больше пошатнет существующий Баланс. Я сориентирую тебя по тому, что мы должны делать, на месте. Честно говоря, я всё ещё работаю над планом. У нас есть около четырех часов, и лучше потратить их на сон, чем на мою бесконечную болтовню. Тебе, наверное, даже не интересно… – Потупился он.

– Нет-нет, что ты. Мне кажется, я могу слушать тебя целую вечность, – улыбнулась Хоуп, – Расскажи больше, пожалуйста.

– Лучше поспи, ладно? – Фокс легко провел тыльной стороной ладони по её щеке, – Тебе завтра будет нужна ясная голова. Я вижу, как ты устала.

Хоуп смущенно кивнула, опустила голову на подушку, и взглянула Фоксу в глаза перед тем как снова, как на улице, провалиться в тяжелый сон без сновидений. «Черные, как ночь. Так красиво», – подумал она.

Через некоторое время девушка проснулась сама. Из-за отсутствия окна в комнате было тяжело понять, сколько сейчас времени, утро или ночь, сколько она проспала. Хоуп сонно огляделась. Фокс сидел спиной к ней на полу, прислонившись к нетронутой кровати и закинув ноги на опрокинутую табуретку.

– Ты совсем не спал, – сказала она, поднимаясь.

– Это ерунда, – он обернулся, – Ты выспалась?

– Достаточно. Сколько у нас времени? Я не проспала?

– Я бы разбудил, – улыбнулся Фокс, – У тебя есть ещё полчаса, если хочешь что-нибудь сделать.

– Как насчет того, чтобы поговорить?

– Я немного занят, – Фокс поднял руку со странным устройством, над которым он работал.

– О, ладно, – Хоуп встала и толкнула дверь в ванную. Одежду стирать, конечно, поздно, но смыть с себя пыль, грязь, пот, мусор… «Фу, это что, слюни динозавра?» – подумала она, осматривая в маленькое карманное зеркальце фронт работ.

Когда она вышла из ванной, заметно менее потрепанная и трясущая мокрыми волосами, Фокс стоял у выхода и держал невесть откуда взявшиеся сумки.

– Я думаю, нам пора, – сказал он.

***

Была поздняя ночь, или очень раннее утро. Небо из черного только становилось тёмно-тёмно синим, воздух был настолько холодным, что перехватывало дыхание. Луны не было, возможно, просто новолуние, а возможно, у этого мир просто не было лун. Они шли довольно долго, и уже явно покинули город, в котором находились, и теперь молчаливо шагали по тропе в лесу. Фокс был непривычно мрачным и сосредоточенным, и Хоуп боялась его отвлечь, поэтому просто бросала на него краткие неуверенные взгляды. Он вдруг остановился.

– Пришли, – сказал он, вновь улыбаясь. Он сошел с тропы, сел на колени и поднял один из кустов, у которого не оказалось корней. Девушка подошла ближе, опустилась рядом и увидела скрывавшийся за лже-кустом прямоугольный люк.

– Что это? Как ты вообще узнал про это место?

– Это запасной выход, который сегодня будет запасным входом. Белочки рассказали, – хихикнул Фокс, но вдруг посерьезнел, взял Хоуп за плечи и посмотрел ей в глаза, – Слушай меня очень внимательно. Это важно. Когда мы спустимся, ничего не говори, не издавай никаких звуков, и делай всё, как я скажу. Нам нужно действовать быстро. Сейчас просто иди за мной, когда мы доберемся до хранилища, я скажу, что делать дальше. Ещё раз скажу – давай без самодеятельности. Ты спускаешься первой.

Он открыл перед ней люк. Хоуп переполняло чувство ответственности, и она, решительно вдохнув, повернулась и начала спускаться по вертикальной лестнице, стараясь сильно не топать по перекладинам. Внизу оказалось очень темно, и ей стало не по себе, пока она дожидалась Фокса. Тот протянул ей фонарик и прошептал: «Страшно?». Хоуп отрицательно помотала головой и включила фонарик. Фокс осторожно пошел по коридору, который постепенно сменился другим, третьим, четвертым. Какие-то из них были освещены, какие-то – такими же тёмными. Местами встречались тяжёлые железные двери с крупными замками, но Фокс игнорировал их наличие и шагал дальше, пока они не оказались в огромном зале, где стояли какие-то огромные сооружения, накрытые тканью. «Почти на месте», – прошептал он, и подошел к одной из дверей по периметру зала. Дверь была с большим круглым вентилем, Фокс попытался повернуть его, чертыхнулся, достал из кармана кожаные перчатки, надел их и, поездив руками по вентилю, наверное, находя удобное положение, с усилием открыл дверь. Хоуп подметила, что он не снял перчатки, но не придала этому значения. Наверное, это на случай, если будут ещё двери. Они вошли в комнату, от пола до потолка полную ячеек с подсвеченными синим светом табличками. На каждой из них был кодовый замок. Фокс задумчиво обошел комнату по периметру, читая некоторые таблички, пока Хоуп стояла у входа и, памятуя о его указаниях, боролась с желанием что-нибудь спросить. Наконец, он остановился, придирчиво оглядел одну из ячеек и поманил девушку жестом.

