Поместья Корифона

«Мне не терпится вернуться домой!»

«Вернуться – в унылые, дикие просторы? Они вас не подавляют?»

«Конечно, нет! Какая чепуха! Кто вам заморочил голову? Алуан великолепен! Небо раскинулось так широко, горизонты так далеки, что горы, долины, леса и озера теряются в перспективах! Все купается в море воздуха и света – это не поддается определению. Могу только сказать, что в Уайе что-то творится с душой. Последние пять лет мне страшно не хватало Рассветного поместья».

«Любопытно. В вашем описании Алуан совсем не таков, каким его привыкли представлять себе здесь».

«О, там очень красиво, но легкой жизни там нет. Ульдры говорят, что Уайя не прощает слабых. Трудностей и опасностей у нас больше, чем радостей и развлечений. Если бы вам привелось видеть, как дикие эрджины уничтожают скот, вы, может быть, не становились бы на их сторону с такой уверенностью».

«Ну вот! Вы меня совершенно не понимаете! Я не сторонник эрджинов. Я противник рабства, а эрджинов поработили».

«Диких эрджинов никто не порабощал! Лучше было бы, если б этим действительно кто-нибудь занялся».

Эльво Глиссам безразлично пожал плечами: «Никогда не видел дикого эрджина и, скорее всего, у меня не будет такой возможности. В Сцинтарре они практически вымерли».

«Приезжайте в Рассветную усадьбу – насмотритесь на диких эрджинов в свое удовольствие».

В голосе Глиссама появилась тоскливая нотка: «Я принял бы приглашение, если бы знал наверняка, что вы не шутите».

Шайна колебалась только мгновение, хотя первоначально ее предложение было скорее фигуральным оборотом речи, нежели фактическим приглашением: «Я не шучу».

«А что подумает Кельсе? А ваш отец?»

«Почему бы они возражали? В Рассветной усадьбе всегда рады принимать гостей».

Эльво Глиссам задумался: «Когда вы отправляетесь?»

«Рано утром. Полетим с Джердом Джемазом в Галигонг, на окраине Вольных земель. Там нас встретит отец. А к завтрашнему вечеру мы уже будем в Рассветной усадьбе».

«Ваш брат может подумать, что я навязываюсь».

«Ни в коем случае! Почему бы он так подумал?»

«Ну хорошо. Буду очень рад к вам присоединиться. Честно говоря, меня перспектива такого путешествия волнует необычайно, – Эльво Глиссам, перед этим облокотившийся на балюстраду, решительно выпрямился. – В таком случае мне придется покинуть вечеринку, чтобы собраться в путь и отложить несколько дел. А завтра утром мы встретимся в вестибюле вашего отеля».

Шайна протянула ему руку: «Тогда до завтра».

Глиссам поклонился и поцеловал ее пальцы: «До завтра». Он повернулся и ушел. Шайна смотрела ему вслед с невольной полуулыбкой на лице, чувствуя, как к горлу поднимается теплая, щемящая волна.

Шайна вернулась в виллу Мирасоль и бродила из комнаты в комнату, пока не оказалась в полутемном помещении, которое Вальтрина нарекла «качембой» и обставила так, как по ее мнению должно было выглядеть пещерное святилище кочевников. Здесь Шайна нашла Кельсе и Джерда Джемаза, обсуждавших подлинность древних фетишей тетки Вальтрины.

Кельсе нашел кощунственную маску[11 - Кощунственная маска: шаман-ульдра надевает маску из обожженной глины, напоминающую внешность человека, вызвавшего недовольство соплеменников шамана, наряжается, по возможности, в краденую или выброшенную одежду негодяя и украшает волосы султаном-соцветием касты супостата, после чего посещает тайное святилище – качембу – неприятельского племени и кощунствует, то есть всячески оскверняет фетиши демонов-хранителей врагов, ожидая, что гнев оскорбленных божеств обрушится не на него, а на того, под чьей личиной он проник в качембу.] и поднял ее к лицу: «Попахивает дымком габбхута, а отверстия ноздрей кто-то чем-то смазывал… кажется, дильфом».

Шайна усмехнулась: «Хотела бы я знать, сколько масок походят на вас двоих, и в каких качембах их прячут?»

«Не сомневаюсь, что и меня, и Кельсе почтили несколькими изображениями, – отозвался Джемаз. – Суанисетские фаззы не столь дружелюбны, как ваши ао. В прошлом году я заглянул в качембу у Канильской заводи. И что вы думаете? Там соорудили целый макет нашей цитадели».

