Приемный ребенок

– О, предполагаю, поэтому она…

Я запинаюсь, чувствуя, как Дэн сильно дергает меня за руку. Дверь в кафе раскрывается с громким звуком: на пороге стоят Элли и женщина, которая, как я теперь знаю, является ее приемной матерью. Девочка-подросток, пытавшаяся защитить Элли на улице, находится у них за спинами.

Тишину нарушает старуха, издав еще один смешок. Дэн откашливается.

– Две маленькие порции рыбы и большую картошку, пожалуйста, – заказывает он Рою. Тот кивает с таким видом, словно последних нескольких минут не было вообще.

– Пять минут, и будет готово, – тихим голосом отвечает Рой, и мы занимаем столик в противоположном углу кафе, как можно дальше от страшной старухи, от одного вида которой мурашки бегут по коже. Приемная мать Элли заказывает еду девочкам, а затем идет к нам.

– Я просто хотела вас поблагодарить за то, что дали отпор этой ужасной женщине. – Она выглядит усталой, почти деморализованной и опустошенной. Волосы мышиного цвета зачесаны назад и стянуты в неаккуратный хвост, некоторые пряди торчат под странными углами, словно это ее чуть не сбила машина. – И, очевидно, за то, что не сбили ее дочь, – добавляет женщина, словно эта запоздалая мысль только что пришла ей в голову.

– Не беспокойтесь. – Я улыбаюсь ей и надеюсь, что моя улыбка выражает заботу и сочувствие и женщина не посчитает меня помешанной. Она знает, что люди говорят про Элли? «Этой девчонке не нужно к вам прикасаться, чтобы что-то сотворить». – Надеюсь, с тобой все в порядке?

Я адресую вопрос Элли, которая стоит, уставившись в пол. Она не двигается. Вторая девочка толкает ее в бок, но та снова не двигается, и старшая тихо отвечает:

– Спасибо, с ней все в порядке.

Дэн фыркает, и я бросаю на него гневный взгляд. Сидевшая в углу серая женщина все это время наблюдала за нами за всеми. Она встает, шаркая ногами.

– Миссис Эванс, – Элли поднимает голову и обращается к удаляющейся спине старухи тихим голосом, четко произнося слова. Я впервые слышу, как она говорит, и ее слова звучат неестественно.

Женщина медлит, словно ей не хочется смотреть на девочку. В конце концов она поворачивается и смотрит Элли прямо в лицо.

– Вам на самом деле не следует врать. В старые времена вам бы вырезали язык.

Глава 6

Они идут по улице, между ними всего несколько футов, но это вполне могло бы быть несколько миль. Она поднимает глаза и смотрит на руку женщины, болтающуюся сбоку, и ей страшно хочется потянуться к этой руке и вставить в нее свою ладошку. Просто понять, какие при этом возникнут ощущения. Она видела, как это делали многие дети, как они ходят со своими мамами, держась за руки, словно это нечто самое естественное в мире – потянуться к человеку, которого любишь, и дотронуться до него. А Имоджен любит свою маму, хотя мама не может заставить себя любить Имоджен в ответ.

Мать – она ненавидит, когда Имоджен называет ее мамой, потому что она говорит как писклявый маленький ребенок, – смотрит вниз и, похоже, знает, о чем именно думает Имоджен, потому что резко убирает руку и засовывает глубоко в карман пальто. Вот так – теперь у Имоджен нет такой возможности.

– Шевели ногами, – рявкает Карла Тэнди, отворачиваясь от своего единственного ребенка. – У нас не так много времени.

Глава 7

Имоджен

Я стою и смотрю на дом, в котором выросла, и на какое-то мгновение возникает ощущение, будто последние двадцать лет моей жизни взяли и растаяли, будто их и не было. Тяжелую дубовую дверь окружает валлийский камень; вокруг нее змеей извивается плющ, словно чужой, пытающийся получить власть над хозяином. Звук захлопывающейся за мной двери, когда мне было пятнадцать лет, все еще звучит в ушах как удар кнута, отдается эхом выстрела из пистолета, причем так сильно, что, когда хлопает крышка багажника, я подпрыгиваю от страха, и от испытанного шока по всему телу пробегает неприятная волна. Через несколько секунд рядом со мной оказывается Дэн. Вероятно, он думает, что я все еще расстраиваюсь из-за случившегося в городе, и это отчасти так. Я думаю о том, как та женщина кричала на несчастную Элли, вспоминаю ничего не выражающее, словно замершее лицо девочки, будто она понятия не имела, что случилось. Только не из-за этого я не могу протянуть руку и вставить ключ в замок на входной двери дома, из которого я уехала, будучи подростком.

