Американская грязь

– Ты бы разорился на одних только книгах.

– Dios m?o[16 - Боже мой (исп.).], Лидия, ты права! Из меня бы получился никудышный бедняк.

– Ужасный, – согласилась она и, немного помолчав, добавила: – Но если ты и правда несчастлив, еще ведь не поздно, правда? Ты ведь еще молодой.

– Мне пятьдесят один год!

Даже меньше, чем она думала.

– Да ты, считай, ребенок. Да и вообще, из-за чего ты так грустишь?

Хавьер опустил глаза на прилавок, и Лидия с удивлением увидела на его лице гримасу искреннего страдания. Склонившись к нему поближе, она негромко сказала:

– Ты можешь изменить свою жизнь, Хавьер. Точно можешь. Ты такой талантливый, такой способный человек. Что тебе мешает?

– Да ну. – Хавьер покачал головой и снова надел очки. Его лицо вновь приобретало привычные очертания. – Теперь это просто романтические мечты. Все кончено. Я сделал выбор давным-давно. И оказался, где оказался.

– Но ведь получилось не так уж и плохо? – спросила Лидия, покрепче сжав его руку. Так она могла бы говорить с Лукой, пытаясь настроить сына на более оптимистичный лад.

Хавьер медленно моргнул и слегка склонил голову набок. Этот жест было трудно истолковать.

– Сойдет и так, – ответил он наконец.

Тогда Лидия распрямилась и, глотнув из чашки почти остывший кофе, заметила:

– В результате теперь у тебя есть Марта.

– Да, Марта. – Глаза Хавьера заискрились. – И ты.

В следующий раз он пришел к ней с коробкой печенья кончас и уселся на свое обычное место. Лидия ходила между полками, помогая покупателям выбирать книги. Хавьер тем временем открыл свою коробку и выложил на салфетки два печенья в форме ракушек. Когда покупатели подходили на кассу, чтобы расплатиться, он здоровался с ними так, словно и сам работал в магазине. А потом предлагал им угоститься. Когда они с Лидией наконец остались вдвоем, Хавьер выудил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и положил его на прилавок.

– Что это такое? – спросила Лидия.

Тревожно сглотнув, ее друг ответил:

– Мои стихи.

Глаза Лидии широко распахнулись от восторга.

– Я никому раньше их не показывал. Только Марте. Она изучает в школе поэзию. А еще французский и математику. Она, конечно, намного умнее своего старого папаши.

– Ах, Хавьер.

Мужчина беспокойно теребил краешек блокнота.

– Я всю жизнь пишу стихи. С самого детства. Я подумал, может, ты захочешь их послушать.

Лидия придвинула табурет поближе и опустила подбородок на переплетенные руки. Между ней и Хавьером на промасленной салфетке лежало печенье. Он открыл блокнот и принялся листать потрепанные страницы. Хавьер переворачивал их медленно и осторожно, пока наконец не добрался до нужного места. Затем он прокашлялся и стал читать.

До чего же скверными оказались его стихи! Мрачные и в то же время совершенно пустые, такие ужасные, что Лидия еще сильнее полюбила своего друга – за то, что он доверился ей и предстал перед ней таким беззащитным. Закончив, Хавьер выжидательно посмотрел на Лидию. Его лицо исказила тревога. Но она искренне сказала с сияющим, теплым взглядом:

– Прекрасно. Очень красиво.

Их дружба крепла и развивалась на удивление стремительно. Вскоре заигрывания почти полностью сошли на нет, а вместо них возникло чувство близости, которое Лидия прежде испытывала только в кругу семьи. Связь с Хавьером была чисто платонической, но привносила в ее жизнь новые краски.

Благодаря ему Лидия поняла, что в возрасте степенного материнства жизнь по-прежнему может быть увлекательной, что всегда есть шанс встретиться с чем-то, с кем-то новым. В день ее рождения – хотя, как Лидии помнилось, она не сообщала ему эту дату – Хавьер вручил ей серебристый сверток размером с книгу. На ленточке было написано: «Jacques Genin».

– Это тебе от главного шоколатье Парижа, – объяснил он.

Поколебавшись, хотя и не очень убедительно, Лидия приняла подарок (шоколад она обожала). По чистой случайности она съела эти крошечные шедевры все до последнего прежде, чем за ней явились Себастьян и Лука, чтобы отвести ее на праздничный ужин.

