Легенды Умирающей Земли

– А во-вторых?

– Во-вторых, на кораблях ночью зажигают фонари. Так поступают все осторожные моряки.

– На борту «Галанте» не должны гореть никакие фонари, если я не отдам особое распоряжение.

– Как тебе будет угодно.

Кугель постучал пальцем по эскалабре:

– Держите нынешний курс в течение часа, после чего снова поверните на юг.

– Глупость! Трагическое безумие!

Кугель спустился на среднюю палубу и стоял, облокотившись на поручень, пока тихий перезвон серебряных колокольчиков не оповестил его о том, что подали ужин: стол с белой скатертью накрыли в кормовой каюте.

Блюда вполне соответствовали ожиданиям Кугеля, о чем он сообщил Табазинте, на чью долю сегодня выпали обязанности «ночной стюардессы».

– В подливку к рыбе, пожалуй, положили слишком много укропа, – заметил он, – а десертное вино, «Бледное Монтрачио», следовало бы выдерживать в погребе еще не меньше года. Тем не менее, в общем и целом, я не нахожу, к чему придраться, о чем ты можешь сообщить тем, кто работал в кухне.

– Сейчас? – скромно спросила Табазинта.

– Нет, не обязательно, – ответил Кугель. – Это можно сделать и завтра.

– Завтра так завтра – торопиться некуда.

– Вот именно. Сейчас нам нужно обсудить другие вещи. Но прежде всего… – Кугель выглянул в обращенный к корме иллюминатор. – Я этого ожидал! Подлая карга снова зажгла фонарь на юте! Никак не могу понять – что она задумала? Какой смысл разжигать яркий огонь на корме? Мы же не плывем кормой вперед!

– Наверное, она хочет предупредить другое судно, чтобы оно не столкнулось с нами в темноте. В последнее время они следовали за нами по пятам.

– Вероятность столкновения очень мала. Я не хочу привлекать внимание; наоборот, я хочу, чтобы нас не замечали.

– Все идет хорошо, Кугель. Тебе незачем беспокоиться, – Табазинта подошла и положила руки ему на плечи. – Тебе нравится моя прическа? Я опрыскала волосы особыми духами, они называются «Танженс» – в честь сказочной красавицы.

– Согласен, твои волосы обворожительно ароматны – замечательные духи! Но мне нужно подняться на ют и сделать выговор твоей матери.

Гримасничая и улыбаясь, Табазинта пыталась удержать его:

– Ах, Кугель! Как я могу доверять твоим комплиментам, если ты бежишь от меня впопыхах при первой возможности? Останься – и мы увидим, как ты меня ценишь! Пусть несчастная старуха стоит у штурвала.

Кугель уклонился от объятий.

– Сдерживай любвеобильность до поры до времени, роскошная куколка! Я скоро вернусь и отдам должное твоим прелестям – вот увидишь!

Кугель выбежал из каюты и поднялся на квартердек. Его опасения оправдались: фонарь ослепительно пылал. Не остановившись, чтобы выругать мадам Сольдинк, он не только потушил фонарь, но вынул из него оправу из ступенчатых линз, контактные язычки и сердечник из люминекса и выбросил эти компоненты в море.

Только после этого Кугель обратился к мадам Сольдинк:

– Мое долготерпение истощилось. Если на борту этого судна зажгутся еще какие-нибудь огни, вам придется иметь дело с очень неприятными последствиями.

Мадам Сольдинк высокомерно промолчала. Проверив напоследок показания эскалабры, Кугель вернулся к себе в каюту. Выпив еще несколько бокалов вина и проведя несколько часов в развлечениях с Табазинтой, он крепко заснул – и этой ночью больше не возвращался на квартердек.

Разбуженный лучами утреннего Солнца, Кугель сел в постели, часто моргая, – и снова его охватило странное ощущение какой-то неправильности в окружающей обстановке, часто беспокоившее его в последнее время. Он поднялся на квартердек, где у штурвала стояла Салассера. Кугель взглянул на эскалабру: коготь указывал прямо на юг.

Вернувшись на среднюю палубу, Кугель осмотрел червей; те лениво пошлепывали по воде прихвостнями, не слишком возбужденные половинными порциями приманки. Судя по всему, черви были здоровы, хотя казались слегка утомленными, а на спине левобортной твари появились первые признаки тимпа.