– Мне нельзя ни к чему здесь прикасаться, я уже путал их планы не раз и их система безопасности знает и убьет меня за пару секунд. Но ты – не я, тебя она не тронет. Медленно вращай одно колесико, пока я не скажу остановиться, и переходи к другому. Всё просто.

Хоуп протянула руки к замку. Всего значений, которые нужно было выставить, было шесть, и она быстро, под руководством Фокса, закончила. На удивление, замок не открылся, хотя щелкнул, сигнализируя о правильности комбинации. Фокс указал рукой на одну из плиток в полу:

– Осторожно нажми на каждый угол. Неважно, в каком порядке.

Девушка опустилась на колени и легко коснулась пальцами плитки в нужных местах. Пол был на удивление тёплый. Плитка зашевелилась и беззвучно поднялась вверх вместе со стеклянным контейнером на металлической полке.

– Хорошо. Теперь возьми коробку, помести на крышку вот это и нажми на кнопку, – Фокс протянул ей маленькое, с ладонь, устройство. Хоуп взяла контейнер, внутри которого был ещё один, и сделала, как он велел. Коробка послушно открылась.

– Что теперь? – от долго молчания её голос звучал как-то странно.

– Достань эту штуку и дай мне. Хоуп, ты молодец. Ты словно всю жизнь этим занималась, – улыбнулся Фокс и протянул руку. Она с такой же улыбкой отдала ему черный куб и он сунул его в карман.

– Теперь идём, – сказал он, – Грандиозный срыв их ужасающего плана почти окончен.

Они вышли из комнаты обратно в большой зал и Фокс, сказав девушке подождать, подошел к другой, большей двери и вытащил какое-то устройство, прикрепил его к проёму, что-то нажал, набрал, переставил, прошел туда-сюда через дверь. Хоуп недоуменно наблюдала за ним, гадая, что же он делает, пока тот не вернулся.

– Время уходить, – сказал Фокс с широкой улыбкой, – Всё готово.

Они шли уже знакомым путем обратно, и он первым поднимался по лестнице, вновь оставив девушку в довольно жутком коридоре. Когда она поднялась, Фокс сидел на корточках и застегивал одну из сумок. Он закрыл за ней люк и они вернулись на тропу, но на этот раз Фокс выглядел не таким нервным и обеспокоенным, однако, это продлилось недолго. Буквально через минуту он дернулся, словно услышав что-то, и схватил Хоуп за руку.

– Они заметили, что кто-то был там. Они уже преследуют нас, – внутренности девушки сжались от страха, и она едва не выронила сумку, которую протянул ей Фокс, – Возьми это и беги вперед по тропе вот туда, когда увидишь раздвоенное дерево, обойди его, за ним будет ещё один люк. Спустись туда, закрыв его за собой, и беги прямо по коридору, никуда не сворачивая и не оглядываясь, я обо всём позабочусь и найду тебя там. Ничего не бойся и верь в меня, – он ободряюще подмигнул ей, – А теперь давай, беги!

Фокс улыбнулся напоследок и скрылся в кустах. Хоуп, сжимая ручки сумки, рванула по тропинке, задыхаясь, но, к счастью, нужное дерево было недалеко. Она трясущимися руками открыла люк и почти рухнула с лестницы, потянув крышку за собой. Она спускалась, дрожа от страха, и побежала по коридору, освещенному тусклыми мигающими красными лампами, думая лишь о том, что сказал ей Фокс. Он обо всём позаботится, он найдет её, всё будет хорошо, нужно верить ему, нужно верить в него… И вдруг, не веря собственным глазам, она уперлась в тупик. Перед ней была стена, и повернуть было некуда. Хоуп обернулась и прижалась к ней спиной, повторяя, как мантру, что Фокс придет за ней. Ей было страшно, но она всё же доверяла ему. Послышались шаги, и девушка точно поняла – это он. Но она ошиблась.

К ней подбежали люди, человек пять или шесть, в серой одежде, похожей на военную форму, и кто-то оглушил её решительным ударом. Последнее, что она услышала перед падением, было то, что кто-то сказал: «Нарушитель обезврежен», и свой собственный надрывный крик. Она звала Фокса, но он, конечно, не пришел.