– Не торопись, – тихо произносит Дэн. – Я знаю, что для тебя это трудно.

Очевидно, он понял гораздо больше, чем я думала. Я всегда недооценивала своего мужа.

– Со мной все в порядке. – Я трясу головой, чтобы отделаться от воспоминаний. – Пошли. Давай уже зайдем.

* * *

Наконец у нас получается открыть заевшую входную дверь, и мы буквально вваливаемся в дом после приложенных усилий. Я готовлюсь к тому, что сейчас на меня нахлынут воспоминания, ударят по мне, как если б меня сбил грузовой поезд, но коридор так сильно отличается от того, который я помню, что на секунду у меня появляется мысль, а туда ли мы попали. Пахнувший плесенью ковер бабушки Тэнди с красными и золотистыми завитками сняли, теперь в коридоре отполированный деревянный пол, а ковровая дорожка с бежевыми и синими полосами ведет к лестнице. На стенах свежая светло-желтая краска вместо грязно-серой, которая тут была раньше. По ощущениям, это новый дом, очень умело притворяющийся снаружи старым, который я так хорошо помню. Но нет, несмотря на косметический ремонт, кости дома остались теми же. Новая краска не смогла скрыть небольшие трещины, которые появились из-за осадки дома. Я помню, как когда-то водила по ним пальцами вверх и вниз, сидя на лестнице и ожидая возвращения мамы. Иногда я сидела там так долго, что трещины превращались в тени, угрожавшие затащить меня внутрь. Иногда мне хотелось, чтобы они это сделали.

– Очень мило, – замечает Дэн, переступая порог и внося оба наши чемодана. – Кажется, ты говорила, тут полный отстой.

– Вероятно, она его отремонтировала, – отвечаю я.

Она – это моя мать. Одновременно я испытываю облегчение от того, что дом совсем не напоминает тот, который я помню, и раздражение от того, что она потратила силы на то, чтобы сделать дом приличным только после того, как я ушла. Все годы мы с ней жили с облезающей краской и расползающейся черной плесенью, а мать ходила по комнатам, как какой-то призрак, притворяясь, будто не видит, как разрушается наш дом и наша жизнь.

– Ну, это избавило нас от лишней работы.

Дэн улыбается и, толкая дверь, входит в гостиную. Это слишком быстро для меня. Не хочу показаться совсем иррациональной особой женского пола, но я надеялась, что смогу тут все осмотреть немного помедленнее. Может, если б я поделилась с Дэном, рассказав ему про мою прошлую жизнь здесь, он понял бы мою сдержанность. Но я не рассказала и теперь вынуждена притворяться, будто осматриваю огромную гору писем, валяющихся на деревянном полу, чтобы отложить продвижение дальше из коридора, где чувствую себя комфортно. Похоже на счета, счета и снова счета. Мама оставила достаточно денег, чтобы оплатить похороны, которые я организовала, но на которые не приехала. Чувствую укол некоего подобия стыда из-за того, что вместо прощания с женщиной, которую я никогда не интересовала и которая не попросила меня остаться, я сказала ей: «Да пошла ты».

– Ой, здесь что-то адресованное нам, – бормочу себе под нос, но Дэн уже миновал гостиную и прошел из нее в кухню. Я слышу, как он открывает шкафчики и как их дверцы с грохотом захлопываются, время от времени доносятся его бормотания по типу «И что бы это могло быть?». Учитывая, что за последние пять лет он едва ли когда-то заходил в кухню, я не удивлюсь, если плита стала для него открытием.

Адресованный нам конверт ярко-розового цвета, поэтому маловероятно, что он от адвокатов или налоговой Ее Величества. Разрываю конверт, и у меня на лице появляется улыбка, когда я вижу, от кого он.

Привет, городские пижоны! Я оставила вам посылку на заднем дворе под угольным бункером (это такая черная штуковина из олова – объясняю на тот случай, если вы так долго жили в большом задымленном городе, что забыли). Приходите в гости, как только сможете. Приносите вино. Надеюсь, все, что здесь есть, не кажется вам странным.

Пэм xx

– Как мило с ее стороны. – Дэн снова оказывается у моего плеча. – Как жаль, что у нее не было ключей, а то могла бы прийти и немного тут прибраться. Здесь все покрыто по крайней мере дюймовым [5 - 1 дюйм = 2,54 см.] слоем пыли.

– Тебе как раз будет чем заняться, пока ждешь свою музу. – Я улыбаюсь и целую его в кончик носа. – Ты не против, если я тут одна пройдусь и все осмотрю? Мне трудновато с этим справиться – я вернулась, а мамы нет.