«А маски там были?»

«Всего две: моя и моего отца. Причем на маску отца надели красный колпак – дело сделано».

Через три года после прибытия на Танквиль Шайна получила от брата извещение о внезапной кончине Пало Джемаза, отца Джерда, сбитого в полете неизвестным ульдрой.

«В данном случае демон-хранитель воспользовался спираньей», – заметил Кельсе.

Джемаз коротко кивнул: «Раз или два в неделю я вылетаю на своем „Дэйси“ поохотиться. До сих пор мне не везло».

Шайна решила сменить тему разговора: «Кельсе, я пригласила Эльво Глиссама в Рассветную усадьбу».

«Глиссама? Защитника прав эрджинов?»

«Да. Он никогда не видел диких эрджинов. Я пообещала, что у нас он сможет на них полюбоваться. Ты не возражаешь?»

«Почему бы я возражал? Судя по всему, он порядочный человек».

Все трое вернулись в главный приемный зал. Шайна сразу заметила среди гостей высокого молодого ульдру в строгой мантии алуанского вождя. Его облачение, однако, было сплошь серым, тогда как вожди кочевников по традиции носили темно-красные, пунцовые или розовые одеяния. Статный ульдра отличался внушительной, даже привлекательной наружностью, кожа его отливала синевой моря, выбеленные волосы сверкали, как лед. Шайна замерла от изумления, похожего на испуг. Широко раскрыв глаза, она повернулась к брату: «Что он здесь делает?»

«Перед тобой Серый Принц! – язвительно провозгласил Кельсе. – Его принимают в лучших домах Оланжа».

«Но как… почему…»

«Каким-то образом его убедили взять на себя роль спасителя синей расы».

Джерд Джемаз иронически хрюкнул. Шайна внезапно вспыхнула, разозлившись не на шутку – и на Джемаза, прирожденного хама и невежду, и на Кельсе, не уступавшего отцу ворчливостью и упрямством… Она взяла себя в руки. В конце концов, Кельсе потерял ногу и руку. По сравнению с его утратой ее огорчения были мелочными, несущественными… Серый Принц, обводивший взором лица присутствующих, увидел Шайну. Чуть наклонившись, он присмотрелся, выпрямился с радостным удивлением, быстрыми шагами направился к Шайне и встал прямо перед ней.

Кельсе обронил скучающим тоном: «Привет, Кексик».

Вскинув голову, как породистый конь, Серый Принц расхохотался: «Кексика больше нет! Приходится беспокоиться о престиже, – легкий акцент, свойственный всем ульдрам, придавал его речи дополнительную живость и настойчивость. – Для друзей детства я – Джорджол, а если вы настаиваете на формальностях, то – принц Джорджол».

«Вряд ли мы станем настаивать на формальностях, – съязвил Кельсе. – Ты, наверное, не забыл Джерда Джемаза из Суанисета?»

«Прекрасно его помню, – Джорджол поклонился и поцеловал Шайне руку. – Если вам так приспичило, зовите меня Кексиком, хотя…» Джорджол обвел глазами приемный зал, скользнув взглядом по лицам Кельсе и Джерда так, как если бы они были частью безличной толпы: «Предпочел бы, чтобы здесь об этом прозвище не знали. Шайна, где ты пропадала? Прошло пять лет!»

«Пять долгих лет».

«Бесконечность! С тех пор все изменилось».

«В твоем случае – явно в лучшую сторону. Насколько я понимаю, в Оланже только и говорят, что о тебе. Хотя я до сих пор не понимала, что Серый Принц – это ты!»

«Да, я преодолел много преград, и собираюсь преодолеть еще по меньшей мере столько же. Даже если это создает определенные неудобства для моих старых друзей», – теперь взгляд Джорджола задержался, наконец, на лицах Кельсе и Джерда. Но он тут же вернулся к Шайне: «Что ты теперь будешь делать?»

«Завтра возвращаюсь в Рассветное поместье. Отец встретит нас в Галигонге, оттуда мы полетим домой».

«Значит, решила стать крепостницей?»

«Крепостницей? Это еще что такое?»

Кельсе произнес тоном старика, уставшего от детских шалостей: «Всякого, кто не подлизывается к раскрепостителям, тут же обзывают крепостником».