Часть первая

Желтый дом

Хоуп лежала на кровати, пряча озябшие ноги под одеялом в грубом белом пододеяльнике с печатью из прачечной. В комнате, кроме неудобной, прикрученной к полу металлической кровати, стояла покосившаяся тумбочка с облупляющейся краской, предназначенная для личных вещей, которых у девушки не было, поэтому на тумбочке лежало полотенце всё с тем же клеймом, завернутая в него зубная щетка, букварь, принесенный сочувствующей медсестрой, стояла железная кружка с торчащей из неё ложкой. Тарелка из этого унылого комплекта стояла на стуле, который завершал список мебели в палате. Голые стены были покрыты противной сыпучей известкой. Окон не было, тусклая лампочка была вмонтирована в потолок.

Часть медперсонала, что позлее и погрубее, называла Хоуп принцессой, а её палату – хоромами. Она была единственной, кто не лежал в общих комнатах, более того, специально для неё из одной палаты убрали все кровати, кроме одной. Не роскошь, конечно, а изоляция. Никто из персонала, кроме главного врача, не знал, кто она и почему она здесь, приказы поступали сверху, сговорчивые получали прибавку, несговорчивые почему-то очень быстро решали уволиться по собственному желанию.

Из-за отсутствия окон, было тяжело вести счет времени, но через неделю после прибытия девушка додумалась каждый раз, когда объявляли вроде бы вечерний отбой, забираться под кровать и старательно выводить на мягкой, вечно сырой штукатурке зарубки ногтем. Их было уже почти сто, когда она считала в последний раз. Спустя столько времени, всем уже стало на неё плевать. Её перестали запирать в палате, перестали будить среди ночи люди в штатском с лицами военных, перестали допрашивать, перестали давать ей таблетки по десятке штук в день, перестали коситься на неё, перестали перешептываться за спиной. Синяки от наручников прошли, свежие шрамы на боках и бёдрах надежно скрывала синяя пижама. Хоуп смешалась с больными, и порой ей казалось, что вся её жизнь до этого была ненастоящей, а, как и говорят врачи, просто защитной выдумкой сознания.

Её допрашивали. Много, разными способами. С ней разговаривали мягким голосом женщины с добрыми лицами, на неё кричали высокие крупные мужчины, пахнущие табаком, рядом с ней задумчиво играли ножичками хрупкие застенчивые очкарики, ей предлагали сделки, её оставляли в пустых комнатах без мебели, света и даже одежды. Однажды её выволокли на улицу и просто привязали за ногу к колышку. Был приятный ясный день, похоже на раннюю осень, она с наслаждением грелась на солнце, лежала на тёплой земле, подставляла лицо прохладному ветру. Ей казалось, что это очередной метод пряника, но, как оказалось, это была одна из самых страшных местных пыток. Так и раскрылась правда об отсутствии окон – солнечный свет был губителен для людей в этом мире, он истощал и мучал их, подрывал здоровье. Было ли дело в биологии людей или в самом свете, Хоуп не знала. Но после этого случая её перевели из тюремной камеры сначала просто в закрытую больничную палату, потом – в палату психлечебницы.

Сначала, первые пару дней после задержания, Хоуп рычала, огрызалась, дралась, как загнанное в угол животное, и ни слова не проронила про Фокса. Тогда она ещё верила – он придет, вот-вот, ещё немного и он её вытащит. Потом её пытали, били, угрожали ей, и от былой бравады не осталось и следа. Она была, всё же, обычным человеком. Хоуп была готова сознаться в чем угодно, лишь бы это прекратилось, она рассказала им всё, вплоть до кофе и побега через окно, и военные сменились врачами, а она наконец получила немного желанного покоя. Покинуть лечебницу ей было нельзя, врачи сказали, что она бредит, и все её воспоминания – ложь. Хоуп, наученная не протестовать, да уже и сама сомневающаяся в реальности происходящего, смиренно покивала головой. Ей назначили лекарства, и попытались сдать обратно государству, но тут вновь словно из ниоткуда выросли военные в серых мундирах и с одинаковыми лицами, и безапелляционно потребовали с врачей вытащить настоящие воспоминания Хоуп. И она осталась, по сути, просто жить в лечебнице без возможности хоть когда-нибудь выйти. Главный врач, уронив голову на руки после ухода военных, издал жалобный вопль в пространство и честно сказал девушке, что вернуть её воспоминания нельзя, что ему всё безумно надоело и он не знает, что с этим делать, наорал на неё и выставил из кабинета, отпивая виски прямо из бутылки. Примерно тогда, как это было не иронично, у Хоуп умерла последняя надежда.