Из-за участившихся стычек между картелями семья Лидии – как в общем-то и большинство семей Акапулько – почти перестала ходить по ресторанам. Установленный порядок нарушила молодая группировка «Лос-Хардинерос». Поначалу это название не вызывало среди населения должного страха, впрочем, эта проблема быстро была решена. Очень скоро жители города узнали, что эти «Садовники» редко используют огнестрельное оружие, давая волю своей фантазии. Им импонировали более уютные орудия: лопаты, топоры, серпы, крюки и мачете. Простейшие инструменты ручного труда. С их помощью «Лос-Хардинерос» могли перевернуть землю; с их помощью они выкорчевывали и погребали своих соперников. Кое-кому из свергнутых правителей удавалось выжить; некоторые присоединялись к рядам захватчиков, но большинство бежали прочь. В результате кровопролитие почти прекратилось, и победитель набросил на плечи города покров тревожной тишины. На протяжении четырех месяцев на улицах Акапулько было относительно спокойно, и жители стали осторожно выходить на улицы, в рестораны и магазины. Они горели желанием восстановить разрушенную экономику. Они мечтали выпивать в барах. И поэтому Лидия с семьей отправилась в ресторан, выбранный скорее из-за соображений безопасности, а не качества обслуживания, в самом приличном районе, где деньги туристов накладывали на бандитов определенные ограничения. Там, в окружении сияющих лиц своих родных, она задула свечи на торте в свой тридцать второй день рождения.

Чуть позже тем же вечером, когда Лука отправился спать, а Себастьян открыл бутылку вина, они снова завели разговор о текущем положении дел в Акапулько. Лидия стояла за кухонной стойкой, отставив чуть в сторону винный бокал.

– Здорово, что мы сегодня выбрались, – сказала она.

– Словно снова все в порядке, правда? – Себастьян сидел на диване, закинув скрещенные ноги на журнальный столик.

– На улице было много людей.

В тот вечер они впервые за год побывали в ресторане вместе с Лукой.

– Теперь осталось только вернуть туристов, – сказал Себастьян.

Лидия тяжело вздохнула. Для Акапулько туристы всегда были главным источником жизненной силы, но почти всех их отпугнули бандитские разборки. Она не знала, как долго продержится ее магазин, если в скором времени они не вернутся. Хотелось верить, что недавнее затишье предвещает смену курса.

– Как думаешь, все действительно налаживается?

Себастьяну было известно о картелях буквально все – что одновременно и восхищало, и расстраивало Лидию. Ее муж знал множество подробностей. Большинство людей были как Лидия: они не хотели знать. Они пытались отгородиться от жуткой реальности наркомира, потому что не смогли бы жить с этим знанием. Напротив, Себастьян жадно поглощал информацию. Он часто говорил: свободная пресса – последняя линия обороны, единственное, что стоит между народом Мексики и полным уничтожением. Таково было его призвание, и по молодости Лидия восторгалась его идеализмом. Она была уверена, что любой ребенок Себастьяна выйдет из ее утробы с достоинством и полным набором непогрешимых моральных принципов. Этим детям даже не придется объяснять разницу между добром и злом. Но теперь картели каждый месяц убивали какого-нибудь журналиста, и принципиальность мужа ужасала Лидию. Такое поведение казалось лицемерным, эгоистичным. Лидии больше хотелось видеть его живым, чем верным своим убеждениям. Она мечтала, чтобы Себастьян сменил работу на что-то более спокойное, безобидное. Конечно, она пыталась его поддерживать, но порой начинала злиться от того, что муж подвергает себя такой опасности. Когда в Лидии вспыхивала эта злость, они с мужем с трудом обходили ее, словно огромный шкаф в тесной комнате.

– Ну, кое-что уже наладилось, – задумчиво ответил Себастьян, поднеся к губам бокал вина.

– Да, стало поспокойнее. Но действительно ли стало лучше?

– Наверное, зависит от того, как посмотреть. – Он поднял на нее глаза. – Если хочется ходить по ресторанам, то да, стало лучше.

Лидия нахмурилась. Да, ей действительно хотелось ходить по ресторанам. Неужели она была такой легкомысленной?

– Новый хефе не дурак, – продолжал Себастьян. – Он понимает, что главное – стабильность. Он хочет мира. Кто знает, может, под «Лос-Хардинерос» все будет лучше, чем раньше.

– В каком смысле лучше? Думаешь, он наладит экономику? Вернет туристов?

– Не знаю, может быть. – Себастьян пожал плечами. – Если он сумеет положить конец насилию. По крайней мере, сейчас оно распространяется только на других наркодилеров. Никто не стреляет по невинным людям ради забавы.

– А как насчет того парня на пляже? На прошлой неделе?

– Случайность. Просто попал под руку.