– Конечно, – кивает Дэн. – А я пока перенесу в дом все остальное из машины.

* * *

Следующий час я хожу по дому, в котором родилась. С ним связаны старые воспоминания. Здесь столько всего изменилось, и стоило мне подумать, что в общем-то мне не так трудно, как я предполагала, как внезапно я нахожу часы, которые стояли над камином в гостиной. Теперь они стоят на деревянной полке, этакая спрятанная реликвия, которая ждет, чтобы столкнуть меня назад в прошлое, перенести назад на много лет. У меня сжимается горло при виде этих часов. Я вспоминаю, как смотрела на них в ожидании возвращения матери, в равной степени с тревогой и возбуждением. Я гадала, заговорит ли она со мной, принесет ли нам на ужин рыбу с картошкой, и знала, что не будет ни того ни другого. Я смотрела на них часами!

Я беру эти старые часы и верчу в руках. Целая жизнь печали отражается на этом циферблате. Стрелки застыли – и у меня появляется странная мысль, что часы остановились как раз в ту минуту, когда умерла моя мать. «Какая чушь», – говорю сама себе, но не могу избавиться от этой мысли. Часы знали, что выполнили свою работу; больше не было необходимости отсчитывать время до возвращения моей матери. Она больше не вернется никогда.

Ставлю часы назад и несколько раз моргаю, чтобы не дать пролиться слезам, которые угрожают хлынуть потоком. Слезы никогда ничего не решают, ни одну проблему, Имоджен. Это единственный совет, который она когда-либо мне дала. Но и в этом она ошиблась. В тот день, когда я уехала, я добралась до одного из убогих студенческих общежитий, где мне удалось устроиться за очень смешную цену. И только там я позволила себе разрыдаться. Это были некрасивые громкие рыдания, и плакала я, пока не появилось ощущение, что у меня сейчас разорвет легкие. Когда я проснулась на следующее утро, у меня опухли глаза, голова болела так, будто я выпила вечером литр водки, но чувствовала себя поразительно – я словно прошла очищение. И я пообещала себе больше не пролить ни одной слезинки из-за женщины, которая ни разу за все пятнадцать лет не сказала мне, что любит меня.

Глава 8

Солнце зашло, сад погрузился во мрак, в нем стали господствовать лиловый и серый цвета, но все равно небо пока не сдавалось тьме. Сара уже давно сидит в саду, положив ноги на пластиковое садовое кресло, и просматривает «Фейсбук»[6 - 21 марта 2022 года деятельность социальных сетей Instagram и Facebook, принадлежащих компании Meta Platforms Inc., была признана Тверским судом г.?Москвы экстремистской и запрещена на территории России.] с телефона. Она едва ли заметила, что вокруг нее сгустились тени, дневное тепло ушло и его сменила прохлада сумерек. Появляется легкий ветерок, и она внезапно чувствует его дуновение на голых руках. Из-за этого она поднимает голову и удивленно моргает.

– Черт, – бормочет Сара. – Сколько времени-то?

Она снова бросает взгляд на телефон. Десять минут седьмого. Девочки и Билли уже должны были просить еду. Сара удивлена, что они еще не появились и не достают ее – как она знает, дети постоянно голодны. Конечно, за исключением Элли, но Элли является исключением в большинстве случаев.

А если уж она вспомнила о детях, то где они? Примерно полчаса или сорок минут назад они играли в старом домике для игр в конце сада. Не могло же пройти больше времени? Хотя она слишком долго спорила с кузиной Марка Тиной из-за статьи, которую та разместила у себя на стене. В статье говорилось, что женщине старше сорока лет эгоистично заводить детей. Ей было прекрасно известно, что Сара эту статью увидит, но все равно она написала: «Прости, дорогая, не знала, что это тебя расстроит xx», когда Сара заявила ей, что это очень оскорбительно. Глупая корова точно знала, что делает. В любом случае, даже если Сара и не видит детей, обычно она их слышит. Только сейчас в саду тихо.

– Мэри? Билли? Элли?

Тишина. Сара на всякий случай заглядывает в игровой домик и за него, но детей не находит. Она входит в дом, кричит, но в ответ опять тишина. Где они?

Пытаясь не поддаться панике, Сара быстро идет назад в сад, напряженно осматриваясь вокруг. Она в ярости. Садик небольшой: дерево, игровой домик у забора, а за ним простирается бесхозный ничем не застроенный участок.

Пустырь. Почему она сразу не сообразила проверить этот участок? Дети постоянно туда бегают, пролезая через дыру в заборе, хотя обычно она слышит их голоса, когда они ходят там среди кустов и мелколесья, смеются и кричат. Но сегодня стоит тишина.