«Сегодня девушкам придется вымокнуть на спонсонах», – подумал Кугель. Впрочем, отработавшую смену «ночную стюардессу» можно было освободить от обслуживания червей.

Прошли еще два дня; Кугель проводил время в счастливой праздности, жадно наслаждаясь свежим морским воздухом, превосходной кухней и щедрой благосклонностью «ночных стюардесс». Единственным источником тревоги оставалось навязчивое, необъяснимое ощущение какого-то нарушения во времени и пространстве – хотя теперь он решил игнорировать наваждение так, как если бы его преследовали приступы дежавю.

Тем утром, когда Табазинта подала ему завтрак на квартердеке, Кугелю пришлось прервать приятную дегустацию блюд – он заметил неподалеку рыбацкое суденышко. Дальше, на юго-западе, виднелись смутные очертания острова, показавшиеся Кугелю настолько знакомыми, что он застыл в полном замешательстве. Опять дежавю?

Взявшись за штурвал, Кугель заставил «Галанте» приблизиться к рыбацкой лодке – с нее забрасывали сети один пожилой человек и два подростка. Проплывая рядом, Кугель перегнулся через поручень и громко обратился к рыбакам:

– Эй, на палубе! Что это за остров – там, вдали?

Рыбак взглянул на Кугеля так, словно сомневался в его умственных способностях.

– Лаусикая – как вам должно быть известно. Они там все чокнутые – на вашем месте я бы держался от них подальше.

Лаусикая? У Кугеля отвисла челюсть. Как это может быть? Неужели он стал жертвой магического сглаза?

Недоумевая, Кугель подошел к эскалабре: судя по ее показаниям, «Галанте» шла правильным курсом. Невероятно! Он отплыл из Помподуроса на юг, а теперь возвращался с севера! Теперь ему следовало срочно изменить курс – иначе он потерпит крушение у берегов того острова, откуда сбежал!

Кугель повернул судно на восток, и тень Лаусикаи пропала за горизонтом. После этого он снова направил судно на юг.

Стоявшая рядом мадам Сольдинк с отвращением поджала губы:

– Снова на юг? Разве я не предупреждала о подстерегающих там опасностях?

– Держите курс на юг! Не отклоняясь ни на йоту ни на восток, ни на запад! Мы плывем на юг, ясно? Север должен оставаться за кормой, а прямо по курсу должен быть юг!

– Безумие! – пробормотала мадам Сольдинк.

– Безумие? Для вас – может быть. Но не для меня, я в своем уме! Нельзя не признать, что во время нашего плавания у меня возникали странные ощущения. В частности, я никак не могу объяснить тот факт, что мы снова приблизились к Лаусикае, причем с севера. Возникает впечатление, что все это время мы плыли по кругу!

– Волшебник Юкоуну сглазил «Галанте», чтобы его чешуйки остались в сохранности. Таково самое разумное объяснение происходящему – и еще одна основательная причина для того, чтобы направиться в Порт-Пердусс.

– Об этом не может быть и речи! – отрезал Кугель. – Я спущусь в каюту и подумаю. Сообщайте мне о любых необычных обстоятельствах.

– Поднимается ветер, – заметила мадам Сольдинк. – Возможно, начнется буря.

Кугель подошел к поручню: действительно, на северо-западе глянцевую черную поверхность моря возмутили хвосты грозового ливня.

– Ветер поможет червям передохнуть, – заключил Кугель. – Не могу себе представить, почему они так обленились! Дрофо утверждал бы, что они слишком долго и тяжело работали, но я-то знаю, что это не так!

Поспешив на среднюю палубу, Кугель отдал гитовы, спустил голубой шелковый парус и подтянул шкотовые углы. Парус надулся бризом – за бортом послышалось журчание струй.

Поставив удобное кресло так, чтобы можно было сидеть, положив ноги на бортовой поручень, Кугель устроился в нем с бутылью «Янтарной Розпаньолы» под рукой и принялся наблюдать за тем, как Меадре и Табазинта обрабатывают жабры внутреннего левобортного червя, у которого наблюдались первичные признаки коросты.